Чтобы не упасть, Марианна схватилась за стену; естественный жест, которого никто не заметил. Да, новость хорошая. Но она уже научилась не радоваться слишком рано. Все имеет свою цену. Непременно.
— Это означает также, что я отменяю особые меры… больше никаких наручников… те же правила, что и для всех.
Марианна обрадовалась, как ребенок, — правда, радость эту оттеняла боязнь. Но на лице не отразилось никаких эмоций.
Радость… Она перестанет быть зачумленной, сможет говорить с кем-то еще, кроме охранниц. Ее не будут держать в оковах, как зверя, вечно надзирать за нею, как за молоком на плите.
Боязнь… Столкнуться с другими, снова войти в общество, выдержать контакт. Способна ли она на это после долгих месяцев в одиночке? Двор для нее одной: было неплохо. И потом, ее статус несколько понизится. Ну, об этом лучше не думать!
— Вас это устраивает? — спросил Санчес, явно обескураженный ледяным выражением на ее лице.
— Как вам будет угодно, месье.
— Превосходно… Вы, конечно, представляете, на какой риск я иду, давая вам такое послабление? Имея в виду ваше досье, такое доверие — испытание для вас, и мы поможем вам с честью пройти его. Надеюсь, вы нас не разочаруете. Иначе…
— Есть какая-то подоплека, ага?
Даниэль невольно улыбнулся краешком губ. Вот она, Марианна во всей красе.
— Подоплека? — повторил директор.
По его лицу Марианна поняла, что попала в самую точку.
— Вы дарите мне все это, но я должна что-то сделать взамен, ага?
Директор искоса взглянул на нее. Девушка так грамотно выражается, так почему утяжеляет фразы, все время прибавляя «ага?», довольно вульгарное, на его вкус, междометие.
— Ничего! — заявил он несколько скованно. — С вами станут обращаться так же, как с прочими, и… У прочих нет камеры в их полном распоряжении.
Даниэль открыл дверь в камеру 119. Постоял, прислонившись к холодному металлу. Ждал реакции. Ему нравилось смотреть, как Марианна бесится.
Она тогда становилась такая красивая…
— Я ее убью!
— Прекрати, Марианна.
— В чем вообще дело? У вас нет свободных камер?
— Есть. Он хочет дать тебе шанс. Он думает, что ты перестанешь с нами собачиться, если дать тебе немного воли…
— Немного воли? Ты не представляешь, что я с ней сделаю! Коту своему пусть дает немного воли!
Даниэль расхохотался, что окончательно вывело молодую женщину из себя.
— Он хоть знает, что я уже отправила на тот свет заключенную? Надо бы ему напомнить!
— Хватит нас стращать! Обдумай все хорошенько, я ведь знаю, ты на это способна!
— И как теперь быть с сигаретами и всем остальным, а? Ты это учел?
— Там поглядим! Знаю: ты не сможешь обойтись без меня, моя милая Марианна!
— Я могла бы сдать тебя, когда спрашивали о дури!
— И лишиться поставщика?! Не мели чепухи!
Он был прав, от этого Марианна совсем впала в раж. Пнула тюфяк со всей силы.
— Сучья тюряга!
Даниэль по-прежнему улыбался, и она окончательно слетела с катушек:
— Тебя забавляет, когда я вне себя? Гад ползучий!
Она дрожала от ярости, и Даниэль подготовился к отступлению, сделал шаг назад.
— Хотелось бы видеть твою рожу, когда я все выложу этому кретину Санчесу!
— Ой! Страшно, аж жуть!
— Когда это случится, тебе будет не до смеха! Накроется твой послужной список!
— Пока суд да дело, придется, милая, поделиться личным пространством.
— Черта с два я поделюсь! Не пройдет и двух дней, как она запросится в другую камеру!
— Тебе же и не поздоровится. Опять хочешь гнить в карцере? Что ж, наслаждайся последней ночью в своей одиночке!
— Последней ночью? — задохнулась Марианна.
— Да, дорогая. Завтра великий день, твоя соседка заселяется! И она, похоже, та еще зверюга!.. Спокойной ночи, милая моя.
Он поспешно захлопнул дверь, чуть не получив по черепу внезапно взлетевшим стулом.
Санчес закурил сигару, открыл окно в кабинете и обернулся. Только что вошел Даниэль.
— Ну что? — спросил директор. — Как она это приняла?
— Плохо, разумеется. Говорит, что убьет ее.
— Я все-таки должен посадить под замок монстра, которого нам завтра доставят. И лучше двух монстров запереть вместе. Оставить ее в одиночке я не могу, поскольку она уже совершала попытку суицида… Ее нужно изолировать, но не совсем… Вот дерьмо!
— А если Марианна убьет ее? — спросил Даниэль совершенно спокойно.
— Пусть они хоть кишки друг другу повыпускают! Никто не заплачет! — взвился директор.
— Так-то оно так… Ладно, поглядим. Можно подсчитать очки! Но, по-моему, у новенькой нет ни малейшего шанса!
— Еще не хватало делать ставки! — взорвался Санчес. — Это совершенно безнравственно!
Оба расхохотались, и директор заглянул Даниэлю в глаза.
— Ты никогда мне не говорил… — начал он доверительным тоном.
— Чего?
— Раз ты так часто туда ходишь, значит оно того стоит, но… Она правда так хороша, малышка Марианна?..
Вторник, 24 мая, 10:30
Дельбек не казалась совсем уж спокойной. Прогуливаться по коридорам с Марианной, у которой развязаны руки, — все равно что иметь дело с хищником без тумбы и хлыста.
Даже если данная конкретная хищница пока и ведет себя разумно. Дикому зверю никогда не следует доверять.
— Почему меня не вывели на прогулку вместе с остальными? — спросила Марианна.
При одном только звуке ее голоса Дельбек подскочила:
— Я… Я еще не привыкла, я забыла о вас.
— Что-то не так, надзиратель?.. Вы меня боитесь, да?
— Боюсь? Нет, с чего бы? Что вы себе вообразили!
— На мне нет наручников, вот вы и мечете икру! Но не беспокойтесь, я не собираюсь драться с вами…
— Вы не смеете говорить со мной в таком тоне! И я вас абсолютно не боюсь.
— Тем лучше! Но это неправда, — продолжала молодая женщина насмешливым тоном. — У меня скверная репутация, верно? Тем не менее вам известно, что если не нарываться… Ну же, надзиратель, расслабьтесь: я шучу!
Вместо ответа Моника как-то странно хрюкнула.
— Мне не терпится увидеть моих новых подружек! — вновь начала Марианна, которой припала охота поговорить.
— Ну, тут уж вы говорите неправду! — заметила Дельбек с принужденным смехом.
— Возможно… Очень долго я видела одни мундиры…
— Это быстро проходит, вот увидите…
Странно, что охранница пытается подбодрить ее. Неужели настолько испугана?
— Вы замужем, надзиратель?
— Моя личная жизнь заключенных не касается.
— Конечно… Но я просто хотела знать!
— Да, я замужем. Больше пятнадцати лет!
Они спускались по главной лестнице бок о бок.
— У вас есть дети?
— Трое. Чудесные малыши!
— Не сомневаюсь… Значит, вам следует подумать о них.
Моника застыла на месте, недоуменно глядя на нее, вцепившись в металлическое ограждение. Марианна приблизилась:
— Если однажды что-то пойдет не так, подумайте о них. Не геройствуйте…
— Вы угрожаете мне?
— Вовсе нет, надзиратель. Просто даю совет… Идем дальше?
Марианна остановилась у выхода во двор, на невысокой бетонной лестнице. Немного кружилась голова. Столько народу, такой шум. Все взгляды моментально устремились на нее. Множество оптических прицелов одного и того же ружья. Единый взгляд сотни женщин, незнакомых, но стоящих так близко к ней. Она, без сомнения, гвоздь программы, звезда нынешнего дня. Присев на нижнюю ступеньку, Марианна закурила. К счастью, сигареты у нее были, можно сохранить лицо в этот первый, немного рискованный момент. Ни одна из заключенных не подошла к ней в первые четверть часа. Кроме заключенных из вспомогательного персонала, ее никто никогда не видел. Сразу по прибытии ее посадили в одиночку, изолировали, как бешеную собаку, чтобы не заразила остальных. И все-таки всем этим женщинам было известно ее имя, ее преступления. Она, конечно, была самой прославленной незнакомкой во всей тюрьме.
Марианне хотелось размять ноги, но она не решалась смешаться с толпой, хотя и подметила, что взгляды скорее любопытствующие, чем враждебные. Ни в коем случае нельзя показывать робость. Никогда, ни за что. Она придала лицу самоуверенное, почти рассеянное выражение. Не смотреть ни на кого в особенности, просто скользить взглядом по общей картине.
Чтобы отвлечься, она стала думать о другом. Завтра они явятся. Они, трое копов, приходивших к ней на свидание. Она хотела было вначале вовсе продинамить их. Но тоненький внутренний голосок подсказывал другое. Я потребую больше подробностей. Надо выяснить, что у них на уме. Распознать очертания ловушки, которую для меня готовят, чтобы не угодить в нее. И чтобы не пожалеть потом, что сказала «нет»… Ибо она все равно откажется, в любом случае. Она уже давно не верит в Деда Мороза. Никто не припас для меня подарка, на всем белом свете. За все нужно платить. За все… А там, наверное, придется заплатить какую-то ужасную цену. Еще ужаснее, чем та, какую я плачу сейчас. Но я все равно увижусь с ними завтра, просто из любопытства. Чтобы дать пищу уму. И сигаретами разжиться вдобавок.
Вдруг Марианна почувствовала, что на нее пристально смотрят, грубо нарушая течение ее внутреннего монолога. Три девицы свирепо взирали на нее. Марианна сразу все поняла. Одна из них — смотрящая. Главная над заключенными. Правящая этим народцем заблудших овечек. Волк в овечьем стаде для одних, гуру для других. Как и у мужчин, у женщин тоже есть главари.
Белая женщина средиземноморского типа, лет тридцати пяти, росла явно не в тепличных условиях. Выше ростом, чем Марианна, немного сутулая. Мужеподобная. Взгляд жесткий, полный боли. И ненависти. Но сейчас она смотрит с вызовом: видит в Марианне соперницу. Разглядывает с ног до головы, примеривается. Прикидывает, есть ли шанс ее положить на лопатки, боится утратить престол. Марианне известны правила. Она встает, начиная первый раунд:
— Ты — Марианна де Гревиль, ведь так?
— Верно. А ты кто такая?
Две другие что-то залопотали.