И вот теперь этот сумрачный шагирд. Мастер цветов провожает султанского садовника, и в двух шагах от сардобы проходят они. А он поднимает охлажденные водой руки над головой. Так, на локтях, вползает он обратно на тахт и засыпает, усмехаясь в мокрую бороду.
----
Насир Хисроу. Касьвда (перевод И Сельвинского).
Благоухающий круг надламывается, а где-то сбоку проступает кровь. Неужто у этого тихого шагирда, как у прочих батинитов, нож в рукаве?..
V. ОТКРОВЕНИЕ ШАГИРДА
Нечто мешает держать под рукой корзину с рассадой, и он сдвигает к локтю горячее железо. Дейлемский нож всегда с ним. Тьма полна сомнений, и не остывает лицо. Здесь он встретил женщину из другого мира. Она шла по улице, нагибаясь всякий раз за урюком.
В ледяных горах, где уснул он, лежала она рядом. Земной запах ее был ощутим, и плакал он, освобожденный, уткнувшись ей в грудь. Когда случилось такое потом с большегубым фидаи, тот шепнул, что давно уже знает ее. О гябрском "костре греха" говорилось между ними...
Отпавшее от дерева в уличную пыль считается божьим достоянием. Подув на плод, женщина опускала его в подвязанную к поясу суму. Лишь у ворот рабада приоткрылось покрывало, и страх исказил ее рот. Он бросился следом, но ее нигде уже не было...
Полнится ладонь, и дейлемское железо чувствует он всем своим телом. Сразу пропадает сомнение, и устойчивым опять становится мир. Нет ничего, кроме Тайны. И, поправив корзину с рассадой, идет он дальше.
* ГЛАВА ТРЕТЬЯ *
I. ВАЗИР
О разборе государем обид, правосудии и упражнении в добром житии... Неизбежно государю раза два в неделю разбирать жалобы на несправедливости, наказывать обидчиков, лелеять беспристрастие и, творя правосудие, выслушивать народ самолично, без посредника; заявления, которые поважнее, пусть доложат, а он на каждое даст приказ. Когда распространится по государству этакий слух, все обидчики устрашатся, прекратят насилия, и никто не осмелится из-за страха наказания совершать своеволие... 1
-----
1 Сиасет-намэ, с. 16.
Неисполнимо такое. Огромно государство, и нет в нем правоверного, который не считал бы себя обиженным, а если имеет что-либо, то желает вдвойне и втройне. Коль допускать к государю каждого, то все люди превратятся в жалобщиков, не говоря уж о -бати-нитах, которые вместе с притворной жалобой могут спрятать в рукаве нож.
Тем не менее для пользы государя и подданных написано здесь это, потому что не так важна правосудность, как слух о ней. Пусть сделает государь одному кому-либо справедливость, и все остальное недоброе в государстве свалят на ослушников его воли. Когда султан Ма-суд Газневид пошел походом на подвластный Гурган, то при входе туда всенародно повесил погонщика из своего войска. Тот, встав на слона, рвал тутовые ягоды с дерева тамошнего райята. Зато с одного только Амуля была потом потребована тысяча тысяч золотых динаров, не считая ковров и одежды. Жители, у коих не было и двадцатой части требуемого, сами собой пошли в море и утонули. Но, зная уже твердость султана в отправлении правосудия, никто не назвал его несправедливым, и все славили султана. Когда же принялись топтать эту страну слонами, то к султану Масуду привели старика со старухой и их дочь-вдову с жалобой. Он самолично обласкал их, дал денег и припасов, повелев выстроить для них новый дом. На собственных руках при народе подержал он малого ребенка вдовы. Все неукоснительно исиолнили, и один лишь этот дом вдовы остался стоять во всем Гургане. Не по закону содеялось в том краю, нc в поступке Масуда видна державная мудрость...
На самом же деле поступающие с мест жалобы следует удовлетворять только в том случае, если это приносит видимую пользу государству. Остальные же складывать, заведя ящики по всем областям. Когда придет пора наказывать того или иного эмира или амида области, то все сразу и достать из ящика. Очевидно станет тогда всем, что правосудность рано или поздно достигает цели, и люди будут довольны.
На жалобы же следует отвечать лишь, что-де получили такого-то дня и месяца, смотрим. А коль многоумная жалоба, то совсем не отвечать. Жалобщик напишет во второй, в третий раз и оставит это дело. Если же станет упорствовать, отослать жалобу тому, на кого пишет...
Каковые же приметы следует вписать в эту главу, ибо ждет в углу указаний Магриби?.. Отец Масуда -грозный Махмуд Газневи -- при жизни своей уже сподобился людского поклонения. Народ же сей державы велик в терпении и подобен псу при хозяине. И все же должны умереть последние, видевшие хорасанский голод и побоища за веру, чтобы можно было привести в пример доброту деяний султана Махмуда. А посему разумнее обратиться к Саманидам, чей век миновал.
Так, говорят, что во всем следовал примеру древних царей Эраншахра всеблагий Исмаил ибн Ахмед из этого дома. Когда непогода и мороз были особенно сильны, он в одиночестве садился на коня и выезжал на площадь в Бухаре. До полуденной молитвы стоял он там, говоря:
"Может быть, идет ко мне человек, имея нужду, а у него нет ни пропитания, ни места, где остановиться. По причине снега и ветра он не сможет нас заметить в других местах. Сюда же сразу придет!"
И еще о нем. Когда плененный разбойник Амр -- сын Лейса -- пожелал отдать ему все свое золото, закопанное в разных местах, тот не взял. "Хитро ты задумал,-- сказал он Амру -- сыну Лейса,-- от цены пряжи старух, от бездомных путников, от имущества слабых и сирот то золото. Хочешь на мои плечи переложить ответственность за него на божьем суде... Пусть останется закопано!"
Весьма к месту пришлось бы здесь поучение от мужей Эраншахра, но не могут найти нужную книгу. Все вокруг султанского книгохранилища проверено, и в домах Мер-ва спрошено о ней, но знают только, что бьыа некая книга со знаком царей и "Ден-намак" ее название.
Магриби быстро понял свое назначение, и не приходится с ним растолковывать смысл всякой притчи. Словесная ткань как бы окунается в чан с необходимой краской. Суть не меняется, а узоры лишь подтверждают незыблемость основы.
Для государей и сановников его книга, так что поймут они и то, что сверху, и скрытое в ножнах. Не только, что делать к пользе государства, но и как говорить при этом научит она. И все же некое сомнение не оставляет его. Есть вещи в государстве, о которых не принято писать и вазиру. Как быть с мушерифами, чья тайная служба определяет все видимое и невидимое?
Ночью производятся их доклады, чтобы не узнаны были лица. И не в канцелярии, а в некоторых домах выслушивают их донесения. Нельзя одному человеку доверять власть над ними, и четверо отобраны быть мушериф-эмирами. Друг о друге не знают они, а каждый в свое время докладывает только ему, Великому Вазиру.
Все передал он Абу-л-Ганаиму, кроме этой службы. Сегодня ночью был у него мушериф-эмир, чье звание "Всеведущий Державы". Особой важности его сообщение. Должен прибыть сюда некий великий дай от исмаи-литов, так что следует ожидать в ближайшие дни новых убийств. И еще о великой машине -диваркане, который строится для разрушения крепостей, было доложено ему...
Проверяя себя, он оглянулся на окно, посмотрел на бумагу. Нет, ничего не произнес и не написал он о муше-рифах. Даже думать об этом не следует, удостоверившись, не смотрят ли откуда-нибудь со стороны.
На молитву он встал, и сами собой отстранились все заботы мира. Одноцветная плоскость простерлась во все стороны. Сосредоточенный, он постоял, отвлекаясь от земного, колени коснулись саджжада '. Покойная благость была в движениях.
Выполняя ракат, выбросил он перед собой руки, лицом и локтями приник к земле. И вдруг замер, потрясенный. Некая мысль пронзила все его существо. Так ведь -- на коленях и локтями к столу -- стояла тогда Тюрчанка при гуламе!
Нет, не сама пришла она сейчас, а только воспоминание явилось ему. Но он отпрянул от саджжада, встал на ноги, растерянный. Необыкновенное снова происходило с ним.
Все тихо было в саду и в комнате, сердце постепенно успокаивалось. В общение его с богом вмешалась блудя-щая женщина. Усилие совершил он над собой и снова начал ракат. Но едва только согнул колени, как понял, что не уходит это из памяти. Еще раз начинал он молитву, но ничего не получалось...
Полный раздумий, долго стоял он посредине комнаты, и только когда надел на ноги тяжелые кожаные галоши, прошла, наконец, взбудораженность в мыслях.
----
' Саджжац- молитвенный коврик. 9*
II. ВАЗИР (Продолжение)
Солнце ударило в глаза и отступило на свое место в небе. Шагирд работал в саду по ту сторону арыка. Началось неизбежное, и по личному указанию Абу-л-Ганаи-ма тюльпаны перед дворцом Тюрчанки послан был вчера высаживать шагирд. Не дело это вазира -- расставлять садовников на работе, но коль не может Абу-л-Га-наим в другом досадить ему, то хоть в этом. Пришлось принимать меры. Сам Величайший Султан распорядился оставить этого шагирда в его кушке. Передали видевшие, что только побелели губы у нового вазира...
Шагирд уложил уже ряд дерна, и цвет у травы был такой, какой он любил: серый. Размерен в движениях молодой садовник. Некая спокойная сила во всем его облике, и не забывают такие люди благодеяний. Данный в детстве хлеб сильнее всех прочих уз на земле.
С давних пор в нем эта привычка: считать деревья в саду. Четкая красота содержится в линии подстриженных маклюр, и ровно двести раз повторяются они. Идя обратно, он проверяет счет. Ум отдыхает от хитросплетений мира, которые изо дня в день распутывает он уже тридцать лет. Но вновь и вновь возвращаются заботы, ибо таково предопределение его в мире...
Незримая связь с державой ощущается всякий раз, когда садится он за свой стол. Приблизилось время работы с таблицами неба, и сегодня уже не задержится имам Омар. Известно, что в приюте греха у гябров пил тот вино с мервским шихне. Ночевать же имам пошел к мастеру цветов в рабад. Оттуда и доставят его в кушк.
Назавтра же следует вызвать экзиларха ' иудеев Нис-сона. Считают те, что некогда при царях Эраншахра им жилось вольготней. Жен от них брали цари, и особо числят себя иудеи по извечной своей нескромности. Потому и не хотят заменить в субботней здравице поминание древних царей Кеев на знак нынешней династии. Тюрки же благоволят к ним и по простоте своей думают, что коль иудеи -- люди Писания, из коего черпал Пророк, то и первородство их в вере.