Сколько ненависти в вопросе. И сколько страдания… Марианна снова закрыла глаза. Жюстина ткнула ее ногой в спину:
— Эй! Я с тобой говорю! Могла бы и повернуться!
Марианна медленно перекатилась, оказалась лицом к лицу с новым врагом, или старой подругой, чье лицо осунулось от боли. Непонимания, разочарования.
— Итак? Ты довольна собой? Прикончила вертухайку!.. Молчишь? Язык проглотила?
Марианна уперлась руками в бетон, с трудом поднялась.
— Прости меня.
— Мне тебя простить? Но ты не у меня должна просить прощения! У троих ее детишек и у ее мужа, вот у кого ты должна просить прощения…
— Я не хотела…
— Ты уже не отдаешь себе отчета в том, что делаешь! Так или иначе, это ты ее ударила и столкнула с лестницы! В общем и целом я ошибалась. Нельзя было доверять тебе. Ты только и умеешь, что убивать!
Марианна даже не пыталась возражать. Вжавшись в перегородку, смотрела в пол. Ее молчание привело Жюстину в ярость. Она прижала Марианну к стене, обеими руками надавила на грудь.
— Ты только и умеешь, что убивать, да?! — заорала она.
Марианна затрясла головой, попыталась вырваться, не прикладывая ни малейшей силы. Позволяя, чтобы Жюстина пригвоздила ее к позорному столбу.
— Значит, тебе незнакома жалость?
Глаза у Марианны заблестели. Чем еще она могла защититься?
— Думаешь, ты смягчишь меня своими слезами? — кричала надзирательница. — Что плохого тебе сделала Моника, а? Ты убила ее просто так, да?
— Перестань! — взмолилась Марианна, разражаясь рыданиями. — Пожалуйста…
Жюстина с силой толкнула ее, стукнула головой о стену.
— Так бы и убила тебя! Ты это заслужила!
Внезапно послышался другой голос:
— Жюстина! Прекрати… довольно.
Даниэль стоял у входа в карцер. Охранница отпустила Марианну.
— Успокойся, — приказал шеф. — Все равно это бесполезно…
Марианна по-прежнему стояла. Скованная страхом. Все тело ее дрожало, как водная гладь под ветром.
— Расскажи нам, Марианна, что произошло, — велел Даниэль.
— К чему это! — взорвалась Жюстина. — Все и так знают, что это она убила Монику!
— Да. Но я хочу услышать ее версию…
Жюстина бросила на него вызывающий взгляд:
— Ты выгораживаешь ее потому, что с ней спишь, да?
Даниэль остолбенел на несколько секунд. Но при сложившихся обстоятельствах о таких мелочах уже можно было не беспокоиться.
— Я не собираюсь ее выгораживать! Я просто хочу, чтобы она дала показания.
— Показания? Но ведь не она — потерпевшая!
— Стоп! Теперь ты помолчишь и дашь ей сказать.
— Негодяй! Предатель!
— Прекратите! — вдруг взмолилась Марианна. — Прекратите ругаться… Пожалуйста.
Звук этого голоса, слабого, сорванного, заставил их замолчать. Марианна уселась на пол:
— Я не хотела ее убивать… Я… Я хотела убить Соланж. Она подошла… Пока Моника обыскивала женщин…
Марианна пересказывала драму тусклым голосом. Изнуренным. Едва слышным. Повторяла с удивительной точностью слова Маркизы. Убийство Эммы в мельчайших подробностях. Угрозы ей, Даниэлю. Жюстина рухнула на скамью. Начальник прислонился к решетке. Его ненависть постепенно направлялась на другой объект. Как прицел винтовки в тире.
— Я… Я не владела собой… Хотела ее задушить. И… И кто-то попытался помешать… Я даже не видела кто… Ударила локтем… И увидела, как Моника падает с лестницы… И…
Марианна на секунду умолкла. Заново проживала то, что случилось. Что она натворила.
— Я бы лучше сама умерла вместо нее…
На лицах надзирателей гнев сменился растерянностью. Даниэль был ошеломлен. Все трое глубоко травмированы.
— Я могла бы убить Жюстину или тебя… Я никогда не желала зла Монике. Я ударила… Я была в ярости, была вне себя.
Начальник вздохнул:
— Теперь уже слишком поздно. Ты убила, убила снова. Потому, что ты неспособна владеть собой. Потому что ты больна.
Это уязвило Марианну в самое сердце. То же самое говорили эксперты-психиатры в суде. В конце концов, они, наверное, были правы.
— Что вы теперь со мной сделаете?
— Это не нам решать, — отозвалась Жюстина уже более спокойным тоном. — Но тебе ведь уже известна процедура, да?
Марианна поймала взгляд голубых глаз. В них читалась такая же боль. Моника забыта. Они расстанутся. Навсегда.
— Тебя переведут в другой централ, — продолжала охранница. — Ты предстанешь перед судьей и присяжными. Тебе дадут еще десять или пятнадцать лет.
— У меня только одна жизнь… Мне ни за что не отсидеть полного срока…
— Поешь, пока совсем не остыло, — заключила Жюстина будничным тоном.
Потом вышла из карцера. Отправилась проливать слезы куда-нибудь подальше. Она сама не знала, почему плачет. Кого оплакивает. Монику, разумеется. Конечно же, ее детей, ее семью. Может быть, и Марианну.
Даниэль остался. Сел на тюфяк, схватившись за голову. Удрученный.
— Прости меня, Даниэль…
Он не ответил. Даже не поднял головы. Просто слушал, как она рыдает.
— Они придут?
Он наконец поднял глаза.
— Вертухаи… Придут поквитаться, правда?
— Нет. Здесь это не принято.
— Ты не сможешь им помешать. Они придут, я знаю. И ты тоже знаешь…
— Нет! — повторил начальник, повысив голос. — Я этого не допущу.
— Да это и не страшно… Пусть бы они меня убили, так лучше…
— Помолчи, Марианна. Пожалуйста, помолчи…
Он с трудом поднялся на ноги. Еще раз пристально вгляделся в нее. И оставил в ночи, пожирающей надежду. Запирая дверь, он еще слышал голос из-за стены: Прости меня, Даниэль!
Ему пришлось опираться о перила, чтобы подняться по лестнице, настолько он обессилел. Жюстина развозила ужин. Даниэль прошел в кабинет позвонить жене. Предупредить, что не приедет ночевать.
Он взял сигарету, встал перед открытым окном, жадно вдохнул, как астматик, которому не хватает кислорода. Он не мог до конца уразуметь, что́ причиняет ему такую боль. Гибель одной коллеги во спасение другой. Близящаяся разлука. Окончательная. Больше никогда не видеть ее черных глаз. Не слышать ее голоса, не прикасаться к ее коже. Больше никогда. Да, это было тяжелее всего. От мгновенного чувства вины сдавило грудь. Он хотел бы заплакать, но не получалось.
Сигарета догорела, зажатая в его пальцах. Он едва ощутил ожог. Жюстина вошла в кабинет, и он выронил погасший окурок.
— Ты можешь остаться на ночь?
— Конечно, Даниэль…
— Я тоже останусь… Завтра Санчес пришлет подкрепление. Ужин уже разнесли?
— Да.
— Пойди поешь сама. Я подожду, пока ты сходишь в столовую.
— О’кей… Ты… Тебе нехорошо?
— Ничего страшного, — соврал Даниэль.
У Жюстины в глазах стояли слезы. Даниэль обнял ее. Этого и недоставало, чтобы прорвалась плотина. Он дал Жюстине выплакаться, стараясь не последовать ее примеру. Подождал, пока она успокоится, хоть на какое-то время. Дал ей бумажный платок.
— Прости меня, — сказала она, сморкаясь. — За то, что было там, в карцере… Не знаю, что на меня нашло.
— Я все понимаю…
— Умом я понимаю, что Марианна не хотела ее убивать, но…
— Нет, она не хотела… Я знал, что рано или поздно что-то такое случится. Надеялся это предотвратить. Я… У меня не получилось… Я потерпел поражение.
— МЫ потерпели поражение. Ты… ты грустишь, потому что больше не увидишь ее, да?
Он не ответил. Сейчас не до откровенности. В его глазах, посеревших, как море перед грозой, читалось трогательное чувство вины.
— Она… Она как-то утром призналась мне, — пробормотала Жюстина.
— Призналась в чем?
— Что влюблена в тебя… Не знаю, говорила ли она это тебе. И я подумала, что ты… Но… Может, и не стоило поднимать эту тему.
Комната надзирателей — 20:15
Даниэль наблюдал, как варится кофе. Сочится капля за каплей. Сидел на стуле верхом, положив подбородок на спинку. Как будто из него вытекла вся кровь. Капля за каплей.
Он думал только о ней. В самом низу, в застенке. Одна, покинутая. Испуганная, конечно. Во власти своих демонов, демонов убийцы. Жаждет, безусловно, его объятий, чтобы защититься, укрыться в них. Как и он жаждет заглянуть ей в глаза, утешить ее. Но у него не было сил пойти к ней. Да и права такого не было. Идти утешать ее, когда трое детишек оплакивают свою мать?
Жюстина снова застала его врасплох. Он выпрямился на стуле:
— Я сварил кофе.
— Спасибо. — Надзирательница посмотрела ему в лицо. — Ты спускался к ней?
— Нет! — поспешил он ответить.
— Я бы тебя не осудила…
Он налил кофе в две чашки.
— У нас проблемы, — объявила Жюстина. — Дежурные надзиратели ужинали в столовке… Они у меня спросили, сунули ли мы Марианну в карцер.
— И что? — спросил Даниэль, предчувствуя недоброе.
— Они хотят преподать ей урок… Я им сказала, чтобы они ее не трогали. Это их взбесило, они спросили, почему я выгораживаю девку, которая убила мою коллегу…
— А в итоге?
— Больше они мне не сказали ни слова. Ты думаешь, что… Думаешь, они исполнят свою угрозу?
Даниэль стиснул зубы так, что челюсти четко обозначились на посуровевшем лице.
— Они знают, что я остался на ночь?
— Да.
— Значит, есть шанс, что они уймутся… Они все еще внизу?
— Когда я уходила, они все еще ужинали.
— Кто именно?
Жюстина перечислила дежурных вертухаев. Шеф помрачнел. Дурная компания.
— Пойду поговорю с ними. А ты, пожалуйста, спустись к Марианне. Хорошо бы принести ей сигарет, одеяло…
— Ладно… Отнесу ей и кофе тоже. Думаю, ей не помешает.
Даниэль поспешил в столовую. Нужно было как можно скорее разрулить ситуацию. Пока все не пошло прахом. Пока не случилась новая драма. Он ускорил шаг, проговаривая про себя заранее приготовленную речь.
Когда он открыл дверь в столовую, все лица повернулись к нему.
— Ребята, привет.
Все ему ответили, с большим или меньшим пылом. Даниэль пожал руки тем, кого еще не видел сегодня, взял себе легкое блюдо и уселся рядом с Людовиком.