— Ладно… Ты на меня рассердилась?
— Сама не знаю, — призналась та, потупив взгляд. — Просто не знаю… Не знаю, и все.
— Если хочешь, мы еще вернемся к этому разговору…
— Да. Разумеется…
Он направился к камере 119. Эмманюэль, которая сидела на своей койке, устремив взгляд в пустоту, вздрогнула, когда начальник вошел. Еще не привыкла, что входят без стука.
— Как вы? Вас отведут к врачу, чуть позже…
— Да, спасибо, месье.
Прежде чем оставить Эмманюэль в ее полном отчаяния созерцании, он забрал пачку «кэмел». Еще раз зашел в комнату надзирателей, приготовил там чашку кофе и наконец спустился в подвал. Открыл дверь, помедлил перед решеткой. В полутьме разглядел Марианну, все еще лежащую на полу. Она ни на сантиметр не сдвинулась, так и лежала на боку, в позе зародыша. Он вдруг ужасно перепугался. Поставил чашку на пол, встал перед ней на колени.
— Марианна? Слышишь меня?
— Отвали…
Вздох облегчения. На какой-то миг он подумал…
— Давай вставай! Нам нужно поговорить!
Девушка отказывалась повиноваться, и тогда он силой развернул ее к себе. Ожидал увидеть лицо, залитое слезами раскаяния, смешанными с кровью, но глаза ее были сухи. Даниэль дал ей пачку бумажных платков и отошел в сторону.
Марианна протерла лицо и шею, потом присела у стены, невольно застонав от боли. Тогда она и заметила чашку кофе.
— Это тебе. С тремя кусками сахара.
Главное, не благодарить, не показывать, насколько это тебя зацепило.
— Не хочешь? — изумился офицер.
— Чтобы доставить тебе удовольствие, — процедила она сквозь зубы, поднося чашку к губам.
— Я не в восторге от того, что произошло утром…
Кофе был великолепен. Но никакого меда не хватило бы, чтобы усластить реакцию Марианны.
— Перестань! Ты обожаешь меня дрючить! — проговорила она все еще слабым голосом.
— Вовсе нет, и ты это прекрасно знаешь. Так что даже не начинай! Расставим все по полочкам, раз и навсегда: я не хочу, чтобы ты поднимала руку на меня и на любую из надзирательниц. Ты поняла, Марианна?
Она не желала давать никаких обещаний.
— Не ты здесь командуешь. Начальник — я, и никто другой.
Лицо по-прежнему бесстрастно. Что творится у нее в голове?
— Ты что, язык проглотила? Можешь, по крайней мере, смотреть на меня, когда я говорю с тобой!
Она подняла глаза, сверкнувшие в полумраке, как два солнечных затмения. Даниэль внезапно ощутил какое-то странное жжение внизу живота. Вовсе не от коварного пинка. Что-то другое. Такое всегда случалось с ним, когда Марианна пронизывала его взглядом. Но сейчас нельзя было терять голову.
— Если ты ждешь извинений, то можешь состариться здесь! — надменно проговорила она.
Даниэль вынул из кармана пачку «кэмел» и бросил ей. Этот новый знак внимания удивил Марианну.
— Думал, тебе это доставит удовольствие…
— Два часа назад ты меня лупил почем зря, а теперь хочешь доставить мне удовольствие? — бросила она с презрительной улыбкой. — Ты, вообще, нормальный?
— Гнев поутих, — признался он.
— Ты меня удивляешь! Если учесть, как ты меня отделал!
— Ты сама напросилась и получила по заслугам. Пора бы уже усвоить…
Марианна вынула сигарету, поднесла ко рту. Опухшая, разбитая губа непроизвольно скривилась.
— У меня зажигалки нет…
Даниэль дал ей прикурить, и она наконец вновь насладилась вкусом табака. После кофе — божественное ощущение.
— Есть хочешь? Ты ведь так и не позавтракала утром…
Марианна задрала свитер, показала гематомы на животе. Даниэль огорчился, но не подал виду. Она прошла к крану, смочила водой лоб и щеки. Нагнувшись над дырой сортира, ощупала лицо вслепую, кончиками пальцев.
— Черт, — пробормотала она. — Ты меня совсем изуродовал!
— Да нет! Ты по-прежнему очень красивая, поверь!
Этот разговор уже граничил с абсурдом. К чему вообще говорить с типом, который так зверски ее избил? Но так ли уж сильно она пострадала? Несколько кровоподтеков, физическая боль поверхностная. Нет сравнения с теми ранами, какие нанесла Жюстина. Они гораздо глубже… Их взгляды на мгновение встретились. Нет, Марианна не затаила на него злобу. Она и в самом деле сама напросилась и заслужила урок. В тюрьме она усвоила другой образ мыслей, другое отношение к происходящему. Если взглянуть извне, это избиение показалось бы чудовищным. Но тут, в глубинах ада, эпизод не имел значения. Марианна снова села. Все-таки было трудно стоять.
— Я бы могла тебя убить, — прошептала она. — Не хотела, но могла бы…
— Знаю, — улыбнулся он. — В любом случае ты могла бы защищаться лучше. Но ты приняла наказание.
Марианна не стала с этим соглашаться и закурила новую сигарету.
— Ты бы предпочла сорок дней в карцере?
— Плевать на твой карцер! Так или иначе, что там, что в другом месте… Везде сплошной кошмар.
Она отвернулась, удерживая слезы, готовые вот-вот прорвать оборону.
— Да, везде кошмар. Но ты ведь здесь не случайно… Ты убийца, Марианна. Не забывай об этом.
— Как, по-твоему, я об этом забуду! — вскричала она. — Ты что себе вообразил? Что мне наплевать?
— Ты сожалеешь?
— Что это меняет, скажи?
— Все. Это меняет все. Если ты сожалеешь, значит не так безнадежна, как о тебе говорят.
Ее глаза наполнились пронзительной грустью. Сверхчеловеческое усилие, чтобы не пустить слезу. Ведь она никогда не плачет перед другими.
— Ты не злая, просто не умеешь совладать с яростью, которая клокочет у тебя внутри. Я был бы рад, если бы тебе это удалось. Ты можешь. Я уверен в этом.
— Это слишком трудно… — произнесла она, помотав головой.
— Зачем ты мучила ту бедняжку?
Лицо Марианны исказилось. Ненависть захлестнула ее.
— Я не вынесу… Ты не знаешь, что это такое… когда кто-то все время рядом…
— Но ты жила так в начале своего заключения… И привыкнешь снова.
Она опять помотала головой.
— И все-таки придется.
— Почему вы так хотите, чтобы она осталась со мной?
— Кажется, мы заключили сделку… Ты должна была это принять в обмен на некоторые послабления. И не выполнила условия.
— Я ничего не обещала!
— Ты промолчала в знак согласия, милая моя!
— Стало быть, я предпочитаю наручники и все остальное.
— Слишком поздно. Обратной дороги нет.
— Почему бы вам не засунуть ее в другое место?
— Ее нельзя поместить абы с кем, а одиночных камер у нас больше нет. К тому же рискованно оставлять ее одну…
— Еще того хлеще! Самоубийца! — взвилась Марианна. — И вы никого другого не нашли, кроме меня? Я ей не нянька!
— Ты кое-что получила взамен, так что дело не в этом.
— Ничего не понимаю! Что в ней особенного, в этой кукле? Разве что у нее такой вид, будто она восстала из гроба и хочет поскорей туда вернуться!
Даниэль смутился. Марианну вдруг осенило:
— Черт! Только не говори, что… Не говори, что она педофилка! Если ее нужно изолировать, значит она…
— Детоубийца, — закончил он.
Марианна подскочила, будто ужаленная осой:
— Вы подсунули мне в камеру тетку, убивающую детей?! Поверить не могу!
— Если ее поместить в камеру на троих, она не продержится и недели…
— Со мной она и трех часов не продержится! — заявила Марианна голосом, охрипшим от ярости.
— Подумай хорошенько… Тебе это выгодно. Ты ее не трогаешь, никто не трогает тебя…
— Что именно она сделала?
Даниэль стащил у нее сигарету. Нелегко было произнести это вслух, представить воочию такой абсолютный ужас.
— Детоубийство, как я сказал… Она убила своих детей, двоих.
— Убила собственных малышей? И ты хочешь, чтобы я оставила в живых такое чудовище?
— А ты сама? Разве ты не убила беззащитного старика?
— Это вышло случайно!
— Ага… Ты не задавила его на пешеходном переходе! Ты избивала его, чтобы выманить деньги! Думаешь, ты лучше, чем она? Тебе ли судить других?
Марианна, уязвленная до глубины души, уничтожала его взглядом:
— Все-таки лучше старик, чем ребенок!
— Это как посмотреть! Ты должна сделать усилие, Марианна.
— Усилие? Мне и без того хотелось ее по стенке размазать! А теперь… Убить собственных детишек! Так или иначе, если не я, так другие ее прикончат.
— Мы усилим охрану… Если понадобится, будем ее одну выводить на прогулки. И ведь она не продала своих малышей в порностудию. С тем, что она сделала, можно как-то примириться…
— Ты бредишь! Я, во всяком случае, с ней мириться не собираюсь! — упорствовала Марианна.
— С тобой заключили договор, милая. Подумай об этом. Вечером я зайду за тобой.
— Вечером? Но у меня свидание в два часа дня! — вскричала она.
— Неужели? Опять свидание? С кем?
— Не твоя печаль!
— Ну что ж, твой таинственный посетитель придет в другой раз, вот и все. Ты до вечера в изоляторе.
— Сволочь! Отведи меня наверх!
— Только не начинай, иначе…
— Отведи меня в камеру! — попросила она другим, более мягким тоном.
— Это не обсуждается. Здесь тебе не Средиземноморский клуб! Не ты планируешь свой досуг.
Он положил на пол рядом с ней зерновые батончики.
— Не нужна мне твоя жрачка!
— Не хочешь — не надо. Угощу кого-нибудь еще.
Даниэль отошел. Марианна заметила, что он хромает. Но вообще пострадал меньше, чем она, и эта мысль вдруг сделалась нестерпимой. Она подобрала пустую чашку, подняла руку, как для броска в баскетболе. Целить в затылок, проломить череп. Но Даниэль резко обернулся в самый момент броска, как будто почуял опасность. Марианна заколебалась, опустила руку. Слишком поздно. Взгляд начальника изменился. Пропитанный пылью луч, пробивавшийся сквозь подвальное окошко, осветил его, будто специально, чтобы в нужный момент подчеркнуть неожиданно жесткое выражение глаз. Настолько голубых, насколько они у Марианны черные. День и ночь. Она бросила чашку, медленно отступила.
— Ты теперь нападаешь сзади, исподтишка? Не похоже на тебя, Марианна. А я еще кофе тебе принес! Вот дурак…