Мне рассказывали поразительные случаи.
Если курды отнимали у армян корову, вола или овцу, достаточно было пострадавшему знать кто вор или из какого племени. Он не обращался к паше или муфтию, а направлялся с жалобой к Фаносу. Мастер Фанос посылал его к главе курдского племени, укрывшего награбленное. Пострадавший крестьянин заявлял: «Похищена моя такая-то скотина; говорят, ее украл ваш „эл“[42]. Мастер Фанос послал меня к вашей милости, просил найти награбленное». Если похищенная скотина была здесь, она немедленно возвращалась хозяину. Если же пострадавший неправильно указал племя, курды посылали его, куда следовало (у курдов ни одно воровство не совершается тайно). Он отправлялся по указанию с тем же заявлением и получал обратно похищенное.
Замечательно то, что подобные поручения передавались устно. Но во избежание сомнений в правдивости слов жалобщика, Фанос давал пострадавшему свой нож, свои четки или гребенку для расчесывания бороды. По этим условным знакам курды узнавали посланца от мастера Фаноса.
Если на армянина по дороге нападали курды, достаточно было сказать, что он — слуга мастера Фаноса, и его не трогали. Конечно, подобным уважением он пользовался лишь со стороны тех племен, которые были с ним в дружеских отношениях. Враждовавшие племена грабили не только армян, но и курдов, если те были из неприятельского эла. Воровство, грабеж, хищничество являются обычным средством существования курдов.
Раз я спросил мастера Фаноса.
— Ведь ты ненавидишь курдов, зачем же поддерживаешь с ними дружеские отношения?
— «Собаке потрафляй, про палку не забывай!» — говорит пословица.
Мастер Фанос был начитанный человек. Хорошо знал древнюю армянскую литературу. Из трудов Егише, Тома Арцруни он знал наизусть целые страницы. А историю Мовсеса Хоренаци[43] изучил настолько досконально, что мог безошибочно сказать, что написано в такой-то главе, на такой-то странице.
В дни его детства славился своим подвижничеством иеромонах Лазарь «чудотворец». Этот своеобразный монах не мог ужиться ни с одной монастырской братией или, вернее, монахи не уживались с ним, поэтому он уединился в своем доме, окружил себя детьми и стал заниматься их воспитанием. Среди учеников был и юный Фанос, отличавшийся большими способностями. Наставник очень любил его и советовал не вступать в монашество. В то время учились исключительно с целью постричься в монахи. Зная, что Фанос не имеет отца, видя его блестящие способности, наставник стал уделять мальчику исключительное внимание. По совету своего наставника Фанос поступил в одно красильное заведение… При прощании наставник сказал ему: твоих познаний вполне достаточно для ремесленника, теперь ступай, научись ремеслу, чтоб своим трудом добывать хлеб свой.
В красильной мастерской Фанос оказал успехи так же, как и в маленькой школе своего учителя. В продолжение нескольких лет он вполне овладел техникой производства. Увидя его способности, мастер произвел его в подмастерья. Фанос блестяще повел дело. Нередко мастер предлагал войти к нему в компанию. Фанос благодарил его, но отказывался. Когда он скопил маленькую сумму денег, открыл собственную небольшую мастерскую. Дело постепенно расширялось, совершенствовалось и дошло до того состояния, в каком мы его застали.
В год ухода Фаноса из школы с его наставником случилось несчастье. Летом он часто водил своих учеников на берег озера купаться. Однажды один из учеников утонул, Хотя родители мальчика простили иеромонаху его неосторожность, но сам он никак не мог утешиться — это был слишком большой удар для его чувствительного сердца. Чтоб рассеять душевную боль, иеромонах решил заняться труднейшим делом, в котором жизнь его постоянно подвергалась бы опасности и, быть может, окончилась бы смертью, к великому его счастью. С этой целью он распустил своих учеников и исчез. О нем рассказывали удивительные истории: что он проповедует христианскую веру среди диких курдских племен и обучает их армянскому алфавиту, что творит чудеса, основывает армяно-григорианскую церковь и имеет множество последователей. Но где находился этот новоявленный апостол, в какой стране — об этом никто ничего не знал…
Глава 3.АСЛАН — ДОКТОР
Весть о приезде доктора-европейца быстро разнеслась по всему городу и дошла до губернатора-паши. Паша изъявил желание повидаться с доктором. Все известные и малоизвестные лица стали приглашать Аслана; многие приходили к нему на дом. Аслан не знал покоя, я видел его редко. Иногда по целым дням его не бывало дома. Возвращался он лишь ночью, уединялся с мастером Фаносом и долго с ним беседовал. Эти беседы лишали его ночного отдыха. Иногда приходили к нему какие-то незнакомые люди в странных одеяниях, говорили на непонятном языке и исчезали, словно тени. Аслан в моем присутствии ни о чем не говорил: видимо, он пока мне не доверял. Его скрытность угнетала меня.
Дом мастера Фаноса был вполне подходящим для Аслана, здесь он мог встречаться с кем угодно, В красильное заведение приходило и приезжало из окрестных мест много народа; помимо того, профессия Аслана давала право принимать у себя всех, не вызывая никаких подозрений. К нему приходили действительно больные и мнимо-больные, рассказывали о своих недугах. А недуги были самые разнообразные: нравственные, душевные, экономические, развившиеся от непорядков в стране… И жалобы, жалобы без конца. Каждый требовал лекарства. Но разве в состоянии был Аслан врачевать и эти болезни? Имелось ли в его медицинском лечебнике какое-нибудь средство против загнивания и немощности общества, против мертвящего застоя? Тогда еще у меня не было ни достаточных знаний, ни развития, чтоб ответить на эти вопросы. Но могу сказать одно: как врач Аслан был неоценим…
Аслана можно было сравнить с бродячим лудильщиком, который пред пасхой переходит из села в село лудит ржавые котлы; крестьяне приносят всю свою медную посуду, нуждающуюся в полуде, зная, что целый год не увидят его. Точно так же и жители Вана торопились полечиться у врача, принимая в расчет, что доктор недолго пробудет в городе. Аслан, как человек незаинтересованный материальной выгодой, никому не отказывал в помощи.
Боль в горле у меня прошла, и через несколько дней я был в состоянии выходить из дому. Но у меня не было приличного костюма. В кое-как залатанном платье стыдно было показаться в городе. К великой моей радости Аслан заранее позаботился и об этом и купил мне на рынке прекрасный костюм.
Я быстро оделся. Аслан сообщил мне, что намерен посетить больных и берет меня с собой. После легкого завтрака Аслан выбрал необходимые лекарства и инструменты, часть их передал мне. В городе не имелось аптеки, и Аслан сам снабжал пациентов лекарствами: бедных бесплатно, но с богачей брал деньги.
— Фархат, а знаешь ли ты свою роль? — обратился он ко мне, когда мы вышли на улицу.
— Какую роль? — спросил я, совершенно позабыв о наставлениях, данных им по дороге в Ван.
— Помни: ты проводник, сопровождаешь доктора-европейца во время его путешествия.
— Понимаю, — машинально ответил я.
Но как я мог быть проводником, когда не был знаком со страной и не знал языков? Я являлся лишь немою тенью Аслана и бессознательно следовал за ним.
Аслан обычно ходил пешком, несмотря на дальность расстояния. Он был в длинных до колен сапогах, серой широкополой мягкой шляпе, темных дымчатых очках, совершенно скрывавших его проницательные глаза, не нуждавшиеся вовсе в стеклах; подмышкой — ящик с лекарствами, в руках — палка, похожая на дубинку.
Было свежее летнее утро. Солнце только что поднялось на небе; от громадных ив и тополей, окаймлявших длинными рядами улицы Айгестана, веяло приятной прохладой. В их тени, по обеим сторонам улиц, бежали ручейки, орошавшие окрестные сады и виноградники. Глядя на утопавшие в деревьях дома, человек несведущий мог подумать: как весело и мирно живется здесь людям!..
— Армянин, — говорил Аслан, — умеет жить; даже в условиях рабства сохраняет свое благосостояние; в этом заключается его жизнеспособность, жизнестойкость, которая на протяжении веков не раз заглушалась гнётом, но никогда не умирала.
Я в первый раз вышел на улицу; каждая вещь занимала меня, как ребенка. В этот ранний час молодухи с завесочками на лицах и девушки с открытыми личиками подметали перед домами улицу, наперед поливая землю водой из протекавшего ручья. Купцы-армяне, сидя на осликах, торопились с особенной деловитостью в город открывать лавки. Они раскланивались направо и налево и в тоже время продолжали недоконченную утреннюю молитву об удачном исходе торговли.
— Зайдем в этот дом, нужно навестить больную, — сказал Аслан.
Дом, куда мы вошли, был, как видно, когда-то прекрасным строением, но долгие годы не ремонтировался, обветшал и превратился почти в развалину. Уцелела лишь одна комната. Впервые привелось мне наблюдать картину крайней, беспросветной нужды. На сыром полу лежала молодая женщина, едва прикрытая старым изодранным одеялом; под головой вместо подушки лежало ее рваное платье. Подле нее, обняв руками колени, в безнадежном отчаянии сидела старуха-свекровь, полунагой ребенок ползал у постели больной и тихо бормотал. Завидев нас, старуха привстала и молча поклонилась. Аслан подошел к больной.
— Теперь ей лучше, — произнес он, — опасность миновала: лекарств давать не надо; необходимо больную содержать в чистоте; побольше свежего воздуха и света, и главное — хорошее питание
— Питание!.. — повторила старуха с глубоким вздохом. — А где его достать? Когда-то дом наш был полная чаща, сотни бедняков кормились нашим хлебом, а нынче… сами видите, что осталось… Все прахом пошло…
Рыдания душили старую… Она смолкла.
Аслан положил старухе в руку несколько золотых монет и направился к выходу.
Старуха отказалась от денег.
— С нас довольно и того, что вы несколько раз приходили к больной; заплатить не могу, но буду молиться за вас.