– Обойдешься. Приказы и в записи сработают, как видишь, у меня другие дела, – не остывала Марина.
Ксана окончательно отвлеклась от рассказа Ланса. Рыжая жива? Жаль.
Дверь в ее комнату приоткрылась от сквозняка, слышны были слова, шаги. Место Роксаны рядом с семьей. Девушка оставила парня в одиночестве, вышла и встала рядом с матерью, взяла ту за руку. Марина улыбнулась и сильнее сжала ладонь приемной дочери.
Москва. Дора
Дора уснула в половине пятого, а в половине восьмого встревоженный Павел растолкал девушку и утомленных ребят, которым выделили соседний гостиничный номер.
– Прямо у стен Кремля возникла аномалия. Час пик, выход из метро со стороны Александровского сада, – торопливо пояснял он, умудряясь причесываться и одновременно разглаживать багеткой примявшийся рукав молочно-белой ветровки. – Семьдесят два человека погибло, еще около сотни пострадало. Неизвестно, распадутся они на атомы или выживут. Ты, – он небрежно махнул багеткой в сторону Дорофеи, – едешь со мной на хлебокомбинат, тьфу, на базу, но ты поняла. Пора учинить ревизию в памяти Дельты. Остальные – как хотите. Можете ехать с нами.
На окраине столицы возводили хлебокомбинат. Вернее, жители микрорайона свято в это верили. У обнесенных высокой краснокирпичной стеной строений было более интересное назначение. Здание заводоуправления оказалось временной тюрьмой для даровитых бунтарей. Кондитерский цех представлял собой мощнейший вычислительный центр.
Хлебопекарный цех выполнял роль штаба, полигона для тренировок и обучения талантливых людей. Алые солнечные блики играли на окнах трехэтажного строения. У высокого крыльца застыл новенький грузовик с надписью: «ООО „ХлебСнабПоставка“». Вернее, так было еще вчера, до нападения химер.
Сегодня у проходной их встретил тот самый высокий, черноволосый сенс, который вел допрос Чары Родимовны. Кажется, звали его Валей. Сенс выглядел устало, загипсованная левая рука висела на перевязи, на щеке и на лбу блестели чем-то смазанные свежие ссадины.
Дора разглядела на стенах и двери проходной выбоины от пуль. На территории завода гостей приветствовал обгорелый остов заводоуправления. Стало по-настоящему жутко. Неужели война?
– Я буду ассистировать при вскрытии памяти, – пояснил Валентин.
Девушка рассмотрела на его темно-синей футболке белую надпись: «Если вы не за мир, у меня с собой дубина. Приду и примирю».
– Четверых вчера убили, – проследил ее взгляд сенс.
Он вел их по асфальтированной дороге мимо потоптанных клумб. На земле еще валялись гильзы, звенели под метлами флегматичных дворников. Левашов молчал. Маша держалась рядом с Гошей. Русика с Таней вообще слышно не было.
– Зачем это Рюкину? – не выдержала Дорофея.
Валентин пожал плечами:
– Власть, деньги, месть. Набор стандартный.
Он свернул на тополиную аллею. Павел говорил, там вычислительный центр, а за ним еще одна лаборатория.
– Например, скандально известный миллионер Влад Горкин спонсирует его из мести и из последней надежды, – продолжал черноволосый. – Его сын утонул два года назад, Горкин отказался поверить в потерю. Увез мертвое тело в Америку в криогенный центр, убежденный, что мальчика можно спасти. Сорил деньгами и здесь и там, уговаривал сделать для ребенка клона. Его убеждали самые именитые сенсы – искра души угасла, мальчику ничто не поможет. На обезумевшего папашу вышел Рюкин, предложил по сходной цене вернуть сыночка. И сделал химеру с внешностью девятилетнего пацана. Полагаю, чудище уже запустило клешни в банковский счет «предка». Они всегда так делают, эти химеры, когда «получают под опеку» человека.
Дора представила себе картинку и фыркнула от нахлынувшего чувства гадливости. Как низко и противоестественно, подло играть чувствами обезумевшего от горя отца!
– Но зачем Рюкину столько клонов? – не поняла Машка.
Ага, значит, слушает.
– Догадайся. – Валентин грустно усмехнулся. – Он решил возглавить то, от чего бежал, – новый мир, живущий по законам пилигримов.
Дора не поверила. Второй раз один сценарий не сработает. У Пятерки не вышло, их тактика известна. Нет, тут что-то еще, не только жажда власти и наживы. Все куда более запутанно и страшно.
Они обогнули вычислительный центр, замаскированный под кондитерский цех, прошли мимо двух застывших экскаваторов и крытого грузовика и вошли в неприметное одноэтажное здание лаборатории. Над входом болтался маленький флажок известного футбольного клуба. Из распахнутого окна звучала классическая музыка.
Лестница была металлической, гулкой. Под Таниными каблуками она звонко пела, под Дориными босоножками сдавленно ухала, точно простуженная сова из детской игровой приставки. Кажется, та еще валяется во встроенном шкафу родительской квартиры неизмеримо далеко отсюда.
Вид стеклянного аквариума – допросной комнаты – заставил девушку замедлить шаг. Вон темно-вишневый пружинящий ковер на полу, стены, непрозрачные изнутри, черное кресло с ремнями безопасности, как в машине. Восемь человек расселись вокруг него на ковре…
Во рту стало горько. Опять, как в Барске, будут мозги наизнанку выворачивать! И никого близкого рядом. Маша не в счет, она до сих пор не понимает важности событий. Левашову все равно. Он сегодня уже дважды высмеял ее наряд и вообще всю молодежную моду, засыпал советами. Мол, в столице на людях нельзя выглядеть плохо. Сразу видно – пиарщик.
Где-то за кофейно-темными тонированными стеклами остались встревоженная Машка и напуганные ребята.
– Не бойся, я обычно работаю с жертвами преступлений и катастроф, – продолжал чернявый. – Аккуратно помогаю вспомнить и, если надо, забыть. У меня большой опыт, ребенок.
Забавно, слова незнакомого человека ее успокоили. Дора позволила себя пристегнуть к креслу, положила расслабленные кисти рук на откидной столик с заранее заготовленными листами бумаги (смотри-ка, уверены, что она что-нибудь, да вспомнит!), прикрыла глаза и расслабилась. Из мира в мир она путешествовала, в прошлом была, как-нибудь справится.
Голова закружилась вначале от легкого прикосновения, а потом и настойчиво ввинчивающегося в череп напора чужой воли. Кресло покачнулось, улетело куда-то далеко, медленно растворилось вместе с комнатой-аквариумом, зданием, Москвой, планетой.
Ночь была вокруг. Ночь словно подарила ей крылья: тяжелые, непослушные. И девушка падала в вязкую, холодную черноту. Тьма упорно затягивала ее, беспомощную, в глубину, пока не забросила Дорофею в уже знакомый по путешествию в памяти Левашова космос. Навстречу, затеняя собой звезды, двигалось нечто, формой напоминающее игрушечного плюшевого муми-тролля.
Перед глазами вспыхнули белые искры, чей-то голос, горько-кислый и тяжелый, потребовал вспомнить Дельту, аномалии, оружие, их создающее. Смысл слов доходил медленно, взрывался искорками, пах черникой и морем. Зачем отвлекаться на глупости, когда можно плыть, зачарованной космосом, к сияющим маякам галактик и пылевых облаков. Даже муми-тролли, которые темнее окружающей черноты, казались ей интересными и дружелюбными.
– Ты не Дельта, – напомнила одна из теней, – но ее наследница. Следуй за мной, покажу.
Темный ветер подхватил ее, завертел, закружил, дохну́л горными травами и разогретой землей. Звезды откололись от черного полотна мироздания, помчались навстречу, убыстряясь, превращаясь в сияющие вытянутые линии. И вдруг все прекратилось.
Вокруг вздымались поросшие южными травами и редким кустарником горы. Справа, вверх к перевалу, уходил дорожный серпантин. Слева, на очередном повороте, из-за оголенной ветрами плоской макушки горы Шептухи поблескивало море. Впереди через глубокое ущелье протянулся изящный арочный мост.
Дорофея засмотрелась на кружащих высоко-высоко в небе орлов, на синие цветущие колючки вдоль дороги и только потом увидела впереди Дельту. Та сидела в кабриолете позади водителя, задумчиво изучала маникюр, то и дело дергала шелковые ленты, удерживающие соломенную шляпку на пышных локонах.
Автомобиль миновал ущелье, обогнул гору и, свернув с дороги в сливовый сад, остановился у деревянного крыльца двухэтажного дома с широкими окнами. Над крыльцом на непонятном языке красовалась надпись, но память Дарьи Фелисии подсказала: «Отель „Горный приют“».
Над цветником у входа тихо жужжали насекомые. Седой, загорелый до черноты южанин держал под уздцы длинногривого жеребца и распекал ребят лет десяти. Мол, плохо за конями ходят: «Не на туристов работаете, а на себя, лоботрясы!»
Дора почувствовала, как Дельта улыбнулась, кивнула старику и вышла из машины, придерживая подол длинного синего платья.
– Как всегда блистательна! – окликнули ее.
Дарья Фелисия с удовольствием сняла с головы шляпу, встряхнула волосами и обернулась к коренастому мужичку. Простая серая рубашка с засученными рукавами, черные подтяжки, широкие штаны с заплатой на левом колене, детская панама. Дора поняла: «Дельта симпатизирует неказистому незнакомцу. Хотя: нет, какому незнакомцу?»
– Словно не боишься войны, Орэф, – упрекнула его красавица.
– У нас обоих есть индульгенция от ада. – Он вытер руки о пыльные штаны, кивнул водителю и пригласил даму в дом.
Молчаливая строгая женщина поставила на стол запотевший кувшин с вишневым соком, два глубоких стакана, блюдо с первыми сливами и слоеный пирог и удалилась, не поднимая глаз на хозяина дома.
Дельта с удовольствием налила ледяного сока и взяла стакан в ладони, охлаждая сжигающий ее изнутри жар местного лета. Дорофея удивилась, сколь запутаны чувства Дарьи Фелисии: восхищение, ненависть, презрение и любовь – все было вместе плотно переплетено, связано в узел.
– Зачем меня звал? Зачем задержал здесь? – Она вскинула голову.
– Скучал. – Мужчина улыбнулся и отрезал кусочек пирога. – Ты готова покинуть цветущие берега?
Она кивнула, задумчиво разглядывая резные стены гостиной и невесомые прозрачные шторы с тонкой вышивкой у пола, картины-мозаики из цве