– Мне знакомо горе, – добавила я.
Она наклонила голову.
– Госпожа императрица… я не любила своего жениха.
Я удивленно моргнула.
– Ох. Но ты казалась убитой горем. То есть раньше…
– О, я думала, что люблю Банджоко, – сказала она, махнув рукой. – Голубая кровь в нем очень сильна. Он мог убивать гиен голыми руками. Но чем дольше я об этом думаю… тем сильнее склоняюсь к мысли, что на самом деле я не хотела за него замуж. – Она встретилась со мной взглядом. – Я хотела быть им. Сильным. Неприкасаемым. Как воин или божество. Как… как вы, госпожа императрица.
Глаза ее сияли. Я вдруг поняла: она искренне мне предана. Она уважала меня, считала какой-то богиней, а не семнадцатилетней девочкой, которая едва понимала, что делает. Но я знала, что недостойна почтения – оджиджи ясно дали это понять. Мне еще столько предстояло сделать. Моих усилий было недостаточно.
«Прекрати, – хотела сказать я ей. – Прекрати смотреть на меня вот так».
Но она не прекращала. Блаженно мне улыбнувшись напоследок, она вышла из комнаты.
– Это как-то неправильно, – пожаловалась я Дайо. – То есть, конечно, хорошо, что благородные больше не пытаются меня убить. Но теперь они все напуганы до смерти. Не так я хотела победить их.
Дайо сел на кровать, приобняв меня за плечи:
– Может, Ай Лин права: некоторые люди способны любить только тех, кого боятся. – Он нахмурился, опустив взгляд. – Я не был согласен с большинством вещей, которые говорил мне отец при жизни. Но кое-что из сказанного им имело смысл: ты не выбираешь, почему люди любят тебя. Ты выбираешь только, что делать с этой любовью.
Мы лежали вместе, касаясь друг друга головами. В высокие окна заглянула луна. Масляные лампы дрогнули от порыва ночного ветра, пахнущего цитрусами: по стенам танцевали тени.
– Хотела бы я, чтобы на моем месте была Адебимпе, – сказала я внезапно. – Чтобы я могла разделить мой Луч с кем-то. Или хотя бы его часть.
Брови Дайо взлетели до самых волос.
– Мысль приятная, – произнес он медленно. – Но разве это мудро? Адебимпе и ее семья пытались тебя убить.
– А моя мать пыталась убить тебя, – заметила я, приподнимаясь на локте. – Как и твой отец пытался убить ее. Но Луч все равно выбрал их. И чем больше я узнаю, тем больше думаю, что единственный достойный путь пользоваться властью – это разделить ее с другими. Может, правителей вообще быть не должно? По крайней мере, не таких, какими мы их представляем. Может, императорами – королями, королевами и Лучезарными – должны быть просто люди, которые будут распределять силу и власть равномерно между всеми.
– Звучит здорово, – сказал Дайо, зевая. – Но Ай Лин говорит, чтобы империя функционировала, кто-то должен быть главным.
Я многозначительно на него посмотрела:
– Ты в последнее время частенько цитируешь Ай Лин.
Он сонно моргнул.
– Да?
– Неважно, о чем мы говорим, – я шутливо ткнула его в ребра, – ты всегда вставляешь «Ай Лин говорит это» и «Ай Лин считает, что…». – Я наклонила голову. – Ничего не хочешь мне рассказать, Дайо?
Он закусил губу.
– Ай Лин дает хорошие советы.
– А еще она красивая, – убеждала я. – И умная. И гораздо более добросердечная, чем люди полагают.
– И что? Ты тоже умная и красивая.
– Я видела вас на Вечере Мира, – сказала я, закатив глаза. – Ты никогда не танцевал со мной так, как с Ай Лин.
Он широко улыбнулся.
– Это потому, что ты вообще ни с кем не танцуешь.
– Не меняй тему. Да ради Ама! – Я толкнула его, и он хмыкнул. – Просто признай, что она тебе нравится. Это же очевидно, Дайо.
Тогда он вздохнул и сел, бездумно глядя в окно.
– Конечно, мне нравится Ай Лин, – пробормотал он. – Я люблю ее… как тебя и Киру. И Умансу, и весь наш Совет. Но…
– Но к ней ты чувствуешь нечто особенное, не так ли?
Он помолчал.
– Это пройдет, – сказал он наконец, крутя свои перстни на пальцах. – Как все влюбленности проходят. Я же был влюблен в Санджита когда-то. И в тебя. Но эти чувства изменились, когда я стал старше. Мудрее. А теперь…
– Теперь ты влюбился в кое-кого другого, – сказала я. – И она тоже сходит по тебе с ума.
Он поставил ногу на пол.
– Ты этого не знаешь.
– Да она почти прямым текстом мне призналась! И даже если нет… – Я вскинула бровь. – Дайо, Ай Лин лучше всех скрывает свои эмоции. Ей приходится делать это как Верховному Послу. Но на Вечере Мира она ничего не скрывала. Она хотела быть там, в твоих объятиях. Хотела, чтобы весь мир знал, какой уязвимой она становится рядом с тобой. Это было прекрасно, Дайо.
Он просиял. Потом вдруг нахмурился и снова помрачнел. Я поежилась от того, как сильно его старили морщины.
– Это неважно, – сказал он.
Я фыркнула:
– И почему же?
– Ты знаешь почему.
– Я знаю, что ты ее не спрашивал.
– Я не могу, – выпалил Дайо. Резкость его тона удивила меня. – Она уже поклялась мне в верности до конца жизни. Как и все вы. Вы отказались от своих родных королевств. Даже от личных границ своего разума. Как я могу просить Ай Лин о большем? Особенно – ты знаешь. Отказаться от того, чего хотят абсолютно все?
– Не все, – возразила я. – Ты ведь не хочешь. И другие, похожие на тебя. Мир большой, Дайо.
– Не мой мир, – сказал он тихо. – Когда я родился Лучезарным, мой мир уменьшился до двенадцати людей. И меня это устраивало. Я не думал, что когда-нибудь захочу большего с кем-то из вас. Но теперь…
Он замолчал, не договорив. Я задумалась.
– Если ты не спросишь, – произнесла я медленно, – то, получается, сделаешь выбор за нее.
– Но вдруг она откажется? – Дайо заерзал. – Или хуже: согласится и потом возненавидит меня за это.
– Как ты и сказал, – я пригладила ладонью его взлохмаченные волосы, – мы не контролируем то, почему люди любят нас, Дайо. Или то, как сильно они нас любят.
Я наклонилась и поцеловала его в щеку.
– Мы выбираем только то, что дадим им в ответ.
Его лицо осталось каменным, но прежде чем он успел ответить, в дверях появился тяжело дышащий гонец:
– Прошу прощения, Ваши Императорские Величества, – выдохнул он. – Но королева Сонгланда и ее спутница…
Он вручил мне записку, на которой ровным почерком Минь Цзя блестели едва высохшие чернила.
– Они уезжают.
Я вывалилась из паланкина на сонные улицы Илайобы в наспех накинутом поверх ночной сорочки фиолетовом плаще. Здесь обитали благородные и находилась временная королевская вилла Сонгланда. Здание было уже почти пустым. Слуги покидали виллу с вещами королевы, загружая в повозки драгоценные сундуки и обернутые шелком корзины.
– Именем императрицы, дайте мне увидеть королеву! – взвыла я, прорываясь сквозь ряды слуг и показывая свой императорский перстень-печатку. – Пожалуйста. Я ненадолго!
Когда я ворвалась в гостиную, Минь Цзя и Да Сео удивленно и виновато на меня взглянули. Мебель была покрыта простынями. И королева, и ее спутница были уже укутаны в темные плащи, готовясь к длительному путешествию.
– Мы надеялись уехать, пока ты спишь, – сказала Минь Цзя со своей обычной прямолинейностью. Она виновато улыбнулась: – Мне не очень-то даются прощания.
– Но почему? – выдохнула я. – Как же помазание?
Минь Цзя и Да Сео многозначительно переглянулись.
– Маленькая Императрица, – произнесла королева после паузы, – мы не нужны тебе, чтобы исполнить обещание перед абику. Мы находимся в головах друг у друга уже месяц. Мне нужно управлять королевством. И… давай начистоту: тебе не кажется, что, если бы у нас имелось достаточно предпосылок для любви, мы бы уже об этом знали?
Я открыла рот. Закрыла его. Сердце у меня упало. Она была права.
Видя выражение моего лица, Да Сео цокнула языком, подошла ко мне и поцеловала в лоб.
– Не унывайте, госпожа императрица. Уверена, вы легко очаруете других. Для той, кто пережил путешествие через двадцать шесть камней переноса, не составит труда убедить аритских правителей присоединиться к ее Совету. Особенно теперь, когда вы можете рассчитывать на поддержку благородных, раз уж, как мы слышали, вы поставили их на место.
Я обреченно уселась на покрытый простыней диван.
– Ты имеешь в виду, теперь они боятся, что я убью их.
Минь Цзя рассмеялась.
– При моем дворе мы называем это популярностью. Да здравствует Тарисай, Мрачный Жнец, карательница обнаглевших благородных!
Я слабо улыбнулась.
– Но я не хотела, чтобы они меня боялись. Не таким способом. Мне кажется, я бы предпочла, чтобы меня ненавидели за слабость, чем любили за чудовищность.
К моему удивлению, Минь Цзя мгновенно замкнулась. А потом коротко и горько рассмеялась.
– Знаешь, – сказала она, – несмотря на все твои речи… несмотря на твой Дар и магическое облако спрайтов… ты все еще такой ребенок.
Я возмущенно на нее уставилась:
– И что это значит?
– Это значит, – сказала она, – что не всем из нас удается поиграть в благородство. Не всем из нас суждено быть бескорыстными добрыми героинями, грациозно порхающими по жизни в окружении всеобщей любви. Некоторым приходится пачкать руки. У некоторых из нас… – она запнулась, – у некоторых из нас есть шрамы.
– Минь Цзя, – мягко упрекнула ее Да Сео.
Минь Цзя покраснела, втянув воздух сквозь зубы. Когда она выдохнула, ее голос снова был спокойным и холодным:
– Прошу прощения, Маленькая Императрица. Это было некрасиво с моей стороны. Полагаю, ты не можешь перестать быть святой, ровно как и я не могу перестать быть гадюкой.
– Я не святая, Ваше Величество.
– Так я и поверила. – Она пожала плечами и вздохнула. – Послушай… это уже неважно. Наше пребывание здесь было в радость – гораздо больше, чем мы ожидали. Если отношения между нашими королевствами продолжат развиваться, можешь считать меня своим союзником. Этого не достиг еще ни один Кунлео. Ты должна гордиться собой, Тарисай.