— Это что, тоже такое правило?
— Да, — отрезал Даниэль резким тоном. — Директор сообщил мне, что она не вернется к нам. Что ее переведут в централ П. Тогда я пошел к ней в камеру, собрал ее вещи и привез ей.
— Долго вы пробыли в палате?
Даниэль расстегнул воротник рубашки. У него складывалось впечатление, будто вокруг его шеи медленно затягивается петля.
— Пробыл какое-то время, да.
— Какое-то время? Поточнее, месье Бахман.
— Да не знаю я! — вскричал Даниэль. — Может быть, час… Какая разница?
Вернер заулыбался:
— Вы потеряли счет времени. Вы пробыли в палате около двух часов.
Даниэль осушил стакан воды, стоявший у него на столе.
— Раз вы уже знаете, зачем спрашивать?
— Стало быть, вы пробыли два часа наедине с преступницей. Но двух часов не требуется, чтобы занести в помещение сумку.
— Да в чем вы меня обвиняете, в конце-то концов? — разозлился Даниэль.
— Отвечайте, пожалуйста, на вопросы, месье Бахман.
— Я… Мы поговорили… Я ей сообщил, что ее переводят в П.
— Это заняло два часа?
— Мы разговаривали… О том, что произошло в карцере… О гибели мадам Дельбек тоже…
— Интересно… У вас были хорошие отношения с заключенной?
— Да. Мне удавалось держать ее в рамках. С ней было нелегко, но мы справлялись…
— То есть можно сказать, что вы симпатизировали этой заключенной?
Даниэль стиснул челюсти:
— Да, так можно сказать.
Вернер встал со стула. Заложив руки за спину, сделал несколько шагов по крохотному кабинету.
— Сказала ли вам тогда мадемуазель де Гревиль о том, что собирается совершить побег?
Даниэль выпучил глаза.
— Что?! Да нет же! — вскричал он. — Конечно нет…
— Если бы она вам сказала, что бы вы сделали?
— Отговорил бы ее! И… И предупредил бы полицейский пост перед ее палатой…
Майор перестал ходить и встал перед Даниэлем:
— Думаю, вы не все сказали, месье Бахман.
Даниэль выдержал его взгляд. Но петля затягивалась все туже. Он подумал о жене, о детях.
— Не понимаю, о чем вы говорите, майор…
— Я говорю о ваших отношениях с Марианной де Гревиль… о ваших истинных отношениях.
— На что вы намекаете? — вскинулся Даниэль.
— Я не намекаю, а утверждаю! У вас были особые отношения с этой заключенной… Интимные отношения, если быть точным. Вы признаете, что у вас были интимные отношения с заключенной, совершившей побег, месье Бахман?
Даниэль сник. Он всегда знал, что однажды придется платить. Этот день настал.
— Нет.
— Ложь вам не поможет… У меня есть показания полицейского, который видел, как вы, цитирую, обжимались с Марианной де Гревиль.
Даниэлю хотелось плакать. Он повернулся к окну. Взгляд уперся в решетку.
— Да, — признал он. — Это правда. Я заключил ее в объятия. Но только потому, что она была… травмирована тем, что перенесла накануне… И… И я утешал ее, вот и все.
— Утешал? — усмехнулся Вернер. — И часто вам случается утешать заключенных?
— Нет… Но как вы выяснили, я симпатизировал Марианне… Она плакала, и…
— Утешают обычно жертв, месье Бахман. Редко когда преступников.
— В тот день она была жертвой…
— Жертвой чего?
Даниэлю становилось все труднее усидеть на стуле. Будто он стал электрическим.
— Ее изнасиловали в карцере…
— Охранники? Вас это огорчило, месье Бахман?
— Разумеется! Это недопустимо, ведь так?
— Конечно.
Вернер снова начал ходить.
— Значит, вы отрицаете, что состояли в интимных отношениях с Марианной де Гревиль?
— Я просто обнял ее!
— Проблема в том, месье Бахман, что у меня есть показания, свидетельствующие об обратном. И их дал не полицейский…
Даниэль застыл с разинутым ртом. Он уже догадывался, что вынет сейчас майор из своей шляпы.
— …а Соланж Париотти, которая утверждает, будто однажды ночью застала вас в камере де Гревиль. В момент, когда вы занимались любовью.
Даниэль закрыл глаза, стиснул кулаки.
— Она даже предоставила нам весьма красноречивые фотографии.
— Эти фотографии — подделка! — отчаянно защищался Даниэль. — Она ненавидит меня и ненавидела Марианну! Она на все готова, лишь бы меня потопить!
— Относительно фотографий выскажут свое мнение эксперты… Почему же мадемуазель Париотти так ненавидит вас?
— Потому что… Потому что я отказался переспать с ней.
— Неужели? Она, наоборот, заявляет, что постоянно отвергала ваши приставания. Говорит, что явилась жертвой сексуальных домогательств с вашей стороны.
Даниэль ошеломленно воззрился на полицейского:
— Это неправда!..
— Значит, месье Бахман, вы по-прежнему отрицаете, что имели интимные отношения с заключенной, совершившей побег? Несмотря на свидетельские показания и фотографии?
Даниэль уже знал, чем кончится допрос. Может быть, стоило выложить карты на стол. Но в таком случае он рискует потерять то, что еще у него оставалось. Семью, работу. Так что — нет, нужно сопротивляться. Спасать то, что еще можно спасти. В конце концов, им особо нечего ему предъявить.
— Отрицаю, — уперся он. — Это чистой воды клевета.
Вернер снова уселся напротив него:
— Месье Бахман, это вы помогли Марианне де Гревиль совершить побег из больницы?
— Я помог Марианне? Нет, конечно же нет! Я был здесь, когда она сбежала, вы можете проверить!
— Мы проверим, месье Бахманн, проверим. Знаете ли вы, как мадемуазель де Гревиль совершила побег?
Он снова взялся за сигарету, и майор не пытался ему помешать.
— Она… Она, кажется, нейтрализовала полицейских и вышла из палаты… Так, во всяком случае, я слышал.
— Как, по-вашему, она могла одолеть двух вооруженных постовых?
— Марианна умеет биться, как никто! — объяснил Даниэль с улыбкой.
— Но в данном случае никакой борьбы не было. Она пригрозила им пистолетом. Вопрос в том, каким образом этот пистолет очутился в ее палате.
У Даниэля исказилось лицо.
— Так вот, вы — единственный, кто побывал в этой палате, кроме медицинского персонала.
— Вы… Вы обвиняете меня в том, что я передал оружие Марианне?
— Таковы факты, месье Бахман.
— Но… Это смешно! Абсурдно! Откуда бы я взял это оружие, а?
— Я не знаю; это вы нам скажете — рано или поздно. Вы поедете с нами в комиссариат, месье Бахман.
— Я не помогал Марианне! — твердил Даниэль.
— Будьте добры следовать за нами!
— Но… Я не могу оставить коллегу совсем одну! И потом, мне не в чем себя упрекнуть!
Лейтенант подошел к нему с парой наручников.
— Вы скуете мне руки? — ужаснулся Даниэль.
— Такова процедура, месье Бахман, — отозвался Вернер. — Сейчас… девять часов тридцать пять минут, вы официально находитесь под стражей начиная с этого времени.
Марианна поставила свой будильник у изголовья. Смотрела, как медленно пересыпается время, превращаясь в зеленые сверкающие кристаллы.
Эти зеленые цифры напоминали ей о разлуке. Даниэль, любовь моя, я о тебе не забыла. Я уберусь отсюда, и мы будем вместе. Теперь это вопрос дней. Она сощурила глаза, перевернулась на спину. Уставилась в потолок.
Действовать с умом. Не спешить. Для начала притвориться мягкой, покорной. Всячески их улещать. Пусть забудут о ее истинной природе, видя перед собой всего лишь безобидную молодую девушку.
Прежде всего освоиться на местности. Совершить прогулку при свете дня, обнаружить лазейки. Ведь как только она выйдет за порог, бежать нужно будет быстро, очень быстро.
Она составила психологический портрет каждого из своих тюремщиков.
Ей казалось, что нейтрализовать Дидье будет наименее сложно. Вряд ли ему в должной степени присущи сила и боевой дух. Вдобавок то, как Дидье пожирал ее глазами, выдавало желание определенного рода. Возможно, получится заманить его в сети.
Лоран — не такая легкая добыча. Крайне подозрительный, куда более мощный. Брутальный, бесчувственный. Его лучше избегать.
А вот комиссар — самый непримиримый враг. Хитрый, умный. Жесткий.
Что до четвертого из шайки, который должен был прибыть сегодня, Марианна сохранила о нем лишь смутные воспоминания.
Да, приоритетная цель — Куница.
Марианна осмотрела комнату на предмет потенциального оружия. Нечем особенно поживиться. Шариковая ручка, которую можно воткнуть в горло. Удлинитель, которым можно скрутить руки. Придется довольствоваться оружием тела, самым смертоносным.
Нужно было восстановить форму. Марианна сняла лубок с пальца левой руки, наложила тугую повязку. Начала понемногу разминаться перед зеркальным шкафом. Сначала медленные движения. Потом все быстрее, неистовее. Ее правый кулак, ее ступни мелькали в воздухе со скоростью молнии. Будь перед ней противник, она бы измолотила его в труху. Но все-таки боль была практически невыносимой. Она возникала то здесь, то там, но Марианна выкладывалась по полной, стараясь игнорировать жалобы ослабевшего тела. Какая разница, страдает она или нет, пусть даже от страдания лишится чувств. Не важно, что шеей не шевельнуть, что в ребрах трещины. Но через полчаса такой бесчеловечной тренировки она рухнула на колени перед зеркалом, стиснув зубы.
Позволила себе очень горячий душ. Причесалась, надушилась. Потом снова улеглась в свою слишком широкую постель. Дайте мне еще пару дней, мужички, и я вас всех сделаю!.. Марианна упорхнет. Навсегда!
Представив себе лицо комиссара, она расхохоталась. Но даже смеяться было больно. Тебе это дорого обойдется, месье комиссар! Твои начальнички тебя линчуют! Отправят регулировать уличное движение, не успеешь и глазом моргнуть!
Она с наслаждением выкурила сигарету. Жизнь — любопытная штука, думала она, наполняя легкие никотином. Копы бросили меня в тюрьму, копы вытащили меня оттуда. Я влюбилась в тюремщика.
Я, девушка из хорошей семьи! Гревиль!
Шаги в коридоре. Придать себе утомленный вид. Она, впрочем, и правда утомлена. Дверь отворилась, Марианна повернула голову. Взгляд упал на усики Куницы. Судьба улыбалась ей. Дидье принес обед, поставил поднос на письменный стол.