Двое других арестантов все наваливались на убитого, вдавливая в землю его шею и руки.
– Все, все… – просипел Марк, обессиленно отвалившись на спину. Худющая его грудь тяжело вздымалась и опадала, беспомощно пытаясь набрать воздуха.
– Все… он… мертв – повторил Марк.
Он все никак не мог отдышаться. Но те двое точно не верили, что уже «все», точно хотели еще хоть чуть-чуть продлить минуты мести.
Марк кое-как вытер автомат о китель убитого:
– Вот, Отто, ты хотел автомат…
Он протянул Отто оружие. Рукоятка и цевье были еще теплыми от крови конвойного.
– А я возьму сапоги…
Отто передернул затвор и выглянул из укрытия. Черные тени все плотнее обступали обороняющихся. Оставшиеся в живых укрылись в доме и палили из выбитых окон и дверного проема.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – произнес Марк. – Я думаю, что нам не стоит ввязываться в этот бой. У меня нет ни малейшего желания вступаться за такую скотину, как капитан Шваб. Или наш дубовый садист-полковник…
Двое остальных арестантов согласно закивали головами.
– Я не об этой лагерной сволочи… – отрезал Отто. – Нам надо решать сейчас, как быть дальше…
– К русским в плен я не пойду… – угрюмо добавил один из арестантов.
– Надо попытаться вырваться… – произнес Отто. – Ты говорил, что неподалеку стрелковый полк?..
Он обращался к Марку.
– Да, – ответил тот. – В нескольких километрах, за лесом… Только… кто их знает… Может, там русские. Может, они прорвали фронт? А если даже и наши… Чтобы потом опять отправили в полевую штрафную роту? Опять побои и голод? Чем раньше сдадимся, тем лучше…
– Если придем с оружием, есть шанс, – не согласился Отто. – И на крупный прорыв русских не похоже… Вряд ли это регулярные части… – шептал Отто, кивая головой в сторону стреляющих. – Они бы так не возились. Скорее всего, небольшая разведгруппа. Просто качественно спланировали операцию…
– Да, похоже, что так… – кивнул Марк, но как-то странно глянул на Отто.
Вдруг новый звук, лязгающий и низкий, добавился в трескучую канонаду боя. Здесь он был настолько неожиданным, что Отто не сразу осознал то, что сразу угадал шестым чувством. Лязг гусениц и рокот мотора… Танк! Машина ворвалась на территорию, проломив забор и на ходу круша постройки и технику, подминая трупы, лежащие на плацу.
Не доезжая нескольких десятков метров до здания штаба, он остановился. Башня развернулась в сторону бревенчатого строения. Отто, как и другие арестанты, ошарашенный появлением русского танка, в немом остолбенении ожидал, что вот-вот выстрелит пушка. Но, видимо, экипаж решил, что тратить снаряд на такое хлипкое строение не стоит.
Одна за другой в бревна вонзились несколько очередей, выпущенных из танкового крупнокалиберного пулемета. Светящиеся нити, выплюнутые из бойницы танка, методично и плавно налипали на бревенчатые стены здания, проникали внутрь, хлестали по крыше. Здание все плотнее окутывалось огнем. Наверное, в пулеметных дисках русского пулеметчика кроме трассирующих было немало зажигательных патронов.
Густой дым повалил из окон, и тут же следом наружу вырвались языки огня. Обгоревшие солдаты и офицеры выскакивали из здания, и их тут же укладывали на землю пули, пущенные танкистами и другими нападающими. Видимо, взятие пленных не входило в планы русских.
Вот наружу выскочил, объятый пламенем, точно факел, и заметался, словно бы искал спасения. Спрятавшиеся за походной кухней узнали капитана Шваба. По голосу. Он визжал и неистово кричал. Обуглившаяся кожа падала лоскутами с его лица и рук. Русские не стреляли. Видимо, посчитали, что не стоит тратить на него патроны, если он и так сейчас подохнет. Шваб, не переставая визжать, упал на землю и принялся кататься по ней, инстинктивно пытаясь сбить пламя. Но оно только сильнее разгоралось. Может быть, на него опрокинулась керосиновая лампа или выплеснулась взорвавшаяся канистра.
– Принял очищение огнем… – прошептал Марк, словно загипнотизированный, как и другие, этим «аутодафе».
– Надо уходить, – первым очнувшись от огненной пляски ротного, прошептал Отто. – Нас тут все равно найдут. Наверняка начнут прочесывать территорию…
Двое других арестантов наотрез отказались уходит. Они говорили, что надо переждать здесь, что русские, скорее всего, уйдут, не особо осматриваясь.
– Нас слишком много… – скороговоркой убеждал один. – Нас так перестреляют…
Волна ярости, накатившая на них во время расправы над Фридрихом, схлынула, сменившись животным испугом. Страх проступал на их бледно-серых лицах даже в темноте.
– Ты, Марк?.. – решительно спросил Отто, указывая «шмайсером» на чернеющую в заборе дыру. Место скрадывалось почти непроглядной темнотой и лучше всего подходило для попытки.
Марк колебался. Но он понимал, что Отто без него не найдет дороги к стрелковому полку. Он понимал, что это понимал и Отто, и уже жалел, что отдал ему автомат Фридриха. Это сожаление, грозившее перерасти в ненависть, сквозило в его блестящем взгляде.
– Пора… – отрывисто бросил Марк и, не дожидаясь Отто, крадучись, как кошка, пополз к проему. Видимо, он уже принял для себя решение. Отто отправился следом, оставив за спиной двоих полуживых от страха и голода арестантов и мертвого истязателя.
Удача сопутствовала в эту ночь двум арестантам особого полевого подразделения вермахта. Бой там, за их спинами, затихал, выстрелы становились все реже и отчетливее. Наступила та минута, когда победитель, еще не остыв, как и его оружие, от пальбы, подсознательно чувствует, что ему повезло. Смерть, ходившая только что вот тут, рядом, нагло заглядывавшая в глаза, выбрала других: кого-то из товарищей, всех тех, против кого велся бой, – врагов. Других, а не его – единственного, победителя. И тогда глубоко внутри прорастала та самая минута. Она сменяла бесконечно тягучее, особое, ни с чем не сравнимое по долготе и количеству умещающихся в него событий, время боя. Эту минуту можно просто назвать минутой покоя, но любые определения ее будут неточны, потому что она не похожа ни на какие другие минуты. Возможно, это была минута безвременья, когда тело находит и будто бы заново узнает в себе душу. Ту самую, которая в течение всего боя пребывала внутри, как наглухо запакованная бандероль, в любой миг готовая к отправке. И тогда у выживших притупляется внимание и интерес к внешним событиям.
Эта минута воцарилась над территорией подразделения, захваченной русскими, именно она и дала двум арестантам незамеченными проскользнуть сквозь дыру в заборе, проделанную русской гранатой, и без следа раствориться в непроглядной темноте ночного леса.
Он еле поспевал за Марком, цеплялся за коряги и корни, царапал руки и лицо о ветви деревьев.
– Чертовы сапоги… Велики мне, – бросал на ходу Марк. Отто только и видел, как в иссиня-зеленой лесной тишине странно блеснут его глаза, а Марк уже отрывается вперед, и Отто снова не может за ним угнаться. Отто уловил этот взгляд Марка еще во время боя на территории. Марк смотрел на автомат так, словно… Так смотрят на владельца бесценной драгоценности, желая завладеть ею во что бы то ни стало. Даже с помощью убийства. Отто еще во время боя понял по лицу Марка, что тот принял решение. Он уже составил свой план, и единственным, кто мог помешать ему воплотить его в жизнь, был Отто, которому он в горячке борьбы по глупости дал автомат.
Стрельба позади совсем стихла. Вряд ли кому-то из штрафников и поставленных надзирать за ними истязателей удалось выжить этой ночью.
– Надо выбраться к дороге. Она должна быть правее… – шепотом говорил, приостановившись, Марк. Он словно прислушивался. Они вполне могли наскочить на русских разведчиков.
Кто знает, насколько большой была группа нападавших…
– Тебе неудобно… – вдруг произнес Марк и ухватился рукой за ствол автомата. – Давай его мне…
– Убери руку… – глухо произнес Отто и попытался вырвать дуло из ладони Марка. Он вцепился в оружие намертво. Краем глаза Отто пытался различить в темноте, что делает вторая, свободная рука. Вполне возможно, что у Марка мог быть нож.
– Мы не пойдем в стрелковый полк… – вдруг еще глуше сказал Марк. В его голосе звучала явная угроза.
Отто был готов к этому. Рука с чем-то, сверкнувшим бледным отсветом, стремительно пронеслась по воздуху. Как раз там, где долю секунды назад была шея Отто. Он успел нырнуть вниз и, используя инерцию завалившегося вперед тела Марка, перебросил его через себя. Тот плашмя, в полный рост, стукнулся о землю, но трава и мох приглушили силу удара. Отто, упреждая движение готового снова кинуться на него Марка, придавил его к земле, нажимая обеими руками на ствол автомата. Под холодным цевьем клокотал придавленный к позвонкам кадык. Руку с заточкой Отто удачно придавил коленом к земле. Вторая, свободная, длиннющая рука Марка вдруг выпросталась и схватила Отто за подбородок. Он давил изо всех сил, и Отто почувствовал, что его давление на автомат ослабевает. Он вдруг снял левую руку с рукоятки автомата, одновременно что было сил надавив на кисть руки, сжимавшей нож. Раздался отчетливый хруст кости. Марк вскрикнул. В тот же миг Отто выхватил у него из разжатой ладони заточенный, продолговатый и тонкий кусок железа. Лезвие трудно, но плавно вошло в грудь в области сердца. Тело Марка даже не дернулось. Только голова его откинулась назад, глухо стукнувшись затылком о древесный корень, и шея напряглась, вспучив толстые жилы. Но тут же напряжение шейных мышц опало, точно разом вышел из тела дух, оставив в лесной чаще никому не нужный труп мертвого штрафника.
Глава 6. Искупивший кровью
Аникин попал в последнюю партию раненых, которую вывезли из-под Перестряжа. Он так и не узнал, кто вынес его с поля боя. Очнулся Андрей уже в телеге санитарного обоза. Несмолкаемый гул канонады гремел там, откуда они направлялись. Он пытался окликнуть кого-то из своих. Но чей-то голос с другой подводы ответил: