— Привет, Марианна… До чего же ты себя довела? Плакала?
— Неужели это запах кофе…
— Я встретила Даниэля, он уходил домой. Сказал, чтобы я тебе принесла чашечку кофе.
— Настоящего?
— Ну да, самого что ни на есть настоящего! — отвечала Жюстина, отстегивая наручник.
Марианна взяла чашку обеими руками, принюхалась с наслаждением, зажмурившись.
— Сахар положила?
— Три куска, как ты любишь!
Настоящий завтрак: свежий хлеб с маслом, крепкий и сладкий кофе! Каждая капля — божественное откровение. Сигаретку напоследок — полный отпад.
— Шеф мне рассказал, что произошло ночью…
— Она сама напросилась! — оправдывалась Марианна. — Я сидела спокойно, и…
— Знаю, — оборвала охранница. — Вечно одна и та же история. Почему ты все время поддаешься на ее провокации? Не обращай внимания, и она в конце концов оставит тебя в покое.
Слизав с пальца последнюю каплю драгоценного напитка, Марианна пожала плечами.
— Ладно, пошли, отведу тебя в душ.
Марианна сняла свитер, кривясь от боли. Все-таки досталось ей накануне. Она задрала футболку, осмотрела синяки. Один под ребрами, другой посередине живота. Какая пакость эта электрическая дубинка! Директор выдал такую начальнику сразу после того, как Марианну перевели в его тюрьму. Для нее специально… Оружие запрещенное, несомненно. Но кому пожалуешься?
Она взяла косметичку с туалетными принадлежностями и направилась следом за Жюстиной к душу, единственному в дисциплинарном корпусе. Ровно десять минут, чтобы смыть скверну прошедшей ночи. Кабинка была чистая, тело и дух возвеселились. Ни запах дешевого геля, ни шампунь, едкий, как растворитель, — ничто не могло это веселье омрачить. Марианна могла провести там хоть целый день.
— Марианна! Прошло уже четверть часа! Пора выходить… Ты не одна, мне и других нужно отвести в душевую!
Она с неохотой закрыла кран, наскоро вытерлась. Задержалась перед раковиной, расчесать короткие волосы, такие же черные, как глаза. Мельком взглянула на себя в зеркало. Лучше не смотреть. Вышла к Жюстине в коридор.
— Выведешь меня на прогулку?
— Марианна, не начинай, пожалуйста. Ты знаешь распорядок не хуже меня.
В дисциплинарном блоке полагалась одна прогулка, после полудня, час, и не более того. Жюстина не уступит, и надеяться нечего. Вот и решетка. Мерзкая камера разинула пасть, словно гигантский членистоногий монстр.
— Посидишь немного со мной? — робко спросила Марианна.
— Пять минут, не больше, — сжалилась охранница.
Это и так сверх ожиданий. Только с ней Марианне было приятно общаться. Женщины уселись рядышком, у стены.
— Ну и вонища же тут! — заметила Жюстина.
— И не говори! Не могла бы ты меня перевести в другую камеру?
— Нет, директор лично приказал тебя запереть здесь… Для острастки, чтобы ты наконец унялась и не нарывалась!
— Ну, поглядим… Плохо он меня знает, этот болван!
Марианна умолкла, насторожилась.
— Слышишь? — прошептала она.
— Что?
— Поезд, что же еще!
Жюстина тоже напрягла слух, и ей показалось, будто она различает отдаленный рокот.
— Как всегда, фанатеешь от рельсов, а?
— Как всегда… Если я когда-нибудь выйду, то первым делом сяду в поезд…
Если выйду когда-нибудь.
— Будешь осмотрительней — рано или поздно выйдешь, — заверила надзирательница.
— Скажешь тоже! Мне тогда стукнет шестьдесят, и на голове ни волоска не останется… Это будет в… две тысячи сорок пятом… Вот хрень! Просто научная фантастика! Две тысячи сорок пятый год…
— Может, тебя выпустят и до того, как тебе исполнится шестьдесят. Если не добавишь еще наград к своему послужному списку!
— И когда? Лет в пятьдесят, ты хочешь сказать? И что это меняет?
— На десять лет меньше; думаю, это меняет все.
Обе замкнулись в долгом молчании, как будто мало им было тюремных стен.
— Еще поезд… — прошептала Марианна. — Товарняк.
— Как ты их различаешь? — удивилась Жюстина.
— Он звучит по-другому, не так, как скорый! Ничего общего…
— Почему ты так любишь поезда?
— Всегда любила… Слушать, как проходит поезд, приятно. Особенно когда сидишь взаперти… Когда я была малявкой, мне только на поезде удавалось немного отъехать от деда с бабкой… В летний лагерь или к тетке. Сбежав из дома в первый раз, я тоже села в поезд… Приятно вспомнить! А ты? Можешь вспомнить что-то хорошее о поездах?
— Ну, ты знаешь, я ездила на пригородном каждый день, когда жила на парижской окраине. Так что для меня это рутина… И потом, воспоминания о поездах не всегда приятные…
— О чем ты подумала? — спросила Марианна, вытаскивая пачку сигарет.
— Не очень-то хочется об этом рассказывать…
Жюстина взяла сигарету, отвернулась.
— Я же вижу, что хочется, только начать трудно…
Жюстина грустно улыбнулась. Девочка снова права. Под напускной наглостью и бесчувствием таился дар понимания, способность проникать в то, что оставалось скрытым. И еще много других талантов… Жаль, что все это пошло прахом. Жаль, что вся ее жизнь пошла прахом.
— Это случилось давно. Я тогда была студенткой. Каждый вечер садилась на пригородный поезд, возвращалась домой, к родителям. Иногда довольно поздно…
— Когда в пригородных поездах уже небезопасно, да?
— Именно… Вагон был почти пустой, но я привыкла. Сидела, читала книгу, даже помню какую… Потом вошли трое парней. Я сразу поняла, что они нам зададут жару. Шумные, вульгарные. Мелкое хулиганье, понимаешь…
— Понимаю!
— Двое уселись напротив меня, один рядом. Я делала вид, будто их не замечаю, уткнулась в книжку… Хотя уже не разбирала слов… Даже страницу так и не перевернула… Они начали насчет меня отпускать словечки…
Жюстина смолкла, обхватила руками колени, уперлась в них подбородком.
— Спорим, они говорили, какая ты хорошенькая и прочую ерунду…
— Ну да, что-то в этом роде… А потом… один из них бросил окурок мне на ногу и растоптал… Тут я поняла, что дело серьезное и я в настоящей опасности.
Марианна сжала кулаки: ей хотелось сыграть какую-то роль в этой сцене, которая странным образом ей напоминала другую, похожую. Я бы уж заставила их покрутиться, этих мерзавцев!
— Я сказала, чтобы они угомонились, — продолжала Жюстина. — Но другой схватил меня за руку. Я умирала от страха, я кричала… И тогда какой-то мужчина, он сидел на несколько рядов впереди, встал…
Марианна побледнела.
— И вмешался? — спросила она каким-то не своим голосом.
— Да… Он подошел, потребовал оставить меня в покое. Я воспользовалась тем, что они отвлеклись, и удрала. Выйдя в проход, оглянулась и увидела, что эти трое юнцов схватили его за грудки… Я перебежала в другой вагон, потом в следующий. И в следующий за ним. Пока поезд наконец не доехал до станции. Я вышла… И… И покинула вокзал, взяла такси…
Жюстина замолчала. Марианна сидела, опустив голову, разглядывая свои ноги.
— Я так и не выяснила, что сталось с тем мужчиной, — призналась охранница. — Ты и представить себе не можешь, как я винила себя… Я ничего не сделала, чтобы ему помочь. В совершенной панике старалась убежать как можно дальше, не раздумывая… Несколько дней после этого я листала газеты, просматривала заметки о происшествиях. Так боялась прочесть, что его убили… Я хорошо его помню, во всех подробностях. Его лицо. Костюм, галстук…
— Если бы он погиб, ты бы узнала…
— Но его наверняка избили, знаешь. Он это сделал ради меня, он меня спас… А я — я так и не поблагодарила его.
— Понимаю… Но главное: ты — ты выпуталась из той истории… Что бы они ни сделали с тем мужиком, это пустяки по сравнению с тем, что могли бы сделать с тобой. И потом, он ведь прекрасно понял, почему ты сбежала… Ты еще ездила на поездах, после этого?
— Никогда. Так и не смогла. Если бы ты знала, как я перепугалась… Это странно, ведь они меня почти не тронули, но…
— Но ты как будто… все пережила так, как если бы это случилось в реальности. Боль, конечно, не такая, зато страх не меньше… В итоге ты так больше и не смогла сесть в поезд… И все-таки видишь: остались еще на свете добрые люди!
— Остались, конечно! — улыбнулась Жюстина. — Ладно, мне пора…
Марианна не спорила. Жюстина и так сделала много, уделив ей эти минуты. Поделившись с ней сокровенным. Хотя и перевернула ей все нутро, сама того не ведая.
— И… как называлась та книжка? — все-таки спросила она. — Которую ты читала в поезде?
— Забавный вопрос! Она называлась «Зеленый храм», вряд ли я когда-нибудь это забуду!
Марианна закрыла глаза.
— Что-то не так? — забеспокоилась Жюстина. — Ты выглядишь… как-то странно. С тобой тоже такое случилось?
— Нет, разумеется, нет.
— Знаешь, Марианна, я мало кому об этом рассказывала, и…
— И я сохраню твою тайну — даже под пытками!
— Спасибо… Но не беспокойся, здесь никого не пытают. Нас всех испытывает тюрьма.
Суббота, 7 мая, — арестный дом в городе С. — дисциплинарный блок
Тридцать дней. В мерзкой, вонючей дыре.
Семьсот двадцать часов одиночества.
Сорок три тысячи двести минут медленного падения. Без особой разницы между днем и ночью.
Два миллиона пятьсот девяносто две тысячи секунд отчаяния. Без намека на улыбку.
Марианна понаторела в устном счете. Надо чем-то занять время, которое, похоже, застопорилось и со злобным наслаждением превращается в вечность. По капле сочится вдоль темных, заплесневелых стен. Прилипает к решеткам, избирает для своего течения самые извилистые пути. Песчинки забили перемычку, невозможно, чтобы это тянулось так долго.
Марианна положила книгу на покрывало. «О мышах и о людях», настоящее откровение. Прорыв в другую реальность. Единственное, что было хорошего за эти тридцать дней. Самые чистые, прекрасные слезы. Но она уже трижды перечитала роман, почти что выучила наизусть. Что же до второй книги, которую узница с собой взяла, то она такая же тусклая, бесцветная, как и скука. Вдобавок Даниэль нанес удар исподтишка. Уехал в отпуск с женой и детьми, не пополнив запасы своей юной протеже. Нарочно. Это тоже, ясное дело, часть договора.