Следует до конца убить в себе радость, и прямо в клоаку ступает он ногой. Постыдный звук разносится далеко вокруг. Невыносимым становится тяжелое зловоние. Голову приходится поднять ему к небу, и рукавом халата закрывается он от сияющей луны...
Куда-то в сторону гябров идут они. Ни разу не оглянулся и не спросил дороги великий дай. Рядом будут они всю ночь, и особое место есть для этого у сподвижников учения в каждом городе.
Полнеба закрывает тень цитадели на горе. Виден становится им тайный огонь у гябров. Великий дай вдруг останавливается и делает ему знак рукой. Кто-то спускается с горы. Слышен уже голос идущего, и черепки сыплются от его шагов.
-- Человеком будь... Будь человеком!
Это кричит им возникший в лунном сиянии ученый имам. Звездный халат распахнут, и большой кувшин в его руке. Стороной обходят они пьяного имама, а он смеется им вслед.
VI. СУД ИМАМА ОМАРА
Еще на горе почуял он приход дабира. Испуганные гябры суетились по-особому. Ничего нет для них страшнее калама, ибо от письма, по их разумению, все несчастья. Только устное слово почитают огнепоклонники. Впрочем, и правоверные вздрагивают, слыша троекратный костяной стук.
Все собрано в дорогу у гябров, но кувшин в руку все же сунула ему встревоженная Рей. Ждут кого-то важного они сегодняшней ночью. Уж не этого ли писаря под ширванской накидкой, что встретился ему у подножия горы?
Кто-то еще был там, кажется шагирд из султанских садов. Слова правдолюбивого пророка прокричал он им обоим в напутствие. Слишком много скрытых даби-ров появилось в благословенном Мерве, и не к добру это...
* ГЛАВА ДЕСЯТАЯ *
I. ВАЗИР
О совещаниях государя о делах с учеными и мудрецами...
О муфридах личного сопровождения, об их содержании, снаряжении, порядке дел и обстоятельствах...
О распорядке в отношении формы и оружия, украшенного драгоценными камнями, во время государственного приема...
Относительно послов и их дела... О заготовлении фуража на остановках... О ясности в имущественном состоянии войска... О содержании войска всякого рода... Надо, чтобы войско было составлено из разных народов. Так, при доме государя должны пребывать две тысячи хорасанцев и дей-лемцев, которые опасаются друг друга...1
Он постучал каламом по столу и сказал гуламу, чтобы послали за шагирдом. Косые лучи солнца упали на гору дерна в саду. Каждый день он ждет его прихода, но держат шагирда вдалеке от него.
----
Сиасет-намэ, с 97, 99, 101, 105-108
Где-то за стенами кушка кричали дети. Скоро придет сюда Магриби, чтобы взять написанное им с утра. Он отвел наконец глаза от окна, приблизил калам к бумаге.
Повторялись от правого края листа к левому завитки букв. Можно расположить такие строки треугольником или звездой, как делал он некогда молодым дабиром. Имеет ли все это отношение к хаузу, в котором опрокинут мир?
Золотой стержень не ускользал больше из пальцев. Чего же не знал он в жизни из того, что знают блудящая женщина, иудей или имам-звездочет? Нет, не в них, беспутных и умствующих, а в шагирде правильность мира. И должен увидеть опять он его, чтобы окончательно убедиться в этом. .
О совещаниях государя о делах с учеными и мудрецами... Что же, устройство совещаний доказывает рассудительность, полноту разума. Государь может сравнивать свое тайное мнение с мнением других, а потом уже выскажется окончательно Того, кто не делает так, называют своевольным.
О муфридах, коих двести человек должно быть при государе... Не так для охраны содержатся они, ибо это дело мушерифов, тайных и явных. Муфриды же обязаны быть высоки ростом, приятной внешности, с большими и ухоженными усами. И оружие при них пусть будет хорошо прилаженным и красивым. Из этого оружия двадцать перевязей и щитов -- серебряные, пики же хаттий-ские, из особого тростника, что там растет. Когда приедет иностранный посол или гость государя, пусть проходят муфриды под музыку, являя мужественность и красоту шага. Всем станет видно тогда, что порядок в этом государстве.
Ныне во всем свете нет государя более величественного, чем наш, ни у кого нет большего царства. И хоть достиг он такого положения, что может пренебречь условностями, однако посольские приемы следует проводить с подобающей торжественностью. От послов разносится по всему свету слава о державном величии, мудрости, правосудии и прочих качествах государя. Все, что нужно из речей и разговоров на таких приемах, напишут ему особые дабиры с хорошим слогом и пониманием дела. Государю надлежит лишь прочесть это внятно и с глубокомыслием на лице.
Относительно послов это еще не все. Не только для мнения чужеземных правителей, но и для своего народа важна пышность посольских приемов. Люди каждодневно видят их и говорят" "Вот как велик и славен наш государь, со всех концов земли едут к нему!"
В свою очередь государь тоже отправляет своих послов в ближние и дальние страны. Для этого избираются рассудительные люди, умеющие скрывать свои мысли и выведывать все про ту державу, куда они прибыли: каково положение дорог, проходов, рек, рвов, питьевых вод, может или нет пройти войско, в каком количестве имеется фураж, каково войско того царя, а также его численность, снаряжение и местопребывание. А еще должны они знать, какие там водятся угощения и собрания, распорядок чина, сидения и вставания при государе, игры, охоты, какой у него нрав, повадки, поступки, пожалования, правосудность и неправосудность, стар он или молод, учен или невежествен, склоняется ли более к серьезному или веселому, предпочитает женщин или красивых мальчиков-гуламов, бдителен он в делах или беспечен, разрушаются или процветают его владения, каков достаток народа, довольно ли войско, достойный ли у него вазир, опытны ли в делах войны сипах-салары, сколь учены и даровиты его налимы, каков делается государь при питии вина, соблюдается ли порядок в его гареме и про все остальное, что относится к жизни государя, вазира, сановников и народа той страны. Если же предстоит война, то посол должен всячески скрывать это, представлять себя мягким и уступчивым, заискивать, делать дорогие подарки. Тогда покажется тому государю, что от слабости такое поведение, и не будет он серьезно готовиться к отпору...
О фураже следует только указать, чтобы загодя припасали его на всех путях, куда захочет вдруг двинуться государь с войском, и чтобы не растаскивали, а сохраняли там в неприкосновенности...
О ясности и имущественном состоянии всего войска подробно говорится в "Ден-намаке". Предпочтительнее, чтобы не от держателей икта, а прямо от государя получали они жалованье четыре раза в год. И награды пусть самолично раздают им. Когда государь своей рукой сыплет в руки и полы их, в сердцах войска устанавливаются истинные любовь и преданность.
В древних книгах Эраншахра многое сказано и о содержании войска всякого рода. Если состоит в нем тысяча дейлемцев, то должна быть рядом тысяча хорасанцев, а также тюрков, индусов, арабов, армян, эфиопов и прочих. Коль затеют мятеж одни, то сразу можно направить на них других. Войско тем вернее, чем дальше страна, откуда оно набрано. Посему дейлемцев лучше всего направлять служить в Хорасан, а хорасанцев -- в Дейлем. Самого же государя и его дом пусть охраняют купленные еще в детском возрасте гуламы, не ведающие своего происхождения.
Что же относится к сипахсаларам войска, то тут необходимо особо тонкое разумение. Не так важно назначить хорошего сипахсалара, как величественного, с высоким ростом и громким голосом. Такой обычно послушен государю и не мыслит ни о чем больше, как только угодить ему. В случае же войны надо пока отстранить его, а во главе войска поставить дельного, храброго военачальника. Тот быстро сделает что нужно и победит врага. Когда же война закончится, опасен становится такой сипахсалар. Все войско любит и доверяет ему, так что многое может произойти. Надо сразу же вызвать его к себе, наградить и отправить в какое-нибудь дальнее место.
Лучше всего, когда сам государь находится при войске. Если отступает оно, то обвинить следует сипахсала-ров. Трех или четырех можно предать смерти. Когда же войско побеждает, то это благодаря мудрости государя. Сипахсалары в таком случае как бы только выполняют его предначертания.
II. ВАЗИР (Продолжение)
Уже записать приготовился он все про сипахсаларов, но сидел неподвижно, глядя в ровную плоскость листа. Казалось, ток крови прекратился в руке, и не ощущает она больше калама. Он вдруг понял, что со вчерашнего дня продолжает лишь по обязанности писать книгу.
Некое прозрение пришло к нему. Простой костяной палочкой с позолотой сделался калам. Навсегда ушло необъяснимое, и не явятся уже более Тюрчанка, имам Омар, лукавый иудей. Кому же противопоставлять теперь эти ясные положения о необходимости государства?..
Так и не записав про сипахсаларов, взялся рукой он за коврик-саджжад, до половины развернул его и опять стоял в раздумье. Следовало выбрать для молитвы главу из поучения Пророка, но ничего к месту не приходило в голову. Выпустив из руки коврик, пошел он в сад.
Вчерашний песок, что нанесло ветром, уже убрали с аллеи. Как всегда, начал считать он деревья, но остановился на полпути. Незачем было идти ему сегодня к дальней стене. Где-то за ней колючий шиповник, пыль на дороге. А еще есть там хауз с грязной водой, и громко кричат бегающие вокруг дети...
Откуда-то прилетела птица и села на дерево. Он узнал сороку, которая копалась при хаузе в селении, и начал разглядывать ее. Серая была она, как все другие птицы, которых видел он в жизни.
Совсем рядом находился покрытый кошмой дерн. Осторожно ступил он через арык, приподнял угол. Зеленая трава была там, и серебрились капли воды у примятых стеблей. Он тихо провел ладонью, ощущая, как расправляются они от его руки. Розовые колокольчики скользнули между пальцами, затрепетали от солнечного света. Тогда он поднял голову и увидел идущего к нему шагирда.
Чьи-то крики донеслись от ворот со стороны города, но ничего уже больше не слышал он. Иссиня-белое было лицо у подходившего юноши, и прямо на него смотрели растерянные, умоляющие глаза...