Разговор на этом заглох. В молчании они доехали до больницы скорой помощи.
Среда, 29 июня, — центральная больница города М
Она открыла глаз, всего один, правый. Левое веко бастовало. Слишком распухло и не соглашалось подниматься. Марианна повернула голову, испустила гортанный стон. Шею заколодило, затылок — рассыпанный 3D-пазл. Белое изголовье, облупленное; графин с водой, весь в инкрустациях извести. Сразу за ним — стена, тоже белая, облупленная. Марианна глянула на потолок. Тоже белый, облупленный.
Марианна облупленная. И белая, как шершавые простыни.
Попробовала повернуться в другую сторону. Такая же боль. Но там, по крайней мере, окно. С решеткой. Унылые серые здания вместо горизонта. Ни деревца, ни краешка неба. Дезинфицированная камера, пропахшая эфиром. Гениально…
Боли, одна за другой, вылезли из тени. Марианна приступила к инвентаризации. Выслушала каждую жалобу тела, каждое сокращение мышц. Расчленила плоть на мельчайшие волоконца. Вытянула левую руку. Лубок на сломанном пальце, повязка вокруг запястья. В правой руке, прикованной к кровати, канюля для перфузии. Ощупала лицо. Губы, чудовищно раздутые, опухший глаз, плотная повязка на лбу. Нос разбит. Может быть, сломан. Хорошо, что у меня нет перед глазами зеркала. Что я не могу увидеть своей рожи…
Она пошевелила ногами: два высохших бревна. Но самое тяжелое еще оставалось сделать. Марианна вцепилась в бортики кровати, попыталась сесть. Тут она заорала в голос и рухнула всем своим весом на покрытый пластиковой пленкой матрас. От такого простого движения у нее перехватило дыхание, она жадно вбирала кислород из затхлой атмосферы.
Вторая попытка. Дротики, вонзившиеся в грудную клетку и в живот, остановили порыв.
Она отступилась. Ребра переломаны. Проклятые вертухаи!
В опись повреждений пришлось включить рану у основания черепа, на затылке, там, где начинают расти волосы. Несколько недавно наложенных швов.
Было такое ощущение, будто ей залили гипсом полость рта. Марианна сжала челюсти. И на этот раз боль припечатала ее к подушке, а лицо скривилось самым жалким образом.
Закончив ревизию увечий своего тела, она опустила здоровое веко. Дух принял эстафету. Проверка: что сохранилось в мозгу. Избиение в карцере, лицо Жюстины. Ужас в ее глазах. Жюстина, она хотела помочь, боролась до конца. Жюстина, дорогая моя Жюстина.
Воспоминания возвращались одно за другим… Ей совал дубинку в рот. Ее насиловал. Этот…
Никаким словом не выразить отвращения. Мгновенно подкатила тошнота. Едва избежав катастрофы, Марианна просто расплакалась. Слезами, по крайней мере, не испачкаешься.
Конец фильма, Даниэль берет негодяя на мушку, хочет свести с ним счеты. Эти образы Марианна сохранила. Единственные, достойные того, чтобы их время от времени просматривать.
Даниэль… Он отвез ее сюда, держал за руку. Поцеловал в лоб. Сделал знак, улыбнулся напоследок, перед тем как ее уволокли люди в белых халатах. Даниэль… Он простил ей ее преступление. Марианна расплакалась еще пуще. Даниэль, которого она уже никогда не увидит. Жестокая, очевидная истина.
Она стиснула помертвевшие пальцы под лавиной страшных воспоминаний. Париотти. Падение с лестницы. Мертвая Моника внизу. Лучше бы эти мерзавцы выжгли мне мозг! Вдруг она осознала, что нынче среда. На этот день назначено свидание. Может быть, даже на этот самый час.
Это уже было слишком. Просто невыносимо. Марианна захлебывалась рыданиями, тонула в собственных слезах. Все из-за этой дряни, Маркизы! И она ведь не подохла даже, не сделала такого одолжения. Сейчас наслаждается каждой секундой мести.
Полное фиаско. Похоже на ее, Марианны, жизнь. Собственно, это ее жизнь и есть.
Скоро ее выпишут отсюда, запрут в другом централе. В новом склепе. С новыми мерами пресечения. Может быть, отправят прямо в карцер, и надолго. Навсегда.
С двумя надзирательницами в послужном списке она станет вожделенной мишенью. Заклятым врагом охранников. Будет расплачиваться за всех. Станет средоточием всех видов ненависти, точкой схода. Ее накажут примерно, чтобы другим неповадно было. Притеснения, унижения, пытки. Ее примут со всеми почестями в той новой тюрьме.
Ей было трудно дышать, ее захлестнула волна отчаяния. Попыталась дотянуться до графина, чтобы утолить жажду. Слишком далеко, слишком больно. Тогда она смочила губы и язык соленой влагой, которую щедро изливали глаза.
Если бы только я нашла способ связаться с комиссаром, назначившим свидание! Если бы только…
Если бы только ты, Марианна, не оказалась прикованной к больничной койке, в полном одиночестве. Слишком поздно. Полный швах. Пожизненный. Навсегда.
Дверь палаты отворилась, наверняка дьявол собственной персоной…
Вошла медсестра, попросту медсестра.
— Гляньте-ка! Мы очнулись!
Кто это — мы? Я так опухла, что она меня принимает за двоих? Марианна вытерла слезы единственной подвижной рукой. Вгляделась в белый халат единственным глазом. Лет тридцати, темные волосы забраны в конский хвост. Ноги втиснуты в смешные розовые сабо.
— Как мы себя чувствуем?
— Болит… везде.
Трудно разговаривать, когда рот забит цементом.
— После перфузии это пройдет. Врач осмотрит вас во второй половине дня.
— Теперь который час?
— Скоро полдень.
Еще несколько часов до свидания. Но каким чудом… Перестань грезить, Марианна.
Тетка в белом халате проверила канюлю, потом извлекла термометр.
— Суньте под мышку, — велела она.
Марианна со стоном подняла правое плечо. Медсестра явно осторожничала. Не подходила слишком близко к кровати. Ее, безусловно, вкратце проинструктировали относительно феномена Гревиль.
— Тридцать девять… Хм…
— Какой номер моей палаты? — спросила Марианна.
— Сто девятнадцатый… В отделении общей терапии.
Марианна выкатила глаза. Нет, выкатила один глаз.
— Это… Это был номер моей камеры в тюрьме…
— В таком случае этот номер вряд ли можно считать для вас счастливым!
Дура! Лучше бы купила себе обувку поприличней, чем шутки шутить!
— Нос у меня… сломан?
— А, да-да! Но успокойтесь: он все еще достаточно прямой!
— Мне хочется писать… Надо встать…
— Вы не можете встать, вы прикованы! Я принесу вам судно.
Медсестра прошла в туалет и вынырнула оттуда с переносным сортиром. Наблевать туда — это запросто, но вот для остального…
— Только не туда!
— Нам ни к чему капризничать!
Она уже начинает надоедать этими «нам». «Мы» тебе сейчас дадим в морду. «Мы» тебя заставим слопать твои сабо от куклы Барби в костюме медсестрички.
— У меня все равно нет ключа от наручников!
— А если пожар, как «мы» поступаем? — вздохнула Марианна.
— Переносим кровать!
— Забавно! Нет, давайте, отстегните меня, я не могу сделать сюда свои дела…
На этот раз тяжело вздохнула медсестра:
— Мне некогда!
— Но и мне приперло!
— Тогда почему бы нам не сходить в судно?
Марианна так глубоко вздохнула, что легкие чуть не сдвинулись с места. «Мы» сохраняем спокойствие.
— Ну пожалуйста! Ведь у кого-то же есть ключи?
Тетенька в розовых сабо подняла глаза к небу:
— У полицейских в коридоре.
— Я просто хочу пойти в туалет… И еще немного помыться…
Медсестра исчезла. Вернулась в компании замухрышки в мундире, который уставился на Марианну маленькими хитрыми глазками.
— Я отстегну тебя на десять минут, о’кей? Но если ты что-нибудь учудишь…
— Я не в том состоянии! Я просто хочу пописать и помыться! Я немногого прошу, черт возьми!
Полицейский расстегнул браслет, Марианна, опираясь на локти, выпрямилась. Жуткое испытание. Лопатки горели огнем. Медсестра отсоединила аппарат перфузии, Марианна села на край кровати. На ней был зеленый бумажный халат, который ее не слишком красил. Но очень открытый. Полицейский так и присосался взглядом.
Марианна осторожно встала. Она шла, как по тонкому льду. Медсестра придерживала ее, впившись наманикюренными пальцами в пылающую кожу.
Увидев себя в зеркале, Марианна застыла с разинутым ртом. Обезображена. Опознание невозможно даже силами лучших криминалистов.
— Делайте свои дела, а потом я вам помогу помыться!
— Не нужна мне ваша помощь, как-нибудь справлюсь сама!
Дверь наконец закрылась. Марианна, остолбенев, застыла перед своим отражением. Скинув халат, чуть не вскрикнула от ужаса. Еще хуже, чем после разборки в душевой. Тело цвета грозового неба. Все оттенки синего, лилового, черного. Кроме синяков, ссадины, там, где кожа лопнула, не выдержав ударов. Она уселась на унитаз. Жуткая боль между ног, новые швы наложены слишком туго. Вся дрожа, Марианна наполнила раковину теплой водой, осторожно ополоснула лицо. Мыло было только антибактериальное, им она и помылась.
Медсестра вошла без стука. Полицейский чуть не вывернул шею, пытаясь подглядывать. Но Марианна уже надела халат. Опоздал, бедолага!
— Мою одежду принесли?
— Нет. Ничего не приносили. Мы закончили? Тогда нам пора обратно в постель…
— Да. «Мы» закончили. «Мы» пойдем…
Марианна вернулась в палату под пронизывающим взглядом карапуза. Ладно, давай пялься на мою задницу, жалкий дебил! На дармовщинку, не лишай себя удовольствия!
Перед самой кроватью у нее сложилось странное впечатление, будто она запнулась о ступеньку. Но пол-то был совершенно гладкий. Она свалилась к ногам полицейского; тот поднял ее, схватив за руку и нечаянно надавив на иглу, через которую производилась перфузия.
— Вы это нарочно, что ли! — разозлилась Марианна. — Кретин!
— Эй! Уймись, де Гревиль!
— Просто Гревиль! — зарычала Марианна, отталкивая его.
Она снова залезла под простыни, а полицейский застегнул наручник на ее запястье.
— Вертухаи не любят, когда кто-то делает за них их работу! И они правы…
Полицейский не стал спорить. Она снова лежала одна, немного более чистая. Могла плакать, сколько душе угодно. Все остальное уже не важно. Она осуждена окончательно. Туннель, по которому она брела так долго, замуруют с обеих сторон.