— Ей холодно… Она вся дрожит…
Лоран снова позвонил врачихе. Пять минут говорил с ней, потом изложил товарищам самую суть:
— Так вот: высокая температура — в порядке вещей. Если совсем зашкалит и надолго, могут начаться конвульсии. А это затронет мозг. Но можно давать ей аспирин, раз кровотечение прекратилось… Еще она сказала, что больную не следует слишком кутать.
— Ага! Вот видишь? — воскликнул Филипп. — Что я тебе говорил?
— Ладно, — проворчал Фрэнк и снял одеяло. — Это все?
— Ну да, все.
Они заставили Марианну проглотить таблетку аспирина и вновь предались своим молчаливым размышлениям.
Марианна вскоре очнулась. Заметалась, начала бредить. Потоки слов, смешанных со стонами, чаще всего невнятных. Они уловили, разумеется, имя Даниэля среди этих речей без начала и конца. Фрэнку хотелось бы различить и собственное имя. А услышав имя Клариссы, он стал белее белого. Атмосфера становилась все более удушающей. Открытое окно не помогало.
— Думаешь, она очнется? — прошептал Филипп.
— Думаю, она очень страдает, — ответил Фрэнк.
Внезапно Марианна заговорила громче. Вцепилась в простыни, пролила несколько жгучих слезинок. И позвала. Изо всех сил. Срываясь на крик, зовя на помощь голосом, дрожащим от страха.
Меньше всего они ожидали услышать, кого она звала.
Маму.
Лоран с Филиппом поехали купить каких-нибудь плюшек в соседней пекарне. Хороший предлог, чтобы немного проветриться. Хотя бы на час отрешиться от жалобных стонов Марианны: температура у нее спала, но она продолжала бредить. Только Фрэнк, верный страж, оставался с ней. Удобно устроился в кресле рядом с кроватью. Ласкал ее взглядом, беспрерывно, неустанно. Ибо находил ее красивой даже в страдании. Особенно в страдании. Но в этом он бы признаваться не стал.
Мысли его блуждали свободно. Возвращались в прошлое…
…Их первая встреча в комнате для свиданий, куда ее ввели в наручниках. Будто граната разорвалась у него внутри. Нечто невиданное.
Потом он вспомнил начало всей истории…
…Холодный апрельский день. Четвертое число, если быть точным. Вряд ли он когда-нибудь этот день забудет. День, когда советник Эрманн позвонил ему на сотовый.
Это срочно, Фрэнк. Мне нужно встретиться с вами. Нет, не в бюро… в уединенном месте… Да, в парке Делатр, превосходно… Через час…
Не каждый день к тебе лично обращается такой человек, правая рука министра. Фрэнк надевает плащ, спускается в гараж, покидает здание DST[17].
Чего хочет от него Эрманн? Поручить какую-нибудь особую миссию или просто спросить совета? Не в первый раз он обращается к Фрэнку при решении деликатных вопросов.
Эрманн уже ждет его в парке. Они обмениваются рукопожатием.
— Как ваши дела, Фрэнк?
— Нормально, благодарю вас…
— Нет, это я вам благодарен, Фрэнк, за то, что вы так быстро откликнулись на мой призыв.
Они разговаривают на ходу, стоять слишком холодно. Эрманн — маленький, тщедушный. Но умеет себя подать. Тридцать восемь лет, масштабный ум, вовсю грызет гранит, вернее, мрамор министерства. Прямой взгляд, искренняя улыбка. Теневая фигура. Как и сам Фрэнк. Но без таких людей никак не обойтись.
— Меня послал министр. У нас проблема, Фрэнк… деликатного свойства.
Мурашки бегут по спине, поднимаются к затылку. Не от холода. Дюмен вспомнил о нем! Сам министр нуждается в его помощи! Выброс адреналина.
— Что случилось? — спрашивает комиссар.
— В окрестностях Д. только что раскрыта обширная сеть детской проституции…
Фрэнк глубже засовывает руки в карманы плаща. Детская проституция, эти два слова просто не могут стоять рядом.
— Речь идет о детях, большей частью девочках, которых покупают за границей… В Румынии, в Албании… И используют, чтобы подпитывать сеть педофилов во Франции. В данный момент дети в безопасности, а сутенеры за решеткой.
— Я что-то об этом слышал, — признается Фрэнк. — Но… простите, месье, я не понимаю, как это касается меня или спецслужбы?
— Я к этому веду, Фрэнк, я веду к этому… Проблема в том, что список клиентов разбухает. Тут и показания детей, и, главное, картотеки сводников, их адресные книжки, их признания, наконец… В этом списке — два имени особенно неудобных… Двое работников французской судебной системы. Судья по задержаниям и прокурор.
Фрэнк удивлен. Судебная система находится в ведении министра юстиции. Не министра внутренних дел… Он нервно поигрывает связкой ключей в кармане, ловит каждое слово собеседника. Прозрачные завитки пара вырываются у того изо рта. Становится холоднее. Но Фрэнк чуть ли не вспотел.
— Речь идет о судье Форестье и прокуроре Обере. Оба работают в суде города П.
— Между ними есть связь или?.. Предполагаю, что не случайно они оба замешаны в этом?..
— Они любовники… Скажем вкратце, что Обер любит развлекаться с девочками, а судья любит на это смотреть.
— Воистину, извращенцев везде полно! — бормочет Фрэнк, терзая в кармане ключи.
Эрманн прикуривает сигарету, протягивает пачку комиссару.
— Да, Фрэнк… Извращенцев полно всюду…
— Дело еще не получило огласки… Или я ошибаюсь?
— Не ошибаетесь… Как вам известно, некоторых уже вычислили и арестовали. Но, обнаружив имена Форестье и Обера, полицейские обратились к их непосредственному начальству. На данный момент информация конфиденциальна… Представляете, какой разразится скандал, если об этом узнают СМИ?
— Да, представляю… Но по-моему, замять такое дело непросто. И потом, не собираетесь же вы их покрывать?
— В этом-то вся сложность… Но позвольте рассказать вам другую историю, мой дорогой Фрэнк… Поведать о другом деле, которое очень близко касается господина министра… Речь идет о Шароне…
— Шарон… Юбер Шарон?
— Он самый.
Зять министра. Муж его младшей сестры Клод и вдобавок владелец крупной медиагруппы. Давний друг, член семьи. А главное, верный союзник. Дюмен нацелился на Елисейский дворец, ему нужна поддержка средств массовой информации, чтобы туда попасть. Он к тому же умеет их использовать, как никто.
— Он влип в грязную историю, — добавляет Эрманн.
Фрэнк изображает улыбку, немного скованную:
— Что же он такого дурного сделал? Изменил супруге?
— Если бы только это!.. — вздыхает Эрманн. — Представьте себе, что… У него несколько особенные нравы…
— Особенные нравы? Вы хотите сказать, что он… гей?
— Нет, Фрэнк! Наоборот: думаю, он даже слишком увлечен женщинами…
— Тогда что это значит — особенные нравы? Только не говорите, что… что и он находится в списке клиентов той сети?
— Нет, Фрэнк, будьте спокойны…
Эрманн не идет прямо к сути дела. Говорит обиняками, уклончиво, что вовсе не в его привычках. Должно быть, дело, к которому он собирается приобщить Фрэнка, воистину деликатное.
— Скажем, он… не слишком верен своей супруге, тут вы правы. Но есть вещи более серьезные… Кажется, он любит заставлять женщин страдать. Организует вечера, немного специфические.
Снова мурашки бегут по спине Фрэнка. Только бы по его лицу нельзя было ни о чем догадаться.
— Садомазо?
— Вот именно… Разумеется, Клод не в курсе. И мы прилагаем все старания к тому, чтобы она не узнала.
— А что об этом думает господин министр? Он вряд ли в восторге от того, что его сестре наставляют рога!
— Он сам об этом не знал до настоящего момента! Но вы опять же правы, он в бешенстве.
— И что? Что во всем этом такого уж серьезного?
— В один из вечеров ситуация вышла из-под контроля… Девушка умерла.
Фрэнк стиснул челюсть. Дело не сулит ничего хорошего.
— Проститутка, — уточнил советник.
— Понятно… Это Шарон ее грохнул?
— Нет. Это вышло случайно. Но Юбер не убивал ее… Просто был там.
— Кто проводит расследование?
— Вот тут-то два дела и пересекаются… Расследование поручено судье Форестье.
Фрэнк останавливается. Начинает оценивать ситуацию в полном ее масштабе. Он уже вляпался в дерьмо обеими ногами. И это как раз можно прочесть на его лице.
— Вижу, вы все поняли, Фрэнк! Судья обнаружила, что Юбер замешан в этой гнусной истории, и пользуется этим, чтобы защитить себя…
— Шантажирует Шарона? Или… Дюмена?
— Не совсем так… Скажем, она смогла предупредить нас, что у нее есть улики против Шарона и, если мы тронем ее или ее дружка-прокурора, это досье будет предано огласке…
— У нее действительно есть улики?
— Этот кретин попал на пленку.
— На пленку?! Но кто его заснял?
— Городская система видеонаблюдения, мой дорогой Фрэнк… Копы забрали пленку, но, к счастью, не просмотрели ее. Однако это сделала Форестье. Шарон и его разгульные друзья садятся в две машины. Все есть на кассете… Рассмотрев номера, судья быстро вычислила двоих водителей… в том числе Юбера Шарона.
— Кто еще там был?
— Бенуа Фабр, сотрудник Шарона, и Рено Табернье, один из его друзей… Короче, на копии видеозаписи, которую мы получили, хорошо видно, как трое мужчин заходят в дом вместе с девушкой и выходят без нее.
— Где это происходило?
— У нее на квартире… По нашим сведениям, то была девушка по вызову, которая принимала клиентов на дому… Элитная шлюха, одним словом.
Эрманн сел на скамью, Фрэнк тоже.
— Чего вы ждете от меня?
— Ваша задача непростая, Фрэнк… Мы не дадим себя запугать этим двум негодяям из судебной системы… Но не можем сделать вид, будто досье не существует.
— Вы хотите, чтобы я забрал досье, верно?
— Да, Фрэнк. Но мы также хотим, чтобы… Чтобы вы помогли нам ликвидировать судью и прокурора.
— Ликвидировать?
— Да, Фрэнк. Представьте себе на мгновение, что произойдет, а? Мы забираем досье, даем отмашку, чтобы этих двух ненормальных привлекли по делу о педофилии… Мы не только получим колоссальный скандал, но и Дюмен с его окружением не будут в безопасности…
— Если мы заполучим досье, Дюмену будет нечего бояться…