Лицо Симона на сей раз было тщательно выбрито и, вероятно, от торопливости в нескольких местах порезано бритвой. Места порезов были покрыты ватой. Бритьё Симона также имело свою историю. Отпускать бороду он не любил, но и брился в редких случаях, почему его лицо после бритья становилось двухцветным: свободные от волос места принимали темно-кирпичный цвет, а покрытые волосами — светло-кирпичный. Сообразно со временем дня или погодой, сообразно с тем, был ли он выпивши или трезв лицо его принимало разные оттенки, наподобие индюшачьей головы. Сегодня оно было цвета печёнки, так как он уже успел несколько раз приложиться к водочному котлу на улице Айгестана. Вместо всем известного темно-желтого сюртука он облачился в короткое коричневое пальто, стянутое толстой шалью. Феска на голове была новая, из-под повязки на феске выглядывал кончик кисточки. Оставались прежними только знаменитые брюки, поднятые на целый вершок от голени, все громадное пространство от ступней до брюк оставалось голым. Достопочтенный не имел обыкновения летом употреблять носков; да и не было в них никакой необходимости: покрывавшая голени густым слоем грязь вполне заменяла их.
Войдя в зал, этот мерзостный человек торжественно отвесил присутствовавшим поклон и остановился у стены. Справа и слева от него выстроились певчие. Смотря на эти невинные существа, сердце мое обливалось кровью. Какому ужасному чудовищу было поручено их воспитание!.. На них были стихари[96]; у каждого в руке — по колокольчику с ручкой, какие в армянских церквах употребляют во время богослужения в качестве музыкального инструмента.
Паша соблаговолил справиться о здоровье достопочтенного.
— Учитель нашей армянской школы, — обратился он к Аслану. — Я взял под свое особое покровительство школу достопочтенного. Весьма сведущий человек! — добавил его преосвященство.
— Я познакомился с ним, — холодно молвил Аслан.
Достопочтенный, ободренный похвалами двух благодетелей, подал знак, и ученики хором запели любимую песню архиерея:
Соловушка с кустика розочку манит,
На камешке перепел «пи-пи-пи» кличет…
Ужин затянулся за полночь. Несчастные дети пели без умолку, исчерпали все известные песни старинного армянского песенника, причем некоторые пропели дважды.
Когда в конце ужина подали в последний раз кофе и наргиле, Аслан извинился, что не может долее оставаться, так как поутру должен приготовиться к отъезду, и приказал мне передать слугам, чтоб седлали лошадей.
Он поднялся с места, пожал руку сперва его преосвященству, затем паше и поблагодарил их за оказанный прием, прибавив, что уносит неизгладимое воспоминание о тех услугах, которые оказали они в течение его исследовательских работ, обещал доказать на деле свою признательность и т. д.
— Мы ничего особенного не сделали, г. доктор, — ответили паша и архиерей, — это был наш долг.
После всевозможных приветствий, он вновь пожал им руки, поклонился шефу полиции, курдскому беку, трем «именитым» армянам и вышел из комнаты. Паша и архиерей проводили его до лестницы. Здесь на прощанье паша заявил, что с болью в сердце расстается с дорогим гостем, приезд которого доставил ему громадное удовольствие, и обещал, что утром все будет готово к отъезду. После оказанного Аслану приема я уж не сомневался, что все их подозрения совершенно рассеялись, и они были далеки от мысли, что под маской доктора Рисмана скрывается схимник монастыря богоматери.
На улице мы услышали вновь слова песни:
— poem-
На зов соловья зарумянилась розочка,
На зов перепелки любимый слетел…
— poem-
— Вероятно, они еще долго просидят за столом? — спросил я.
— До самого утра, — отвечал Аслан.
Глава 19.ПОДАРОК
На другой день утром все приготовления были закончены, и мы могли пуститься в путь. Оставалось только получить обещанные пашой бумаги.
Аслан увязывал чемодан.
— Неужели бумаги настолько необходимы, чтобы их дожидаться? — спросил я.
— Особенного значения, положим, не имеют, — ответил Аслан, — трусливые заптии[97] паши не спасут нас от разбойников, но все же мы в бумагах нуждаемся.
Я понял смысл слов Аслана. Ночью в доме епархиального начальника я был свидетелем, какое значение возымели охранные листы Арзрумского губернатора — они рассеяли все подозрения!
В полдень явился секретарь паши — молодой человек, который показывал нам древности. Он вручил Аслану, помимо бумаг, ценный подарок паши — прекрасного арабского жеребца с богатой сбруей; голова и шея коня были убраны черными шелковыми кистями, которые пристегивались серебряными пуговками наподобие колокольчиков, покрышка седла сделана была из тигровой шкуры с висевшими по бокам златотканными кистями. Два чернокожих прислужника в красных суконных одеяниях и разноцветных чалмах держали с правой и левой стороны коня под уздцы. Конь, словно чуя свое превосходство, ржал и особо горделиво бил передними копытами землю.
Аслан, поняв в чем дело, сошел с лестницы навстречу секретарю. Тот пожал ему руку и торжественно заявил:
— Считаю за особое счастье, г. доктор, быть выразителем сердечных чувств и уважения, которые питает к вам мой господин, его светлость паша. Мой господин желает вам счастливого и спокойного пути и сочтет за великое счастье, если вы примите в дар отборного коня из конюшни его светлости.
В таких же напыщенных фразах Аслан отблагодарил пашу и, взяв секретаря под руку, поднялся с ним к себе в комнату. Здесь секретарь достал из-за пазухи бумаги и вручил их Аслану.
— Вот ваш паспорт, заверенный нами, вот письмо его светлости Мушскому каймакаму, вот открытый лист, по которому государственные чиновники окажут вам повсюду подобающий прием и всяческое содействие во время вашего путешествия.
— Благодарствую, — сказал Аслан, приняв бумаги. — Его светлость чрезмерно милостива ко мне.
Подали кофе и наргиле. Секретарь говорил без умолку, спрашивал: остался ли доктор доволен посещением Вана, какие впечатления увозит с собой, изъявил желание хоть раз побывать в Европе, повидать страну франгов, где женщины ходят с открытыми лицами, свободно говорят со всеми, где по вечерам юноши и девушки собираются, танцуют вместе и тому подобное, — все это настолько прельщало молодого секретаря, что он совершенно позабыл о нашем отъезде и о том, что отнимает у нас время.
Аслан прекратил его болтовню, положив перед ним сверток со ста золотыми.
— Хотя оказанные вами услуги достойны и более крупного вознаграждения, все же прошу принять этот небольшой подарок.
— Что вы, что вы, г. доктор! Вы второй раз заставляете меня испытать чувство стыда. Ввек не забуду подаренных вами часов во время осмотра крепости. Равных им нет в целом городе, все восхищены ими.
После тысячи льстивых комплиментов секретарь согласился, наконец, взять золотые монеты; почувствовав, что засиделся, он пожелал нам счастливого пути и откланялся. Аслан проводил его до ворот, где двое чернокожих слуг ожидали секретаря. Аслан подарил каждому по золотому; они в знак благодарности несколько раз поклонились ему до земли.
Меня удивил не столько подарок паши, сколько расточительность Аслана. Откуда у него такие деньги?
— Недешево обошелся тебе подарок паши, — иронически сказал я, когда мы вернулись в комнату.
— Напротив, очень дешево, — рассмеялся он и пояснил, что подарки на востоке — со стороны ли султана, шаха или высших сановников — своего рода источники дохода. Раз в год шах или султан наделяют «халатами» (подарками) губернаторов и других чиновников. «Халат» — это или пальто, или шуба, или дорогая шаль, или какая-либо другая одежда. Она ценнее, когда государь дарит их со своего плеча. «Халаты» привозят стольники государевы.
Навстречу привезшим дары выходит сам губернатор в сопровождении всех чиновных лиц и толпы граждан. Подобные «халаты» даруются каждый год. Возле крупных губернских городов на большой дороге построены специальные здания — «халат пушан», т. е. места, где надевают «халаты». Здесь происходит церемония вручения «халата». Всех присутствующих угощают ароматными шербетами и сластями. Губернатор облачается в «халат» и торжественно вступает в город во главе сановников и именитых граждан. Со всех сторон раздаются приветствия, все благословляют милостивого государя. Привезшие «халат» стольники получают большую сумму. И вот вся эта сумма ложится тяжелым бременем на крестьян в виде особого внеочередного налога, называемого в народе «халат-пули», т. е. деньгой за «халат».
— Ну, видишь, — добавил Аслан, — царь спускает свои старые платья губернаторам. Губернаторы торжествуют, а расходы несет несчастный крестьянин.
— Одежда знатных людей, — пояснил далее Аслан, — играет и другую, немаловажную роль. На востоке стеганье плетьми — одно из обычных наказаний. Когда должен подвергнуться наказанью какой-нибудь видный сановник, вместо него публично стегают плетьми его платье.
— Но если платье подарено самим государем, разве осмелятся так поступить с ним?
— Разумеется, нет! Но не следует забывать, что раз губернатор в течение одного года не получает «халата», он теряет свой вес — он в немилости у царя, и народ перестает бояться его. Ты видел ночью местного пашу у архиерея; несмотря на духоту, он с большим удовольствием сидел в тяжелой шубе, полученной в этом году от султана. С пожалованием «халата» связаны и другие выгоды. Подносящими «халат» являются преимущественно служащие при дворе и стольники. По установленному обычаю они не получают жалованья. Достаточно принести кому-либо «халат» — и они обеспечены вперед на несколько лет.
— Как и жалованье секретаря паши? — перебил я Аслана,
— Да, он также не получает жалованья, или получает слишком мизерное. Его доходная статья — раздача подарков паши.
Начиная от дворца султана до канцелярии последнего мудира — всюду царят одни и те же порядки. Высшие чиновники одаряют низших и берут с них вознаграждение. Таким образом, сверху донизу широко рас