– Это ты без меня никто. – Шепот утонул в громких ударах.
Последнее, что я увидела, прежде чем отключиться, – профессор Ричардсон. Он стоял под дождем и кричал: останься! Я прислушалась. Его слова не были просьбой. Он требовал: выживи!
Говорят, к хорошему быстро привыкаешь. Но от плохого отвыкаешь быстрее. Каждая клеточка тела болела. Глубокий вдох, мягкий выдох: ребра не сломаны. Когда все началось, я быстро поняла, как прислушиваться к телу и понимать, насколько все плохо. Сейчас – терпимо. Но левый глаз опух – я едва что-то видела. Пришлось много раз поморгать, чтобы линза встала как надо, но все равно нужно закапать в глаза или добраться до рюкзака, где запасные линзы.
Томас оставил меня там, где я отключилась, – на полу у кровати. Как и во многие дни до отъезда в Берроуз. Я застонала. Идиотка! Урок усвоен, черт возьми. Я дернула рукой, но запястье не слушалось. Сломано? Не болит. Я дернула снова. Что за… Повернув голову, я сквозь пульсирующую боль в висках увидела: руки связаны вместе и закреплены у изголовья кровати.
– Нет. – Я попробовала вырваться. – Нет-нет-нет!
Из-за ужаса дыхание сбилось, и я начала захлебываться воздухом, а через пару секунд – слезами. Они текли по щекам, а я не могла их вытереть. Слезы щекотали кожу и щипали раны. Пару секунд спустя я успокоилась – всегда успокаивалась, иначе бы не выжила. Осмотрелась. Моя спальня… Я скучала по лавандовым стенам, стеллажам с книгами и любимому широкому подоконнику. Но меня колотило от осознания, что я попалась.
Ладно. Ищем плюсы. Он не убил меня. Он связал руки простыней, а не наручниками. Видимо, в приступе ярости не смог их найти. Развязать узел легче, чем сломать себе запястье. Я вспомнила фильм «Пила» и момент, когда герою пришлось отпилить ногу ради шанса выбраться на свободу. Смогла бы я?.. Резко затошнило. Я прикрыла глаза, и по лицу побежали новые дорожки слез.
Оказаться бы в кампусе, в своей кровати. Или на лекции у профессора Ричардсона. Мысли о Дереке придали сил и смелости. Я прислушалась: тихо. Наверное, Томас на дежурстве. У меня есть пара часов – или минут, если сейчас день и он приедет домой на обед, – поэтому медлить нельзя. Успокоив эмоции, я начала раскачиваться из стороны в сторону. Узел был крепким, и потребовалось много времени, чтобы ослабить простынь.
Когда одна из рук свободно задвигалась, я смогла выдернуть запястье из оков. Размяв затекший сустав, я освободила вторую руку. Потрогала лицо. Каждое прикосновение – словно к месиву: липко, больно. Шатаясь, я встала. Надо бежать и, главное, не встретить тех, кто передаст меня в «заботливые» руки шерифа. То есть не встретить жителей Луксона.
Дверь распахнулась, раздался крик:
– Деточка! Что с тобой?
Вряд ли Томас назвал бы меня «деточкой» и вряд ли он за ночь сменил бы пол. Приоткрыв заплывший глаз, я повернула голову.
В дверном проеме застыла темноволосая женщина. Ей под сорок, полная, одета в недорогой спортивный костюм и на вид добрая.
– Кто вы? – прошептала я, едва шевеля разбитыми губами.
– Я Маргарет, соседка Томаса. Переехала в Луксон пару недель назад. А ты? Что с тобой случилось?! Наверное, это хулиганы постарались. Какой Томас молодец, забрал тебя домой, но лучше бы отвез в больницу.
Хулиганы? Я рассмеялась. От смеха заболело лицо, но я продолжала хохотать. Она считает Томаса порядочным человеком! Через время смех перерастет в истерику, а спустя еще пару минут – в горькие рыдания, поэтому я прикусила язык и успокоилась. Вновь оглядела комнату: здесь я самостоятельно накладывала себе повязки и мазала ссадины.
– Он тоже бьет вас?
– Что значит «тоже»? – изумилась Маргарет. Она подошла, то и дело порываясь дотронуться до меня, но не решалась и в последний момент хватала себя за руки. – Томас прекрасный человек, шериф!
– Да. – Я усмехнулась. – Шериф.
Нужно рассказать правду, предупредить Маргарет! Но я задумалась. Открой я для нее истинное лицо Томаса, что она сделает? Уедет, конечно же. Что тогда будет со мной? Прощай, новая жизнь. Снова стану грушей для битья, прислугой, мишенью. Эта женщина пока меня не узнала, вероятно из-за опухшего лица, или Томас убрал все фото и вычеркнул меня из своей жизни – так или иначе, я могу сбежать.
Когда-то Томас Дэвис казался хорошим человеком. Он любил мою маму и заботился обо мне: учил кататься на велосипеде, помогал с уроками. Томас заменил отца, которого у меня никогда не было. Но что-то в нем сломалось. Из-за горя он начал пить, пропускал работу. Я жалела его, помогала по хозяйству и переживала скорбь по-своему: с мыслями, что теперь стану для Томаса опорой и поддержкой.
Он ударил меня через месяц после смерти мамы. И опять. И снова. Я начала взрослеть, но он никогда не приставал ко мне. Он выбрал избиение. Мне прилетало за недостаточно горячий ужин или плохо отглаженную рубашку. Разумеется, шериф полиции всегда выходил сухим из воды: упала с лестницы, не придет в школу из-за болезни и прочее. Я верила, что заслужила плохое отношение и мне следует стараться лучше: женщины в Луксоне идеальны. Они образцовые домохозяйки, а раз у Томаса нет жены, я обязана заниматься домашними делами. Кто знает, что было бы со мной дальше, если бы не Патриция. Она рассказывала о другой жизни, свободной от побоев и прислуживаний. Но из-за домашних дел мне не всегда удавалось заниматься учебой, и я потратила год после школы, чтобы подготовиться к университету – тайно от Томаса, разумеется.
Когда пришло письмо из Берроуза, я считала себя самым счастливым человеком, словно мне написали из Хогвартса. Шериф Дэвис был в ярости – тогда я попала в больницу с переломом ключицы. «Неудачно упала с велосипеда», – объяснил Томас. Думаю, врач все понял, но никому не хотелось связываться с лучшим другом мэра. Все выдохнули, когда я уехала.
Мысли о прошлом заняли не более минуты. Я представила, что Маргарет проходит через то же самое, а все вокруг закрывают глаза.
– Вы не…
– Милая, ты ужасно выглядишь. Я принесу аптечку, и ты расскажешь, что с тобой случилось, ладно? – перебила она.
Маргарет говорила нежно и заботливо, смотрела по-матерински, и мне до спазмов в животе стало стыдно за то, что я собиралась ей соврать.
Но Маргарет нельзя ничего знать. Откровенность может стоить мне жизни. А Маргарет не подросток, каким была я. Она в состоянии все прекратить. Она… справится. Так я оправдалась перед своей совестью и промолчала о нраве шерифа Дэвиса. Возможно, не стоит ее пугать? Вдруг с Маргарет он такой же добрый, как с моей мамой? Вдруг дело во мне?
Когда Маргарет вернулась, то аккуратно обработала все раны антисептиком, наклеила несколько пластырей и дала пару таблеток обезболивающего.
– Так что с тобой случилось?
– Вы правы, хулиганы подкараулили, – больше драмы в голосе, Астрид! – Если бы не шериф, они бы… – Я всхлипнула. – Они бы…
– Тихо-тихо. – Маргарет погладила меня по плечу. Ого, пора бросать журналистику и покорять Голливуд. – Милая, следует обратиться в полицию!
– Нет-нет. Думаю, шериф уже занимается преступниками. А мне пора ехать. Мама… будет волноваться. – Ох, это уже перебор. Лицо горело, но, думаю, за таким количеством синяков и ссадин Маргарет не заметила моего стыда. Я закапала в глаза и подхватила рюкзак. – Только билет… – Я достала из кармана куртки смятую бумажку. – Он просрочен. Если бы вы могли дать мне немного денег… – Я взглянула на настенные часы. Черт возьми, полдень. Томас в любой момент может вернуться на обед! – Прошу вас.
Маргарет секунду поколебалась. Однозначно, она верила мне, но боялась, вдруг со мной случится что-то еще. Она бы с радостью дождалась Дэвиса, а он бы заболтал ее, я не сомневаюсь. К счастью, Маргарет кивнула и сказала, что будет ждать внизу. Она предложила позвонить «маме», но я вежливо отказалась. Если задержусь, то точно передам маме привет.
За Маргарет захлопнулась дверь, и я оглядела комнату. Это просто вещи, но я чувствовала себя предательницей, вновь покидая родные стены. Ничего не изменилось, и я испытала к Томасу что-то вроде благодарности. Ну, по крайней мере он не продал мои вещи на гаражной распродаже.
Взгляд остановился у комода, и я открыла ящик: там была одежда, которую я решила не брать с собой. Например, розовое нижнее белье: мама подарила мне его на пятнадцатилетие. Она не поощряла раннюю половую жизнь, ей хотелось, чтобы я любила свое тело. Тогда я закатила глаза и согласилась на покупку, только потому что мама настаивала. Теперь… я взяла комплект и кинула в рюкзак.
Перед выходом я решилась посмотреть в зеркало. О. Мой. Бог! Под левым глазом сверкали кровоподтеки: скоро глаз начнет багроветь и максимально опухнет. Падение очков в кабинете профессора Ричардсона спасло мою любимую оправу и, возможно, глаза. На переносице был маленький шрам: однажды оправа впилась в кожу. Томас редко бил меня по лицу, обычно доставалось рукам и ногам (порой в жаркие дни я ходила с длинными рукавами). Вчера он был особенно жесток, а сегодня… Что бы он сделал со мной сегодня? Ответ пришел сам собой и холодом прошелся по позвоночнику. Я вцепилась в край комода. Из разбитой губы вновь потекла кровь. Стерев ее с подбородка, я прошептала отражению:
– Он не ждал Маргарет. Он собирался провести выходные с тобой.
Отражение побледнело, я начала терять сознание от голода и страха. Со всей силы я нажала на синяк под глазом. Боль резкой вспышкой привела в чувства. Пошел он! Накинув куртку, я выбежала из комнаты.
Маргарет сидела внизу, стискивая маленькую сумочку.
– Тебе стоит дождаться Томаса. Он скоро придет. И… я не знаю, как тебя зовут. – Маргарет развела руками. Я прищурилась: она боится шерифа? Нет, уважает. Я вновь напомнила себе: Маргарет взрослая женщина. – Останешься на обед?
– Нет, спасибо. – Я пыталась говорить беспечно, но пальцы отбивали нервный ритм по краю обеденного стула. Не запрет же она меня в доме? – Мама как раз ждет к обеду. Я хочу заскочить к подруге, ну, знаете, чтобы мама не волновалась. – Я показала на свое лицо.