- У тебя все идиоты, Дубина, - бубнит Роман и первый отправляется к стойке регистрации, - Чуть не опоздали...
- Ну, не опоздали же, - закатывает глаза.
- Давай, помогу, - кладу ладонь на ручку чемодана поверх ее белой ладошки.
- Я сама, Дамир Тигранович, - возмущенно шипит маленькой, но дико гордой самостоятельной змеей, и вырывает у меня из рук несчастный чемодан.
Идет за Романом, больше не удостоив взглядом. Плетусь последним, меланхолично размышляя, что укороченные брюки, обтягивающие ее округлую попку, могли бы быть и пошире, раз уж она тут решила нарядиться унисекс. Потому что, пока я вот так пялюсь сзади, как поршнями ходят подкаченные женские ягодицы, приставка "уни" как-то ускользает от меня... Усилием воли отдираю взгляд от аккуратной задницы и перемещаю на, казалось бы, вполне безопасные лопатки, обтянутые тонкой голубой тканью рубашки. Они острые и выразительные как у балерины, желобок позвоночника просвечивает, мелькает намеком полоска застежки бюстгальтера, а выше над глухо застегнутым воротником- стойкой длинная гибкая шея...Женя чуть поворачивается, косясь на очередь к стойке регистрации, и тем только подчеркивает аристократичную, горделивую посадку головы...
Бл...
С легким чувством раздражения оттягиваю брюки в районе паха. Это что-то болезненное, выматывающее, и я порядком от этого устал. Устал, потому что, сколько не бей, а, кажется, что это всё игра в одни ворота. Никогда не думал, что это настолько угнетает, когда тебе просто позволяют рядом быть. И вроде бы и придраться не к чему. Мы вместе, да? Интим - пожалуйста, какой угодно. Дни и ночи - без проблем, по взаимной договоренности. Но это...словно секс в презервативе.
Кайф есть - доверия нет.
Кто-то один обтянулся тонкой, но непробиваемой пленкой и проникнуть внутрь по-настоящему не получается. И пусть тебе сколько угодно рассказывают, что ощущения от этого не меняются, ты знаешь, уверен на сто процентов, что есть грань, за которую тебя не пускают. Потому что за ней, за той гранью, другое...
Там мысли вслух, нагота, будущее одними глазами, общие фантазии, может, даже семья...
А здесь ты и только твой член. Остальное Женьке мало интересно. Я вижу это в ее льдистых больших глазах. В них словно стекло, когда смотрит на меня: острое, режущие жилы. Иногда оно истончается, превращаясь в почти не ранящую крошку, но в любой момент все может измениться, и ее взгляд снова мгновенно затягивается этими страшными, распарывающими осколками, об которые можно стесаться до основания. А я хочу, одержимо уже хочу внутрь ее упрямой, гордо посаженной головы. Не помню, чтобы меня хоть когда-нибудь так заботила степень доверия другого человека. Хочу, чтобы дала шанс. По- настоящему...
Как этого добиться? К сожалению, в этих вопросах я совсем не силен, обычно находясь по другую сторону баррикад - в роли отбивающегося от слишком назойливых попыток залезть мне в душу. Но вот...Пришло наказание. Плачу сполна.
Регистрацию мы проходим быстро, чуть ли не бежим по рукаву к самолету. У нас с Женькой бизнес, и Роман с легкой досадой машет нам, сам отправляясь в эконом. К счастью для моей колючки- конспираторши объяснять такой выбор при покупке билетов не надо. Ведь Женя летит вместо Тимофея - ей просто достался его билет, а Роман как обычный сотрудник до подобных привилегий еще не дорос. Пропускаю Женю вперед себя, все-таки забираю у нее из рук чемоданчик, пускаю к окну и устраиваю нашу кладь на верхних полках, оставив нам по ноутбуку. Со всем управившись, сажусь.
Женька мажет по мне рассеянным взглядом, скупо улыбается и тут же натягивает огромные наушники, отворачиваясь и тыкаясь носом во включающийся ноут. Если я надеялся на милую беседу в ближайшие два с половиной часа, то мне явно дают понять, что зря. Откидываюсь в кресле, прикрывая глаза. Внутри глухо ворочается раздражение. На нее, на себя...
Мы не виделись сутки. Она уехала утром в воскресенье под предлогом, что ей надо вещи собрать. Вечером не ответила на звонок, потому что была на приеме у своего психолога, а потом просто отправила сердечко часа в два ночи. Когда вспомнила вообще про меня, да... Сутки...Неужели не хочется хотя бы просто спросить "как дела"?
Бесит...И, что ей очевидно не хочется, и, что мне очевидно на это не все равно. Она медленно сводит меня с ума...
Самолет медленно набирает высоту, плавно вдавливая меня в кресло. Решаю не зацикливаться на своей ершистой соседке и раскрываю ноут, погружаясь в работу и подражая в этом Женьке.
Дел и правда много. АО "Никос" в последнюю пятницу прислали дополнение к договорам, юристы выслали подробные пометки лишь ближе к вечеру воскресенья, и потому обстоятельно посмотреть я ничего не успел, пробежавшись по правкам только мельком.
И мне уже не понравилось. Другая схема распределения влияния, какие-то бонды вдруг...Надо разбираться перед тем, как подписать. Или не подписать - там уж решим. Углубляюсь в пометки, сделанные для меня Эльмирой Михайловной, и не могу сосредоточиться до конца, хотя сейчас действительно надо.
Боковое зрение упрямо и жадно ловит Женьку. Инстинктивно затаиваю дыхание на каждое движение ее. Вот она наклоняет голову набок, беззащитно изогнув шею, кусает нижнюю губку и медленно выпускает ее из плена белых зубов, сводит тонкие брови вместе, озадаченно хмурясь. Изящная кисть порхает вверх, и музыкальные пальчики взъерошивают светлые короткие волосы чуть выше виска. По приоткрытым розовым губам скользит острый кончик языка. Я, бесшумно выдыхая, немного сползаю в кресле, пошире расставляя ноги, потому что... Блять... В паху начинает требовательно и совершенно однозначно тянуть.
Злюсь на себя. Как гребаный школьник...
- Дам, ты знал, что тут доступ к системе предлагается сделать такой, что и склад в Питере будет видно? - Женька устремляет на меня вопросительный взгляд, чистый и настолько рабочий, что меня слепит желание ее придушить.
Мне самому так вдруг ее хочется, что я искренне не понимаю, почему не хочет она...
- Да, знаю. В этом и смысл - объединить, - отвечаю гораздо резче, чем требует ситуация, но Женька даже не замечает.
- Ну, не зна- а-аю, - тянет задумчиво, хмурясь, - У вас там все-таки совместные склады, верно? Зачем тебе, чтобы они знали, что у тебя отдельно творится? Может лучше ограниченный сделаем, а? Я могу прямо сейчас служебку накатать. Надо? Технически вообще без проблем. На работе не скажется...
- Насколько я помню, "Никоса" была идея, - вспоминаю я.
- Да, ты подумай над этим, - бормочет Женя, что-то печатая, - Ну что? Катать?
- Катай, - киваю, закидывая руки за голову и устремляя на нее жадный внимательный взгляд.
- Ага, - не замечает будто моего настроя.
Небрежно скидывает кроссовки и забирается с ногами в просторное кресло бизнеса. Скрещивает ноги по-турецки, являя мне и миру белые низкие носочки, обтягивающие узкие ступни. Вновь прикусывает губу, устремляя льдистые глаза в экран.
И приятно и неимоверно бесит, что она вдруг решила поработать на меня, когда я бы предпочел, честно говоря, чтобы она поработала совсем по-другому...К примеру...Женька снова облизывает искусанные губы - еще одна ее невротическая привычка, и моя больная фантазия живо рисует, как она делает тоже самое, только встав на колени в узком туалете самолета.
Наблюдаю за Колючкой, уже не таясь. Чувствую, как даже веки тяжелеют. Дыхание застревает где-то в груди, рискуя стать слишком шумным, в паху печет.
Не могу, блять...
- Алексею в копию поставь еще, - хрипло распоряжаюсь, кладя ладонь на ее острую коленку.
Руку до самого плеча током прошивает от простого, казалось бы, прикосновения. Чувствую тепло ее кожи сквозь плотную ткань брюк. Пальцы скользят выше, ощупывают рельеф мягкого бедра, внутреннюю сторону...Медленно...
Женя замирает и переводит на меня недоуменный взгляд. В серых прозрачных как лед Байкала глазах начинают плясать веселые черти, и я криво довольно улыбаюсь, завидев их. Черти - это хорошо... Женькины особенно.
- Это что за харассмент, Дамир Тигранович, - выразительно косится на мою руку, ползущую вверх по ее ноге.
- Пледом прикройся, - шепчу твердо.
- Сбрендил? - охает.
- Как хочешь, - накрываю ладонью ее промежность через брюки.
Это легко сделать, ведь Женька так и продолжает сидеть по-турецки, сейчас ошарашенно замерев и боясь вздохнуть. Давлю на шов, в каком-то коматозе чувствуя, как у нее там горячо, с усилием провожу пальцами, очерчивая сквозь слои ткани половые губы. Женька оживает и рвано то ли скулит, то ли всхлипывает. Жмет на кнопку вызова стюардессы, сбрасывает резко мою руку, чуть не опрокинув ноут с колен. На меня не смотрит, следит за спешащей к нам стюардессой, а льдистые глаза вдруг такие чувственно мутные, что меня всего долбит предвкушением, и пульс шарахает в ушах.
- Девушка, можно нам пледы, - облизывается нервно.
- Конечно. Сейчас принесу.
Отходит.
- Ты больной, - шипит на меня Женька беззвучно, раздувая тонкие крылья носа.
Вижу, как бешено пульсирует голубая венка на ее шее, как расширяются зрачки, отражая меня. Если и больной, то явно не один, и это чувство общности хотя бы физических реакций окончательно рвет все тормоза.
- Тобой, да, - отвечаю вслух, перехватывая ее за стриженный затылок и притягивая к себе, чтобы прикусить и без того искусанные влажные розовые губы.
Женька выгибается, подаваясь ближе, и всасывает мой язык. Так пошло, что я уже и забываю, зачем и куда эти чертовы пледы, которые держит над моей головой краснеющая стюардесса.
- Спасибо, - Колючка как ни в чем не бывало отрывается от меня и забирает плед.
С деловым видом расправляет его на наших коленях. Ерзает попкой, демонстративно устраиваясь поудобней, и, откинувшись в кресле, устремляет на меня поплывший нахальный взгляд, вздергивая одну тонкую бровь.
- Ну?
Наглая какая.
Открываю рот, чтобы предъявить ей это, и подвисаю, утонув в подернутых чувственной дымкой серых глазах. Стекло в них расплавилось без остатка, гипнотизируя переливающейся ядовитой ртутью.