Он казался ошеломленным. Классный комедиант, этот прокурор!
— Мадемуазель де Гревиль, клянусь вам, что…
— Ты негодяй! Ты за это заплатишь!
Он дрожал все сильнее, умолял ее взглядом. Она сжимала рукоятку пистолета. Колебалась. Что, если Фрэнк солгал? Так или иначе, это нужно сделать — ради Даниэля. Марианна прошлась по гостиной. На короткий миг повернулась к прокурору спиной.
Никогда не поворачивайся спиной к противнику. Ее ведь этому учили!
Яростный удар сзади по черепу взметнулся взрывом, окрасил все, что было в пределах видимости, в алые тона. Марианна разжала пальцы и упала ничком на канапе. Тут же со стоном развернулась. Увидела, как сверкают обломки снаряда, хрустальной пепельницы, а главное — Обера, который наклонялся, чтобы подобрать оружие.
Она вскочила с невероятной быстротой и, испустив боевой клич, набросилась на прокурора в тот самый момент, когда его пальцы коснулись «глока». Они покатились по плиткам пола, Марианна задыхалась под тяжестью восьмидесяти килограммов чистой ярости. Обер молотил ее по лицу кулаками, страх и отчаяние удваивали его силы. Следовавшие один за другим неистовые удары отдавались в мозгу. Наконец Марианне удалось блокировать его руки, она оттолкнула прокурора, вскочила. Декор в классическом стиле кружился перед ней в вальсе. Позолота и маркетри слились в одну адскую фарандолу.
Но зрение ее было все же достаточно ясным, чтобы различить прокурора, подползающего к стволу. И снова он коснулся пистолета кончиками пальцев. Марианна прыгнула, придавила Обера к полу, села на него верхом. Пистолет заскользил по плиткам, все дальше и дальше.
— Мразь! Подонок!
Она стиснула его голову, приложила лицом об пол. Несколько раз. В каком-то мрачном неистовстве. Он стонал, извивался, попусту дергал руками.
У Марианны де Гревиль был шанс. Она выросла в благополучной среде, ни в чем не нуждаясь.
Отпустив его голову, она стала бить кулаками по затылку. Колотила с невиданной яростью, выкрикивая при этом:
— Я нуждалась в любви, мудак! Я нуждалась в любви! В любви!
Прокурор уже не стонал. Не двигался. Но она продолжала бить.
— Ты не имел права так со мной обойтись! Не имел права!
Наконец она прекратила расправу. Кулаки сжаты, рот перекошен, глаза вылезли из орбит. Она вскочила на ноги, чуть не упала снова, так все кружилось перед глазами. Слезы смешались с кровью на ее лице. Она подобрала пистолет, несколько секунд стояла неподвижно. Перед зрелищем мужчины, лежавшего без чувств, лицом в небольшой красной лужице.
Убедись, что он мертв, Марианна… Голос Фрэнка продолжал отдавать приказы. Фрэнк…
Она забыла о копах, которые ждали снаружи. На мгновение забыла, зачем она здесь. Встала на колени перед телом, приложила дуло пистолета к черепу. Прямо над разбитым затылком. Дуло дрожало, как и ее рука до самого плеча.
Стреляй, Марианна. Он все равно уже мертвый. Стреляй. Чтобы спасти Даниэля.
Затаив дыхание, она надавила на гашетку. Тело приподнялось, прянуло в ужасающем подскоке, брызги крови, ошметки плоти, осколки костей полетели ей в лицо. Она отползла подальше, скользя на ягодицах. С мгновение, остолбенев, глядела на труп. Потом стала вытирать запачканное лицо, будто желая содрать с него кожу. Успокойся, Марианна. Канай отсюда.
Кажется, Марианна де Гревиль неспособна отличить добро от зла… Тем не менее ее признали ответственной за свои поступки…
Она медленно поднялась, забрала чемоданчик и, пошатываясь, направилась к вестибюлю. Столько крови на лице. Ее и Обера. Ей пришлось еще раз сделать краткую передышку. На грани обморока.
Итак, я требую примерного наказания, самого тяжкого, какое возможно…
Она захватила все связки ключей и сломя голову припустила к воротам. Оказавшись на улице, пошла сначала не в ту сторону. Вернулась, побежала быстрее. Словно за ней гналась стая голодных волков. Вот, наконец, фургон! Марианна устремилась к нему. Не смогла вовремя остановиться, врезалась в корпус, будто гоночная машина без тормозов. Копы моментально выскочили, нашли ее лежащей на асфальте. В ужасающем состоянии. Почти бездыханной. Лицо, руки, одежда в кровавых пятнах. Блуждающий взгляд.
Фрэнк втащил ее в фургон, уложил на банкетку, изъял «глок». Марианна открыла глаза: три взволнованных лица склонились над ней.
— Марианна? Что произошло? Ты меня слышишь? Ребята, дайте воды…
Филипп передал бутылку минералки. Фрэнк брызнул в лицо Марианне, та вздрогнула. Фрэнк приподнял ее за плечи:
— Марианна? Ты меня слышишь?
— Слышу…
— Он мертв? Ты убила его?
Фрэнк грубо встряхнул ее.
— Да, — простонала она в смертельной тоске.
— Ты уверена, что он мертв? — орал Фрэнк.
— Да! — выкрикнула Марианна, злобно отталкивая его. — Он мертв! МЕРТВ!
— А досье?
— Оно в чемоданчике, — сказал Лоран. — Я только что проверил.
— Тогда поехали! — приказал комиссар. — Нечего здесь торчать.
Капитан сел за руль. Фрэнк, успокоенный, занялся Марианной, которую фургон уже увозил к новым ужасам.
Она разразилась слезами. Фрэнк заключил ее в объятия.
Филипп, сидевший позади, цеплялся за стол для прослушки, чтобы не так трясло на поворотах. Фрэнк заметил у Марианны рану на голове.
— Вы дрались? — спросил он шепотом. — Что там произошло?
Рассказывать она была не в состоянии, только рыдала. Испортила рубашку фирмы «Лакост», которая была на комиссаре. Залила слезами, запятнала кровью.
Лоран остановился на выезде из города, припарковался на убогой площадке для пикников. В этот раз Марианну вырвало на обочину. Ее поддерживал Фрэнк, ни на шаг от нее не отходивший. Присосавшийся как пиявка.
Лоран курил, прислонившись к фургону. Будто бы ехал в отпуск со своим семейством. Филипп ходил кругами. Грыз ногти.
Над этим своеобычным экипажем занималась заря.
Жюстина отдежурила ночь. Одна, по причине жестокой нехватки персонала. Во всех смыслах слова жестокой. Она глядела, как над смотровыми вышками занимается день. За всю ночь не сомкнула глаз. Хотя заключенные ее не беспокоили. Никто не скандалил. Ни ломки, ни драки, ни приступа тоски: некого унимать и утешать некого. Оставалась собственная тоска, груз которой предстояло нести.
Что-то пожирало ее изнутри, беспрерывно, методически. Как паразит, питающийся ее жизнью, медленно иссушающий ее. Безмерное горе. Скорбь, бессильная злоба. Чувство вины. Ненависть. И боязнь этой самой ненависти. Множество паразитов, по правде говоря.
Она мерила шагами коридор, вдоль которого располагались одиночные камеры. Прошла мимо сто девятнадцатой: та до сих пор пустовала. И это тоже жестоко. Жюстина скучала по Марианне. Остановилась перед сто двадцать седьмой. Открыла глазок. ВМ уже пробудилась. Делала зарядку.
Несколько мгновений Жюстина наблюдала за ней. Боевая машина, всегда на ходу. Всегда готова. Никогда не ленится, не впадает в отчаяние. Жюстина вошла, ВМ выпрямилась:
— Доброе утро, надзиратель… Что-то случилось?
Жюстина присела к столу:
— Можно взять у вас сигарету?
— Берите…
ВМ уселась напротив охранницы. Заинтригованная столь ранним визитом. Необычным.
— Что привело вас в мою конуру, надзиратель? Вы скверно выглядите…
— Мне и в самом деле скверно…
— Понимаю.
Жюстина пристально вглядывалась в нее.
— Вы хотите о чем-то меня спросить? — спокойно предположила ВМ. — Давайте, я вас слушаю.
— Что нужно… Что нужно для того, чтобы убить человека? — пролепетала Жюстина.
Справившись с удивлением, ВМ ответила с сухой и холодной улыбкой:
— Веская причина.
Жюстина не осмеливалась сознаться в том, что ее сюда привело. Да знала ли она сама, что именно? Но ВМ догадалась:
— Вы хотите отомстить, верно, надзиратель?
— Ну, не знаю… Да. Это она его убила… Соланж… И еще Портье…
— Вы хотите с ними расправиться?
— Иногда… Иногда я…
— Забудьте, Жюстина. Вы не убийца и никогда ею не будете.
— А если…
— Если — что? Вы собираетесь попросить меня это сделать за вас?
— Нет, я…
— Я не наемная убийца, надзиратель. Даже если бы я умертвила Париотти, вы бы этого не вынесли. Вы питаете ненависть в глубине души, это нормально… Но скорбите вы сильнее. Забудьте об этом, Жюстина. Поверьте мне… Вы испортите себе жизнь. А вы этого не заслуживаете. Вам по-другому следует сразиться с ней. Вашим собственным оружием.
— Вы правы. Сама не знаю, зачем я сюда пришла…
— Ничего страшного. И потом… Что-то мне говорит, что эта мерзавка когда-нибудь за все заплатит.
Фургон все еще стоял на площадке для пикников. Лоран, не отрываясь, смотрел на часы. Фрэнк в заднем отделении ухаживал за Марианной, Филипп ему помогал. Ей промыли рану на голове, рассеченную бровь и разбитую верхнюю губу. Сбитые костяшки на всех десяти пальцах. Она не противилась.
— Переоденься. В таком виде ты не сможешь войти во дворец. У тебя и без того лицо как у боксера…
Фрэнк вынул из сумки полную смену одежды. Филипп подивился предусмотрительности и спокойствию шефа. Мужчины отвернулись, Марианна осторожно сняла одежки, запятнанные ужасом. Фрэнк воспользовался случаем и тоже надел чистую рубашку. Похоже, он повсюду возит с собой целый гардероб. Лейтенант предложил мятную жевательную резинку, единственное в их распоряжении подкрепляющее средство.
К Марианне понемногу возвращался дар речи, но она пока ничего не рассказывала. Выглушила пол-литра минералки. Сильный мятный вкус жевательной резинки немного перебил горечь желчи во рту. Все это она сопроводила «Кэмелом».
Лоран, сгорая от нетерпения, тоже забрался в фургон.
— Похоже, дело идет на лад, — констатировал он.
— Дай ей еще немного времени, — попросил Фрэнк. — Ей здорово досталось…
Марианна рассматривала фаланги своих пальцев: кожа на них полопалась, как на перезрелых плодах.
— Я забила его насмерть, — прошептала она. — Забила насмерть…