— Ничего… Там была драка, мне перепало… Удалось вырваться, пока не дошло до беды…
Надзирательница, и без того вымотанная, бросилась в конец коридора, а Марианна продолжила свой крестный путь.
У меня не было выбора. Нет, у тебя был выбор, Марианна. Она расслышала крики Жюстины, когда уже поднималась по главной лестнице. С запахом смерти, въевшимся в кожу. Поскорей помыться. Но это никогда не отойдет. Ей ли не знать — уже с давних пор.
Запачкана до глубины души. С давних пор.
Зачем я убивала?
14:00 — камера 119
Эмманюэль не спала. Смотрела на Марианну. На тень Марианны. Распростертую на койке, отсутствующую. Что-то случилось в коридоре после прогулки, она это знала. Слышала шум, крики. Видела, как молодая женщина, в крови, в слезах, вернулась в камеру. Марианна вымылась, промыла раны. Осушила слезы. Без единого слова. Не притронулась к еде. Даже к сигаретам. С самого своего возвращения так и не открыла рта. Эмманюэль, сидя у ее изголовья, терпеливо ждала признания. Что же там произошло? Ласково, по-матерински она прикоснулась к помертвевшей щеке, к нахмуренному лбу. Захватила сжатый кулак в свою ладонь.
— Поговори со мной, Марианна. Прошу тебя… Джованна напала на тебя, да? Ты… Ты смогла защититься?
Марианна кивнула.
— А… А что она?
— Ранена, полагаю.
Наконец-то подала голос! Но как признаться? Теперь уже четыре убийства. Эмманюэль попыталась разжать ее пальцы, но тщетно. Марианна сжимала их, будто они охраняли какой-то ужасный секрет. Тут появились Жюстина и Даниэль.
— Марианна? Как ты? — спросила надзирательница.
— Хорошо, спасибо.
Даниэль нахмурился. Явно умирает от беспокойства. Марианна приникла к взгляду цвета барвинка.
— Нам нужно с тобой поговорить, — продолжала Жюстина. — Вставай, пойдешь с нами.
— Не хочется… Я устала…
— Вставай, — приказал Даниэль, сохраняя спокойствие.
Молодая женщина не спеша выпрямилась, какое-то время посидела на матрасе.
— Как… как Джованна? — спросила Эмманюэль у начальника.
Тот изумленно воззрился на нее:
— Вы переживаете за нее? После всего, что от нее претерпели? Она мертва…
Эмманюэль рухнула на стул. Ошеломленная. Марианна обула кроссовки, но зашнуровать их не хватило сил. Прошла вслед за охранниками в кабинет начальника. Сесть, как всегда, отказалась. Даниэль взял слово:
— Это ты убила Джованну?
Марианна смотрела на свои развязанные шнурки.
— Марианна, ответь, пожалуйста.
— Да, я.
— Она на тебя напала? — с надеждой спросила Жюстина.
— Да. Она… сказала… что сегодня подходящий день, чтобы умереть, что я должна прочитать молитву… Я не хотела биться, не было никакого желания. Клянусь, ни малейшего… Но она ударила, она собиралась меня убить. И… Я не захотела умирать… Не сегодня. Тогда… Тогда я ее убила!
Она разразилась слезами. Жюстина долго утешала ее.
— Меня посадят в карцер? Переведут?
— Никто не дал против тебя показаний. Будто никто и не присутствовал при стычке.
— У всех такой вид, будто они испытывают облегчение, даже ее подружки, — продолжал начальник. — Как будто ты их избавила от напасти. Или они боятся тебя… Во всяком случае, никто ничего не скажет.
Марианна изумленно воззрилась на него.
— Ты рассказала мадам Оберже? — спросил он.
— Я… Я только сказала, что дралась с Джованной…
Даниэль отвел ее обратно в сто девятнадцатую. Перед дверью Марианна заглянула ему в лицо с каким-то непонятным чувством:
— Спасибо, Даниэль.
— Она или ты, ведь так было дело? Для меня лучше, чтобы это была она.
— Я просто хотела ее ранить, — вдруг еле слышно призналась Марианна.
— Скажем тогда, что это был несчастный случай.
Он открыл дверь, пропустил Марианну вперед. Потом подошел к Эмманюэль:
— Мадам Оберже?
— Да, месье?
— Вы знаете, кто убил Джованну сегодня утром?
Широко раскрыв глаза, она торопливо ответила:
— Нет!
— Естественно, ведь вы не покидали вашей камеры… Вы никак не могли что-то видеть. Жаль.
Перед тем как уйти, он подмигнул Марианне. Эмманюэль смотрела на сокамерницу в полной растерянности:
— Не понимаю…
— Вертухаи покрывают меня, — объяснила Марианна, закуривая. — Никто не дал против меня показаний; кажется, все женщины счастливы, что Джованна отправилась на тот свет… Да и надзиратели тоже. Меня не посадят в карцер и не отдадут под суд.
— Тем лучше, — облегченно вздохнув, пробормотала Эмманюэль.
Преступление без наказания сносить еще тяжелее. Марианна вытянулась на койке, надела наушники. Она недавно открыла для себя, что Бах — гений.
— Ты можешь снова ходить на прогулки, Эмма… Тебе больше нечего бояться.
Понедельник, 13 июня, — полночь — камера 119
Марианну баюкало ровное дыхание мадам Фантом, погребенной под лавиной барбитуратов. Ее дорогой мадам Фантом, которая даже не выходила сегодня на прогулку. Целый божий день спала. Марианну это даже обескуражило. Она надеялась увидеть, как Эмманюэль радуется ясному солнышку, теперь, когда она взяла на себя труд разогнать тени.
Но и сама она тоже не выходила. Зачем показывать следы преступления, бесстыдно отпечатавшиеся на ее лице. Она занялась гимнастикой в камере, начала читать новый роман. Других вещей Стейнбека в библиотеке не было, она снизошла до триллера, банальной истории об ограблении. С другой стороны, ничто не могло бы ее утешить или отвлечь. От ломки. Которая подступала уже несколько дней.
Которая ночью протянула свои зловредные щупальца. Наконец взорвалась под утро осколочным снарядом и с тех пор терзала беспрерывно. Среди ночи, на полу, поджав под себя ноги, словно инстинктивно защищаясь, Марианна дрожала, даже стучала зубами. Поганые коварные приступы боли — рассеянной или острой. Разрывался череп, тянуло в животе. Ломота в мышцах. Сердцебиение, холодный пот. Полный набор. О черт, куда подевался начальник?
Он придет, Марианна не сомневалась. У Соланж выходной, у него развязаны руки.
Марианна мечтала о ядовитом снежке, который наконец-то утихомирит тело, вытащит ее из чистилища.
Мечтала и о прикосновениях его рук.
Разбив ночную тишину, прогрохотал товарный состав. Марианна закрыла глаза, следуя за локомотивом, который, изнемогая, тащил тонны груза, в то время как она изнемогала, одолевая боль.
Она вдруг совершила прыжок во времени длиною в год. Внезапно очутилась во дворе для прогулок…
…Одна, на скамейке. Прошла неделя с тех пор, как она обосновалась в этой новой тюрьме. Заключенные убивают время, разглядывая ее из своих камер, через решетку: ни дать ни взять зоопарк для человеческих особей! Надзирательница, мадам Дельбек, нарезает круги по двору, руки за спиной. Ей, кажется, тоже донельзя скучно. Сегодня с ней офицер. Курит, присев на ступеньку внешней лестницы. Уже много дней Марианна не услаждала себя табачным дымом. С тех пор, как выкурила пачку, которой он ее одарил в вечер прибытия. Она жадно следит за белыми кольцами дыма, которые растворяются в сером небе. Ломка играет на нервах, как на струнах скрипки Страдивари. Ни сигарет, ни героина. Никакой отдушины. Она скоро взорвется, спятит. Убьет кого-нибудь. Или повесится.
В централе она, по крайней мере, могла покупать сигареты на свой скудный заработок. Даже могла позволить себе дозу. Достать ее — не проблема. Были бы деньги. Цены еще и выгоднее, чем на воле. Единственный продукт, который в тюрьме дешевле!
Но здесь она одна, у нее ничего нет. Даже поговорить не с кем. В клетке двадцать два часа из двадцати четырех. Ходит кругами, кусает пальцы до крови.
Она смотрит на офицера, который только что докурил. Подходит. Мужик внушительный. Ядерный взгляд синих глаз, рост под два метра. Но выбора у нее нет. Он встает. Лучше бы оставался сидеть, так было бы легче.
— Чего ты хочешь, де Гревиль?
— Просто Гревиль… Или Марианна де Гревиль, или мадемуазель де Гревиль, или просто Гревиль, без частицы.
— Прости мне мое невежество! Не привык как-то к дворянским фамилиям…
— Ничего страшного, все ошибаются так или иначе.
— Итак, чего же ты хочешь, Гревиль?
Она всегда терпеть не могла попрошайничать. Ненавидела это. Теперь подыскивает слова, судорожно сжимая руки в карманах джинсов. Он терпеливо ждет, а это ее еще больше заводит.
— Я хочу сигарету! — выпалила она наконец, даже несколько агрессивно.
Он с изумлением смерил ее взглядом. Потом рассмеялся:
— Ты хочешь?! Тебя никогда не учили манерам, Гревиль?
Она с минуту колеблется:
— Пожалуйста…
— Так-то лучше.
Он бросает ей пачку, она берет сигарету. Пачку возвращает с сожалением.
— Спасибо, — бормочет еле слышно.
Жадно закуривает. Спускается по ступенькам, отходит подальше. Оборачивается. Он снова сидит, на этот раз только поднимает голову.
— Месье? Можно с вами поговорить?
— Слушаю тебя.
— Так вот… Я хочу работать…
Он принимает несколько скучающий вид:
— Я, кажется, все тебе разъяснил, а? Ты в одиночном заключении, ты не можешь работать.
— Я могла бы брать работу в камеру, даже если бы за нее и платили мало! И мне не нужно было бы выходить…
— Речи быть не может. Ты не можешь работать. Это приказ директора. Точка, все.
— Вот бардак! Где же мне брать сигареты, а?
— Обойдешься без них.
— Не могу! Я так совсем помешаюсь!
Он снова встает. Нависает над ней.
— Ты и так помешанная! — заявляет с вызывающей улыбкой.
Гнев в ее пристальном взгляде. Она растаптывает окурок, с силой, неистово.
— Я не помешанная! И я не позволю так со мной говорить!
— Неужели? Я буду с тобой говорить так, как хочу! — отвечает он все с той же выводящей из себя усмешечкой. — С учетом твоего прошлого тебя можно причислить к помешанным, разве нет?
Она поднимается на одну ступеньку, чтобы выиграть в росте. Показать, что не боится его.
— Я не по-ме-шан-на-я, — произносит она по слогам. — И если будете дальше меня оскорблять, пожалеете…