Ты что же, впервые видишь эти листки?– удивился Ричард.
–Да. Помню, Грейс отдала мне материнский дневник, когда я был еще подростком. Но я туда даже не заглядывал.
Ричард кивнул. Чувствовалось, на него нахлынули воспоминания.
–Интересно, зачем она это сделала?– спросил Габриель, вглядываясь в почерк Грейс.
–Уверен: мы еще тогда говорили с тобой на эту тему. Неужели ты ничего не помнишь?
Взгляд Габриеля переместился на деревья, начинавшиеся за двором.
–Какие-то бессвязные обрывки.
–Когда твоя родная мать умерла, органы опеки разыскали твою бабушку и попросили ее взять тебя. Она отказалась. Грейс звонила ей и выясняла причину. Так листок с адресом и телефоном Джин Эмерсон оказался в дневнике твоей матери. Грейс подумала, что когда-нибудь тебе захочется увидеться с бабушкой или позвонить ей.
–Я не помню, чтобы Грейс рассказывала мне о бабушке. Она лишь сказала, что органы опеки нашли моих родственников, но те отказываются меня брать.
Ричард сдвинул брови:
–Когда мы тебя взяли, тебе было всего девять. Наверное, Грейс решила не сообщать тебе подробности. Многого ты тогда все равно не понял бы. Но я думал, что потом, когда ты стал постарше, мы тебе все рассказали.– (Габриель покачал головой.)– Приношу свои запоздалые извинения,– сказал Ричард.– Это наше упущение. Мы должны были тебе рассказать.
–Не за что передо мной извиняться. Вы с Грейс взяли меня – совершенно чужого вам мальчишку. А кровная родня от меня отказалась.
–С тех пор как ты переступил порог этого дома, ты стал нашим сыном,– хрипло проговорил Ричард.– И ты всегда оставался нашим сыном.
Габриель с силой сжал кожаный переплет:
–Тебя обидит, если я попытаюсь больше узнать о своих кровных родственниках?
–Ни в коем случае. Это твои корни, и ты имеешь право знать о них.
–Но я привык считать своим отцом тебя,– тихо сказал Габриель.
–Я был и остаюсь твоим отцом,– заверил его Ричард.– Одно другому не мешает.
–А я был далеко не идеальным сыном. Вы с Грейс рисковали из-за меня. Даже дом закладывали, чтобы меня спасти.
–Родительская любовь не ставит условий. Что бы ты ни сделал, мы не переставали считать тебя нашим сыном. Я молился о том, чтобы однажды ты вернулся к нам. И ты вернулся.
От волнения у Габриеля задрожали колени.
Серые глаза Ричарда с необычайным вниманием смотрели на него.
–Мы не были твоими биологическими родителями, но во всем остальном ты наш сын. Родство бывает не только кровным.
–А что Грейс говорила моей бабушке?
Ричард откинулся на спинку плетеного кресла:
–Думаю, объяснила, кто она такая. Потом рассказала о случившемся с твоей матерью и о том, как наткнулась на тебя в больнице. Грейс, конечно же, говорила о тебе. Она надеялась урезонить твоих кровных родственников.
–И ей это удалось?
–Нет.– Ричард нахмурился.– Твоя бабушка была очень сердита на дочь и слишком ослеплена собственными моральными принципами. От твоей матери она отказалась сразу же, как та забеременела. Сомневаюсь, что после этого они виделись.
–Грейс оставила данные о моем отце. Она и ему звонила?
Ричард подался вперед:
–Помню, мы говорили с тобой об этом, поскольку дело касалось твоего свидетельства о рождении. Отец убедил твою мать не упоминать его имени. Поэтому там стояло только ее имя.
–Тогда как Грейс сумела найти моего биологического отца?
–Через твою бабушку. Помогать внуку она не спешила, зато очень охотно поделилась адресом и телефоном твоего отца. Наверное, они и записаны на втором листке,– сказал Ричард, косясь на дневник.– Грейс проявила благоразумие и не стала звонить ему домой. Она позвонила твоему отцу на работу. Он вообще отказался с ней говорить.
–Это я помню. Грейс говорила, что мой отец знает, где я нахожусь, но за мной не приедет.
–Она надеялась, что твои родственники согласятся тебя взять, потому и решила связаться с ними.
–Грейс о любом человеке думала в превосходной степени.
–Да. Но Грейс обладала очень трезвым умом. После бесплодного разговора с твоей бабушкой и практически несостоявшегося разговора с твоим отцом она больше их не беспокоила. И ты остался у нас.– Ричард печально посмотрел на него.– Грейс надеялась, что сама поговорит с тобой о твоей родне. Ей очень хотелось поговорить с тобой о них, когда ты будешь совсем взрослым.
–Ну почему я раньше не заглянул в материнский дневник?
Габриелю вдруг вспомнилось видение, в котором ему явилась Грейс, и ее слова о прощении. Он до сих пор очень тосковал по своей приемной матери.
–Джулианна в тебе души не чает,– сказал он Ричарду, заслоняясь словами от тяжелых мыслей.
–А я в ней. Я очень благодарен вам обоим за позволение жить в этом доме.
–Этот дом был и всегда будет твоим. Джулия тут поделилась своими мыслями. Если Бога уподоблять отцу, то такой отец должен быть похож на тебя.
–Я очень польщен,– усмехнулся Ричард.– Но вряд ли я дотягиваю до столь высокой оценки. Как и любой человек, я несовершенен.
–Мне бы хоть четверть твоего несовершенства,– пробормотал Габриель, опуская голову.
–Я знаю: ты благодарен нам с Грейс за твое усыновление. Получается, будто мы оказали тебе услугу. Но у тебя до сих пор сохраняется искаженное понимание этого шага.
Габриель вскинул голову. Их глаза встретились.
–Бог послал нам тебя, зная, что ты нам нужен.
Они долго смотрели друг на друга, затем перевели взгляд на двор и деревья. Оба молчали. Если бы кто-то сказал, что в тот момент у Габриеля были влажные глаза, профессор Эмерсон не преминул бы объяснить это аллергией.
Глава сорок четвертая
9 сентября 2011 года. Дарем, штат Северная Каролина
Эйприл Хадсон вышла из многоквартирного дома, где жила. Она собиралась ехать в университетский кампус, но неожиданно на ее пути вырос молодой человек с букетом роз.
–Привет!– улыбнулся он, протянув ей букет.
–Саймон!– Эйприл бросилась к нему и обняла за шею, повизгивая от радости.– Что ты тут делаешь?
–Приехал тебя повидать. И вручить тебе вот это,– сказал он, протягивая дюжину красных роз на длинных стеблях.
–Какая красота! Спасибо.– Эйприл подпрыгивала от счастья.
Саймон засмеялся, видя ее искренний восторг, обнял и зарылся лицом в ее длинные светлые волосы.
–А я уже волновалась, что мы больше не увидимся. Хочешь зайти ко мне?
Он кивнул. Забыв о кампусе, Эйприл повела гостя к лифту.
–Какая красота,– продолжала восхищаться она, нюхая розы.– В этот раз ты выбрал красные. А когда мы впервые встретились, ты подарил мне белые.
–Белые символизируют девственность.– Саймон потянулся к длинным прямым волосам Эйприл.– Тот символ утратил свой смысл.
Эйприл сжалась, словно ее ударили, и быстро вернула ему букет. Саймон хотел спросить, чем вызвана такая резкая перемена в ее настроении, но в это время лифт остановился. Двери открылись. Эйприл обошла Саймона и быстрым шагом направилась к двери своей квартиры. Ее босоножки гулко стучали по полу.
–Эйприл! Постой!
Саймон побежал за ней, не выпуская из рук букета.
Эйприл торопливо вынула из рюкзака ключи, открыла квартиру и вошла внутрь с явным намерением захлопнуть дверь перед носом Саймона.
–Подожди немного.– Он взялся за торец двери.
–Не стоило лететь сюда и тратиться на розы, чтобы поглумиться надо мной. Я и так знаю, что лишилась девственности.
–О чем ты говоришь? У меня и в мыслях не было глумиться.
–Ты, наверное, уже и друзьям своим рассказал. Представляю, как вы весело гоготали надо мной. Это ведь так просто. Кто я такая? Наивная девчонка, которую воспитывали в строгих христианских правилах. Достаточно пару раз сводить ее куда-нибудь, вскружить ей голову, и она забудет про все правила и отдастся тебе, как старшеклассница на школьном балу.
–Все было совсем не так,– сердито возразил Саймон.
–После нашего уик-энда ты просто исчез. Ни одного звонка. Даже короткой эсэмэски не прислал. Наступает новый уик-энд, и ты вдруг появляешься. Неужели так сильно между ног зачесалось, что ты полетел сюда?
–Разумеется, нет! Позволь мне хоть слово сказать, и я все объясню.
–Нечего объяснять, Саймон. Я не девка-давалка. Забирай свои красные розы и возвращайся в Вашингтон. Хвастайся одержанной победой. Этого я запретить тебе не могу. Но будет лучше, если ты попридержишь язык, пока я не расскажу о случившемся своим родителям. Не хочу, чтобы отец узнал из газет, как я напилась и после второго свидания улеглась с тобой.– Эйприл снова попыталась закрыть дверь, однако Саймон не позволил:
–Давай поговорим. Можно мне войти?
–Нет.
Саймон прильнул к двери и почти шепотом продолжал:
–Я приехал, потому что захотел тебя увидеть. А красные розы выбрал… Мне показалось, что они тебе понравятся.
Эйприл все так же сжимала ручку двери и молчала.
–Давай куда-нибудь сходим пообедать и заодно поговорим. Если тебе не понравится то, о чем я собирался тебе сказать, я сяду на ближайший самолет и ты больше меня не увидишь.
Ее зеленые глаза подозрительно сощурились.
–И что же такого ты собирался мне сказать?
–Ты мне нравишься.
–И только?
–Да. Ты считаешь это недостаточным основанием?
–А как же твой отец и его избирательная кампания? Он же у тебя мечтает стать президентом.
У Саймона округлились глаза, но через несколько секунд он справился с замешательством:
–Отец просил показать тебе достопримечательности Вашингтона. Я выполнил его просьбу. На этом политика закончилась.
–Я тебе не верю.– Голос Эйприл звучал тихо. Казалось, она вот-вот расплачется.
–Если не веришь мне, то повысь градус доверия к себе. Эйприл, ты умная, привлекательная девушка. Я бы не стал приглашать тебя в Хэмптонс и угощать «Мохито», если бы дело касалось одной лишь политики.
Судя по выражению ее лица, Эйприл по-прежнему ему не верила.
–Я не привык разбрасываться такими словами. Так что поставь розы в воду и давай сходим куда-нибудь пообедать.