С каждой прошедшей секундой я все глубже входил в нее, остановившись, когда выражение чистейшего благоговения промелькнуло на ее лице. Наши губы соединились в безумном горячем поцелуе, когда я вошел в нее, задавая быстрый ритм, только чтобы замедлиться, когда она усилила хватку своих рук на моем теле.
Мы были созданы друг для друга.
Я всегда знал это.
И теперь она знала тоже.
Я попытался остановиться, желая, чтобы чувство завершенности внутри нее длилось вечность, но это было невозможно. С завершающим толчком я выплеснул всю оставшуюся энергию, возможно, всю оставшуюся душу... А затем тьма нашей реальности опустилась на меня с удушающим напоминанием — то, что мы сейчас разделили, имело силу, чтобы все разрушить. Но вместо того, чтобы в ужасе закричать, что она только что занималась любовью с монстром... Майя открыла глаза, и слезы заструились по ее лицу, когда она прошептала:
— Прямо как в моих снах.
Если бы она только знала…
Это были не сны...
А настоящие воспоминания.
— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я всегда тебя любила.
Ее глаза закрылись.
— И теперь... — сказал я дрожащим голосом. — Ты можешь спать.
Я мог позволить ей только это.
ГЛАВА 31
Что ворам с рук сходит, за то воришек бьют.
~ Русская пословица
Майя
Мои сны были наполнены Ником… Я не уверена, почему в них он казался таким знакомым, и неважно, смеялась я с ним или плакала, а он обнимал меня, вытирая слезы, и говорил, что все будет хорошо. Тепло, исходящее от него, окружало меня, и я взглядом пыталась отыскать часы. Они показывали два часа ночи, а это значило, что у меня было еще несколько часов, чтобы побыть в его объятиях. Мои тяжелые веки закрылись.
— Больно! — закричала я. — Как же плохо.
— Ты знала… — в его голосе слышалось сожаление, — что некоторые философы считали боль частью сознания? Что мы могли бы превзойти ее, если только позволили бы своему разуму увидеть то, что за ней?
— Как? — я сжала зубы. — Как я могу видеть что-либо за болью?
— Сфокусируйся на моем голосе, — настаивал он, разрезая мою руку еще раз. — Я остановлюсь, когда ты перестанешь реагировать.
— Но…
— Пожалуйста, — попросил он так, словно ему тоже было больно, — пожалуйста, просто попробуй.
— Зачем? Ты можешь это остановить! Это ты причиняешь мне боль!
— Что, если я пообещаю тебе удовольствие после боли... Что, если я пообещаю тебе нечто большее?
Мое зрение стало размытым, когда человек в белой маске поднял голову, исследуя меня, изучая.
— Я сказала, я попытаюсь.
— Я пущу немного крови, Майя.
— У меня останутся шрамы.
— Шрамы помогают нам помнить... Также они оставляют нам путь, чтобы забыть... Я оставлю шрамы на твоей руке для того, чтобы запечатлеть след чего-то нового... Для мозга невозможно вызвать воспоминания о вещах, которые не происходили. Поэтому мне нужно оставить след, понимаешь?
Он сделал еще один разрез, и я закричала.
— Они не запомнятся, если я не вызову боль или удовольствие.
— Я выбираю удовольствие.
Он усмехнулся.
— Все выбирают удовольствие. А я всегда выбираю боль.
— Но…
— Но тебя… — я практически могла представить его улыбку под маской. — Я одарю тебя и тем, и другим. Боль нужна, иначе мы оба будем убиты. Но я могу подарить тебе удовольствие, так что когда ты будешь спать... Твои сны будут наполнены не тьмой, — он потянулся к моей ладони и пососал каждый палец, прежде чем поцеловать открытую ладонь, — а светом.
Я резко подскочила, глубоко вздохнув. Николай сразу же схватил меня за плечо, приподнимая мой подбородок, заглядывая в мои глаза, словно ожидал, что я могу превратиться в монстра или что-то такое.
— Извини, — я сглотнула, пока сердце трепыхалось в груди. — Странный сон…
— Расскажи мне… — его голос был охрипшим, и он притянул меня обратно в свои объятия. Я села, прижимаясь к его телу, его подбородок упирался мне в голову, пока он гладил мои руки вверх и вниз. — Что охотится ночью за твоими снами?
Я вздрогнула.
— Удовольствие… — я вздохнула. — И боль… всегда вместе.
— Некоторые могли бы утверждать, что это одно и то же.
— Ты доктор, — тихо сказала я. — Что ты думаешь?
Он молчал. Я клянусь, что практически слышала, как крутятся колесики в его голове.
— Я должен сказать, что одно не может существовать без другого.
— Хм-м.
Мое тело стало тяжелым, но я не была уверена, почему чувствовала себя так, словно меня вводили в медикаментозный сон. Может быть, это из-за секса. Просто вспомнив, какие чувства я испытывала, находясь в объятиях Николая, вызвало появление мурашек по всей моей коже.
— Тебе холодно? — спросил он, губами прикасаясь к моей ключице.
— Нет, — ухмыльнулась я. — Просто подумала об одном замечательном способе, который помогает забыть странные сны... Если ты не против.
— Майя, — прорычал он напротив моего уха, его руки уже свободно путешествовали по всему моему обнаженному телу. — Когда дело касается тебя... у меня абсолютно нет сил отказать тебе.
— Означает ли это, что я наконец-то могу задавать вопросы?
— Если ты можешь говорить, значит, я, очевидно, не так хорош в постели, как думал.
Он руками коснулся моей груди, затем, усмехаясь у моей шеи, перевернул меня на живот и прошептал:
— Но, конечно, спрашивай.
Восхитительное чувство, возникшее под тяжестью нависшего надо мной тела, было почти невыносимо. Я не могла видеть, но чувствовала всю его твердую длину, когда он вошел в меня.
— Я…
— Да?
У меня были вопросы, столько вопросов, и ограничиваться несколькими казалось просто бессмысленным, но если он ответит на один…
— Как долго ты работаешь на моего отца?
Николай толкался в меня, ускоряя темп, и я вскрикнула, когда он ответил:
— С тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать.
— Ты… — я сжала бедра, борясь с ним, удерживая его. — Тебе было всего двадцать три.
— Я был примерно твоего возраста, когда начал работать полный рабочий день на твоего отца, да…
— Что же у него было на тебя?
Я почувствовала следующий толчок, а затем следующий.
— Я думал, теперь ты это знаешь.
— Что? — зрение стало размытым, когда удовольствие взорвалось во всем моем теле.
— Ты, — он замедлил движения, оставляя поцелуи на моей спине, и прошептал: — Это всегда была ты.
ГЛАВА 32
Я не должен бояться своих врагов, потому что все, что они могут сделать, это атаковать меня. Я не должен бояться своих друзей, потому что все, что они могут сделать, это предать меня. Но я должен бояться других людей.
~ Русское расхожее выражение
Николай
Петров: У меня две новые девочки, отправлю, когда ты будешь готов. Они жалуются на боли в животе. Полагаю, ты позаботишься об этом.
Николай: Клиника закрыта до моего возвращения.
Петров: Передавай от меня привет итальянским ублюдкам.
Николай: Я не буду провоцировать того зверя, что преследует тебя, у каждого свой собственный.
Петров: Я больше не заинтересован в итальянцах… Бизнес слишком хорош, когда они не ошиваются рядом. Так я отправляю девочек?
Николай: Я напишу Жак, она сможет вколоть первые лекарства.
Петров: Поцелуй мою дочь.
Николай: Я думал, это против правил нашего соглашения.
Петров: Маленькая птичка чирикнула мне, что это больше не важно. Тик-так, Николай, признаешь ли ты свои грехи? Я в ожидании твоего возвращения в Сиэтл.
Я не ответил ему. Именно этого он хотел. Я знал, что он не может доказать ничего, но мне было ненавистно, что утром я не чувствовал ничего, кроме вины и раздражения, вместо восхищения.
Я должен чувствовать себя удовлетворенным. Вместо этого я чувствовал себя больным.
Я был на похоронах Энди, сжимая руку Майи так крепко, как только физически возможно, и все, о чем я мог думать, были те краткие моменты удовольствия в ее объятиях, и как я хотел большего.
Если бы мне дали выбор восемь лет назад, я был бы в том же самом проклятом положении. Это всегда было о ней. И всегда будет. И я никогда не смог бы сказать ей, как сильно она важна для меня, не раскрыв своих секретов, не подвергнув ее опасности и не заставив ненавидеть меня вечно.
Я выпустил ее руку, затем обернул пальцы вокруг ее запястья, где были шрамы.
Шесть порезов на каждой руке.
Всего двенадцать.
Все, кроме двух, были горизонтальными. Они сделаны стеклом из машины, в которую она, предположительно, врезалась. Фрагменты стекла были всажены в ее руки, чтобы удостовериться, что они выглядели именно так, будто попали сюда в результате аварии. Идеальный план. Для того, чтобы увидеть что-то, что она никогда не видела. Идеальный план, чтобы насильно превратить нетерпеливого двадцатитрехлетнего парня в помощника тирана.
— Сделка, — Петров пожал плечами. — Твой отец сказал, что ты согласился.
Мой отец солгал, что означало, что задолго до своей смерти, он, должно быть, многим был обязан Петрову. Но Петров никогда не собирал долги деньгами, он собирал их кровью. Несмотря на то, насколько я был богат, я бы никогда не смог выплатить долг.
— Конечно, — солгал я. Я был так чертовски хорош во лжи, в том, чтобы заставить кого угодно поверить во что угодно, что мне даже было скучно. — Чем бы ты хотел, чтобы я занимался, Петров? Кроме управления многомиллиардной компанией и сохранением твоих методов… в секрете.
— Разве я сказал, что мне нужен бухгалтер?