– Напоминает детство, – сказал Витя. Он шел совсем близко, держа руки в карманах парки, наши плечи едва не соприкасались, однако между нами все равно оставалось расстояние. Мне хотелось бы сократить его, а может, и ощутить тепло Витиных пальцев, которые бы легли по-хозяйски на мою ладонь. Однако я сама не решалась взять его за руку, а он почему-то не делал первых шагов.
– А мне напоминает печенье.
– Печенье?
– Ага, оно также хрустит.
– А через пару дней снег будет напоминать, вероятно, Айс-латте, – усмехнулся Шестаков. И мне стало жаль, что по прогнозу обещали повышение температуры. У нас в городе всегда так: день идет красивый пушистый снег, напоминающий зимнюю сказку, а на другой выглядывает солнце, и под ногами образовываются огромные лужи.
– Ужас, что за сравнение? – шутливо произнесла я.
– Ладно, тогда… что приходит тебе на ум, когда скажем… – он провел указательным пальцем по нижней губе, задумчиво вглядываясь в вечернее небо. Я тоже подняла голову, а там сплошное черное покрывало и луна, которую почти не видно за тучами.
– Не придумал?
– Луна! Что ты думаешь, когда смотришь на луну? – Витя взглянул на меня, словно заранее знал ответ. В свете уличных фонарей, что разносили тусклое освещение вдоль аллеи, глаза парня, шагающего рядом, напоминали вечернее море. Когда подходишь к пляжу, всматриваешься вдаль и почти ничего не видишь. Но находясь рядом с морем, разве обязательно его видеть? Я закрыла глаза, голос Вити напоминал шум прибоя, того самого моря, которое глубокой ночью почти не разглядеть. Покой, оседающий на плечи, покой, благодаря которому можно выдохнуть от усталости будних дней. Мне всегда нравился звук разбивающихся о камни волн. Мне всегда нравился Витин голос. Он успокаивал.
– Ожидание, – произнесла тихо я и открыла глаза. Мы остановились на тропинке, вокруг не было людей, только белые снежинки, что оседали крошкой на землю и нашу одежду.
– Ожидание? Что ты имеешь в виду?
– Есть легенда, что солнце и луна должны быть вместе. Каждый день они ждут встречи друг с другом, и каждый день она не наступает, – я вытащила руку из кармана пальто, пальцы немного свело от холода. Все же эта вещь не особо подходила для подобных зимних прогулок, нужно было надеть пуховик.
Повернув ладонь лицевой стороной вверх, я подставила ее под падающие снежинки. Они кружили и таяли, а я продолжала смотреть на них и думать об ожидании, о встрече, которая еще вчера казалась мне чем-то невозможным, как, наверное, встреча луны и солнца.
– Но у них одно небо, разве судьбой им не предначертано быть вместе? – ответил задумчиво Шестаков. Я ощущала его взгляд на себе, долгий, смиренный и очень теплый, будто луну только что сменило солнце, и пришла пора весны. От этого взгляда у меня горели скулы, и начали дрожать коленки. От этого взгляда внутри я расцветала, подобно первому подснежнику.
– Думаешь? Дело в небе? – я посмотрела на Витю, а он улыбнулся.
– Нет, конечно, нет, – деловито заявил Шестаков. Он вдруг потянулся к моей ладони, в которой уже скопилось достаточно влаги от снежинок, что, то и дело таяли, соприкасаясь с кожей. Я не заметила, в какой момент мы с Витей соприкоснулись лбами, а затем и кончиками носов. Лишь горячее дыхание, обжигающее мои потрескавшиеся от мороза губы, напомнило, что все это не сон. Вот он – Витя. Мой Витя из детства. Стоит рядом. Держит мою руку в своей ладони, как и тогда, три года назад, он готов отдать себя, не прося ничего взамен. И я… я ведь тоже готова на это. От подобных мыслей внизу живота разлилась волна щемящей нежности.
– А в чем тогда?
– Дело в тебе.
Глава 33 - Витя
Наверное так останавливается время. Кто-то на небесах, отвечающий за его ход, нажимает на красную кнопку, и все замирает. Мир ставится на бесконечную паузу, оставляя только двух людей. Мой мир в ту минуту закрылся ото всех, словно на него нацепили огромный светлый согревающий панцирь. Я неподвижно стояла, боясь сделать вдох, боясь даже сглотнуть вязкую слюну, что скопилась во рту от томительного ожидания.
Чувства стали такими острыми, я ощущала себя оголенным проводом, которому требовалась подзарядка. А губы Вити сейчас отчего-то казались той самой подзарядкой, что манила меня на протяжении последних трех лет.
Однако вместо поцелуя, о котором я стыдливо мечтала, Шестаков одарил меня щелчком по носу и отстранился.
– Кофе хочешь? – спросил совершенно неожиданно он. Я смущенно отвела взгляд в сторону, пытаясь успокоить сердце, что готово было совершить кульбит.
– Ну… было бы неплохо.
– Тогда пойдем, там вон будка есть или хочешь в кафе?
– Нет, давай в будке. Не хочу в кафе.
– Ваше желание, – сказал Витя в шутливой манере, а затем даже поклонился, изображая жестом джинна. Я тихо прыснула, с ним никогда не было скучно. – И я повинуюсь.
– У тебя нет волшебной лампы.
– В двадцать первом веке не нужны лампы, это старомодные джинны.
– Ого, – я театрально покачала головой. Мы снова начали двигаться по тропинке, в сторону той самой кофейной будки. – И что же есть у современного джинна? Волшебная палочка?
– Романова, – он легонько толкнул меня плечом, прямо как в детстве. – Да я смотрю, ты время зря не теряла. В волшебных палочках начала разбираться?
– Что? – я даже споткнулась, ощущая как мочки ушей покраснели. Кажется, фраза прозвучала слишком двусмысленно.
– Знаешь, что отличает тебя от всех девушек в мире? – Витя вытащил руку и потянулся ко мне, а затем внезапно переплел наши пальцы. Теперь мы шли, держась за руки, позволяя колючему ветру щекотать кожу. Как самая настоящая влюбленная парочка, как на самом настоящем первом свидании.
Я вновь мыслями вернулась в школьную юность, в те дни, когда мы вот также гуляли, болтали ни о чем и дарили друг другу тепло. И вроде прошло почти три долгих года с нашего последнего свидания, а вроде и не было этих лет, от которых в душе разливалась тоска.
– И чем же?
– Ты так забавно смущаешься, что в детстве, что сейчас, – он взглянул на меня с улыбкой, и я улыбнулась ему в ответ. На его ресницы падали мелкие снежинки, они быстро таяли, от того черные, подобно смоле, реснички казались гуще и темней.
– Так что насчет джинна? – напомнила я. Рука немного подмерзла, и я попыталась спрятать пальцы внутри ладони Шестакова. Поняв в чем дело, он засунул наши скрепленные руки к себе в карман, позволяя обоим согреться.
– Все просто. Моя волшебная лампа живет вот здесь, – Витя указал на свое сердце. – Так что я самый современный джинн.
– Ты самый говорливый и самоуверенный джинн, – тихо прыснула я. Не удивительно, что Шестаков пользовался популярностью среди людей, с его-то подходом, наверняка особых проблем с расположением новых лиц не было.
– И самый скромный, – теперь и Витя засмеялся. Его яркий, заливистый смех был настолько заразительным, что я и сама не заметила, как подхватила волну настроения. Мне однозначно было хорошо в компании Шестакова: слушать его забавные шутки, смех, смотреть на его очаровательную улыбку, ощущать тепло от мужского прикосновения, разве не в этом счастье? Я вдруг поняла, мы шли в правильном направлении, и все у нас будет хорошо.
У будки мы выбрали себе кофе: Витя взял американо с гранатовым сиропом, а я капучино. Картонные стаканчики согревали ладони в морозный вечер, а горячие напитки не позволяли телу замерзнуть. Мы шли вдоль аллеи, смеялись, вспоминали детство, иногда школу, а иногда просто делились воспоминаниями, накопившимися за эти долгих три года. Оказалось, у Шестакова появился лучший друг, которым он очень гордился. А уж об их подвигах рассказывал с нескрываемой радостью, словно парни совершили великое открытие человечества.
После стольких разочарований в друзьях я была рада, что у Вити появился такой человек, к которому он мог прийти в любую минуту и просто посидеть рядом, выпить чай или кофе и помолчать.
Когда на улице окончательно похолодало, и ноги у нас обоих начали подмерзать, решено было отправиться по домам. Хотя, на самом деле, я была согласна даже заболеть, лишь бы продлить волшебный миг нашей близости. Однако вслух о подобном говорить было слишком, поэтому я просто сжала крепче ладонь Вити, позволяя себе насладиться его теплом.
И только возле дома, когда пришла пора прощаться, я почему-то вспомнила о маме, вернее, о том, что теперь она живет в квартире Шестаковых. Мне стало интересно, знает ли Витя об этом, и как он воспринял помощь отца.
– Ты выглядишь грустной, не хочешь со мной прощаться? – оживленно спросил Шестаков, повернувшись ко мне полубоком. В салоне был полумрак, из света только огоньки на приборной панели, где располагался сенсорный экран. Я скрестила руки на коленях, не зная, стоит ли спрашивать о своей матери, с другой стороны, я прекрасно понимала, что секреты и недомолвки ни к чему хорошему не приводят. Не нужно бояться быть откровенными друг с другом, бояться задавать вопросы и получать на них ответы.
– Слушай, а ты… – в горле пересохло, мне пришлось откашляться.
– Хочешь воды? В бардачке…
– Спасибо, – я кивнула и потянулась к бардачку, достать оттуда бутылку. Сделала глоток воды, затем еще один и, наконец, осмелилась посмотреть в глаза Шестакову. Собственно, разве стоит переживать из-за решений, которые не относятся к нам? Это право родителей, их жизнь. Мы можем либо соглашаться с их мнением, либо опровергать, однако навязывать и пытаться изменить что-то – нет.
– Ты из-за чего-то переживаешь?
– Ты знал, что моя мама…– он оборвал меня на полуслове.
– Знал, она молодец, давно пора было. Знаешь, – Витя отвернулся, его руки легли на руль. Он сжал его, откинув голову на спинку сиденья. – Я горжусь твоей мамой. Я думал об этом… – голос Шестакова звучал настолько тихо, что некоторые слова я с трудом разбирала. Казалось, он тоже переживал, ему было трудно передать словами свои истинные чувства. Я мысленно усмехнулась, ведь мы всегда были чем-то похожи, только никогда почему-то не замечали этого.