Я, конечно, не знаю, почему она тебе не сказала. Тут вообще не все так просто. У нашего отца еще в юности произошел крупный разлад с дедом. Он изменил фамилию, став Дэвисом, порвал с родительской семьей и отринул свои еврейские корни. К тому времени, когда он женился на моей матери… это было в тысяча девятьсот шестьдесят первом году… он называл себя агностиком. Так что иудаизмом в нашей семье и не пахло.
Габриель сидел молча, но его мозг лихорадочно работал.
–Надо же, Бенджамин Шпигель,– прошептал он.– Я до сих пор восхищаюсь его работами.
–Дед был хорошим человеком. Думаю, ты знаешь, что в Штаты он приехал в двадцатые годы. А в Германии он был раввином. В Колумбийском университете его горячо любили. Его имя носит одно здание. Учреждено несколько Шпигелевских стипендий. Когда он умер, наша бабушка Мириам создала в Нью-Йорке благотворительную организацию. Я вхожу в ее совет. И не только я, но и несколько наших двоюродных братьев и сестер. Если захочешь примкнуть к нам, мы будем только рады.
–А чем занимается организация?
–Мы заботимся о повышении грамотности учащихся городских школ Нью-Йорка, стремимся пробудить у них интерес к чтению. Распространяем по школам книги и другие необходимые пособия. Помимо этого, мы финансируем лекции в Колумбийском университете и в бывшем храме деда. Мы с Джонатаном всегда ходим на эти лекции.– Она улыбнулась.– Мы привыкли относить себя к пресвитерианскому крылу реформистского иудаизма.
Габриель тоже улыбнулся:
–Я и не подозревал, что у меня есть немецкие и еврейские корни. Думаю, моя мать происходила из семьи потомков англичан.
–Если спуститься по стволу генеалогического древа на несколько поколений вниз, то обнаружишь немало удивительного. Многие изумились бы, узнав, кем были их предки. Поэтому любая расовая и религиозная ненависть – величайшая глупость. Так или иначе, но все человечество – это одна семья.
–Согласен.
–Раз ты занимаешься литературой, думаю, ты не откажешься когда-нибудь прочесть цикл лекций в Колумбийском университете.
–Спасибо за великодушное приглашение. Вот только специализация у меня достаточно узкая. Я занимаюсь творчеством Данте.
–Судя по книгам в библиотеке деда, он был человеком широких интересов. Уверена, что там есть и книги Данте.
–А мое участие в этом фонде не шокирует… ваших родственников?– спросил Габриель, вытирая салфеткой губы.
Сапфировые глаза Келли сердито вспыхнули, отчего она стала похожа на львицу.
–Они и твои родственники. И если кто-то осмелится возражать…– Келли не договорила и поморщилась, словно предвидя, что возражения будут, и весьма бурные.
–За исключением Одри, думаю, остальные будут рады твоему участию.
–В таком случае сообщи членам совета, что я почту за честь войти в него,– сказал Габриель и слегка поклонился.
Келли подозвала официанта, попросив унести ее тарелку.
–Смотрю, ты тоже не притронулся к еде,– вздохнула она.
–Да как-то не хочется есть.
Габриель попросил забрать и его тарелку и заказал кофе.
–Я так расстроила тебя своим рассказом?
–Нет… Просто мне нужно свыкнуться с тем, что я услышал.– У него вдруг вспыхнули глаза.– Узнать, что профессор Шпигель – мой дед. Представляешь, какой приятный сюрприз?– Он широко улыбнулся.
–Мне хочется познакомить тебя с тетей Сарой. Она самая младшая из сестер отца. Она бы много порассказала тебе и о своих родителях, и о твоих дядьях и тетках. Удивительная женщина. Очень светлая, с ясным умом.– Келли о чем-то задумалась, потом спросила: – Скажи, а твоя мать когда-нибудь объясняла, почему назвала тебя Габриелем?
–Нет. Мое второе имя – Оуэн, в честь нашего отца.
В глазах Келли появилась ирония.
–При рождении ему дали имя Отниель. Скажи спасибо, что еще до твоего рождения он превратился в Оуэна.
–А мое имя для тебя что-то значит?– спросил Габриель, с нетерпением дожидаясь ответа.
–Пожалуй, нет. Если не считать одного эпизода. Когда Одри была подростком, родители на день рождения подарили ей щенка. Она решила назвать пса Габриелем. Отец вдруг рассвирепел и потребовал, чтобы она выбрала другое имя… Знаешь, я ведь только сейчас об этом вспомнила. Между родителями тогда вспыхнула ссора… В конце концов сестра назвала щенка Годфри. Дурацкое имя для шпица. Впрочем, шпицы вообще не блещут умом. Мы с Джонатаном любим лабрадоров.
Габриель молчал, не зная, как реагировать на услышанное.
–В моем свидетельстве о рождении имя отца вообще не значится. Я и фамилию получил материнскую.
Его слова заметно смутили Келли.
–Это для меня не новость. Когда мать и сестра решили оспорить завещание, твое свидетельство о рождении… точнее, отсутствие в нем имени отца… было их главным аргументом. Но отец успел документально засвидетельствовать, что ты являешься его сыном. Там же он свидетельствует, что это он убедил твою мать не указывать его имени в свидетельстве о рождении. Уж не знаю, какими обещаниями он этого добился, но твоя мать согласилась. И знаешь, потом он жалел, что так поступил. Он даже чувствовал себя виноватым.– (Габриель удивленно хмыкнул.)– Мне думается, он испытывал нечто большее, чем чувство вины. Вот, взгляни.
На стол, рядом с пустой кофейной чашкой, легла старая фотография. Это был снимок Габриеля и его матери. Габриель прикинул свой тогдашний возраст. Наверное, ему было лет пять.
–Я не помню этой фотографии. Где ты ее нашла?
–В коробке, которая стояла в отцовском шкафу. После смерти матери коробка перекочевала ко мне. Я стала ее разбирать и заметила… Внутренние стенки и днище коробки были отделаны тканью, и на одной стенке ткань оказалась надорвана. Я сунула руку и нашла этот снимок. Скорее всего, отец устроил подобие тайника и прятал фото от моей матери.
–И что мне теперь делать с этим снимком?– растерянно спросил Габриель.
–Возьми себе. У меня для тебя есть еще кое-что.
–Может, не стоит?
–Ты ведь даже не знаешь, о чем я говорю. Ты читаешь по-немецки?
–Да.
–Вот и отлично,– засмеялась Келли. Смех у нее был негромкий и мелодичный.– Я немного знаю немецкий, поскольку отец часто произносил немецкие слова и фразы. Но читать по-немецки не могу, а потому книги деда просто лежат у меня мертвым грузом. Отцовские запонки, как понимаешь, мне тоже не нужны. Ты меня очень обяжешь, если возьмешь все это. Прежде всего книги. Учитывая размеры нашей квартиры и количество вещей, ты сделаешь настоящую мицву.
–Мицва,– повторил Габриель.– Благодеяние.
Официант принес кофе.
–Прости, что столько времени заняла собой,– сказала Келли.– Все говорю и говорю. Даже не спросила про твою жизнь и твою жену. Надеюсь, в следующий раз ты познакомишь меня с ней.
–С удовольствием.– Габриель все-таки заставил себя улыбнуться.– Ее зовут Джулианна. Сейчас она учится в докторантуре Гарварда.
–Какое прекрасное имя. И давно вы женаты?
–С января.
–Так вы еще новобрачные! Можешь показать ее снимок?
Габриель вытер руки и достал свой айфон. Перелистав фотографии, он выбрал одну из самых последних: Джулия за письменном столом в его домашнем кабинете. Габриель инстинктивно погладил изображение по щеке, затем передал телефон сестре.
–Наверное, ты очень сильно ее любишь,– сказала Келли, разглядывая снимок.
–Да.
–Какая она молоденькая.
Габриелю едва удалось не нахмурить брови.
–Да, она моложе меня.
–В моем возрасте вы все кажетесь мне молодыми,– усмехнулась Келли. Она уже собиралась вернуть айфон Габриелю, но потом вгляделась в снимок и коснулась пальцами экрана, чтобы увеличить изображение.– А что это у тебя на столе?– спросила она, указывая на небольшой черный предмет.
–Паровоз. В детстве я любил с ним играть. Джулия решила, что из него выйдет отличное пресс-папье.
Келли снова взглянула на снимок.
–Чем тебя заинтересовал этот паровоз?– удивился Габриель.
–Очень знакомая игрушка.
–Знакомая?
–У нашего отца в детстве был целый игрушечный состав. Я застала лишь паровоз и два вагона: пассажирский и товарный. Отец хранил их в шкафу. Однажды паровоз исчез. Одри это заметила и спросила отца. Он ответил, что паровоз разбился. Мы с сестрой не поверили. Как железная игрушка может разбиться? А ты помнишь, откуда у тебя твой паровоз?
–Нет. Он у меня всегда был.
–Интересно,– прошептала Келли.
–Почему?
–В детстве отец очень любил играть этим паровозом. На днище он нацарапал свои инициалы.– Келли многозначительно взглянула на Габриеля.– Когда вернешься домой, обязательно посмотри. Меня просто любопытство заело.
–А что это изменит?
–Инициалы – доказательство того, что отец подарил тебе свою любимую игрушку. Повторяю, паровоз был ему очень дорог. Он бы не стал просто так отдавать тебе столь значимую для него вещь. Получается, что и ты много значил в его жизни.– Келли вернула Габриелю айфон.
–Мне в это трудно поверить.
–Попробую тебе объяснить.– Келли размешала кофе и вынула ложечку из чашки.– Я хорошо знала нашего отца. Я долго жила с родителями. Могу тебе сказать: отец был сложным человеком. Противоречивым, порывистым. Но он не был жестоким. Ему пришлось выбирать между двумя семьями. Я не стану говорить, что он сделал правильный выбор. Но если бы он был сильнее духом, если бы моя мать умела прощать… возможно, события развивались бы по-другому. Возможно, вам не понадобилось бы уезжать из Нью-Йорка. Отчасти это напоминает мне библейскую историю Агари и Измаила. Похоже, моя мать сыграла роль Сарры, хотя ее и звали Нэнси. Я склоняюсь к мысли, что отец любил тебя. Он заботился о тебе. Пусть издали, но он следил за тобой и изменил завещание, включив тебя в число наследников.
–И в это мне тоже трудно поверить,– холодно возразил Габриель.
–Почему? Такое вполне возможно. Он ведь не был чудовищем. И потом… «Есть многое на свете, друг Горацио, чего не знают наши мудрецы».
–«Гамлет»,– буркнул Габриель, узнав знакомые слова.
–Хочется думать, что дед гордился бы нами обоими. Ты учился в Гарварде, я – в Вассаре.