– Отчиме, – поправила я, зашипев от боли: Моника коснулась спонжем левой скулы. – Он шериф полиции. Мне некому сообщать.
Моника немного помолчала, колдуя над моим лицом.
– Дерьмо, – сказала она и добавила непривычно серьезным тоном: – Пообещай, что ты больше туда не поедешь. Ни под каким предлогом.
– Разумеется, нет!
Я посмотрела в зеркало и на секунду увидела вместо своего отражения лицо Маргарет.
Носить линзы в ближайшие дни не получится – я поняла это, когда опухший глаз заслезился, а линза, свернувшись пополам, свалилась в слив раковины. Да, мне надо заглянуть в магазин Джона Голдмана. Жаль, что при таких обстоятельствах.
Моника нанесла несколько слоев тонального крема и вручила мне солнечные очки – косметикой не скрыть отек. Надеюсь, владелец оптики воспитан и не станет задавать вопросы. По крайней мере, он произвел именно такое впечатление.
Моника предложила подождать у оптики, чтобы отвезти меня назад. Сначала я думала отказаться, но вспомнила, сколько времени провела на автобусной остановке.
– Спасибо, – искренне поблагодарила. – Я ненадолго.
Звякнул колокольчик. Шагнув за порог, я посмотрела под ноги – уже отвыкла от плохого зрения и надеялась не споткнуться, – но ковра или ступенек в оптике не было. Когда я подняла глаза, то вскрикнула от неожиданности – мистер Голдман стоял на другом конце зала.
– Юная леди! – поприветствовал он. – Почему вы в солнечных очках?
– Хм… – Я замялась. – Часть образа, – и неловко улыбнулась.
Джон подошел и галантно поцеловал мою руку. От смущения кожу обдало легкими мурашками – его губы мягкие, теплые. Но не идут ни в какое сравнение с холодными от дождя, чувственными губами Дерека Ричардсона.
– Вы работаете один? – спросила я, чтобы перевести разговор в безопасное русло. Рассмотрев Джона вблизи, я вновь восхитилась его острыми скулами, темно-карими глазами и рыжими локонами, аккуратно разбитыми на прямой пробор. Кашемировый свитер и черные брюки завершали образ аристократа, случайно забредшего в маленький неприметный город. – У вас нет помощников?
– А вы ищете работу? – прямо спросил Джон.
Я покраснела, и он поспешил добавить:
– Справляюсь. В Хейстингсе не так много клиентов, а я ценю уединение. Вдали от соблазнов мегаполиса хватает времени на диссертацию.
– Вы профессор?
Голдман усмехнулся.
– Можно и так сказать. Чем могу помочь? Или вы соскучились? – Он рассмеялся и сменил тон с веселого на деловой: – Помню, я рассчитал вашу упаковку линз на месяц. Что-то случилось?
– Да, я… – Слова застряли в горле. Объяснять, что на самом деле произошло, не представлялось возможным. За годы, когда меня не слушали, не воспринимали всерьез, не понимали, я разучилась говорить о своем отчиме все, кроме хорошего. – На всякий случай хочу приобрести очки.
– Магазины оптики никогда не обанкротятся, – пошутил Джон и направился к стенду с оправами. – Квадратные? Круглые? Треугольные?
– Квадратные. – Мне было все равно. Кожа под тональным кремом чесалась – отек становился больше.
– Сейчас подберем что-нибудь красивое и недорогое, – кивнул Джон.
При всей его нелюбви к очкам он работал быстро и профессионально. Через пару минут передо мной на столе лежали четыре оправы. Я указала на первую: черную, пластиковую, обычную.
Владелец оптики хохотнул.
– Что-то не так? – спросила я.
– Ни в коем случае! – Когда Джон улыбался, его веснушки будто сверкали. – У Дерека… у профессора Ричардсона была такая же оправа!
– О… – Этот факт словно подсвечивал фонариком нашу связь, и я робко потерла щеки, чтобы согнать с них краску.
Я так торопилась, что сняла солнечные очки и надела обычные. О. Черт. Как я могла забыть, что придется мерить оправу?!
Сглотнув, я посмотрела в зеркало. Благодаря очкам смогла разглядеть свое отражение – и, да, тот багровый синяк выступал на скуле. Завтра я буду выглядеть так, словно меня укусила оса. Дыхание участилось. Паника сжала горло. Я сняла очки и опустила голову, чтобы найти в сумке кошелек и быстрее расплатиться, но голос Джона заставил меня замереть.
– Это… – Он коснулся пальцами моего подбородка, и я подняла голову, позволяя рассмотреть в свете теплых ламп все лицо. В глазах Джона я боялась увидеть жалость или отвращение, но карие омуты блеснули интересом. – Горячая была сессия, – добавил он.
– Что? – выдохнула я.
– Это, – повторил Джон, слегка улыбаясь. – Дерек постарался. Не знал, что он способен.
– Постарался? – Я ничего не понимала. Осознание показалось пощечиной. – Нет, это сделал не мистер Ричардсон!
Джон нахмурился, позабыв про очки.
– Не Дерек? – В голосе сквозило сомнение. – Но вы же… – Голдман осекся. – Прошу меня простить, язык без костей.
Я отступила назад. Джон больше не казался веселым и неопасным. Он изучал мое лицо с нездоровым интересом. Не с яростью, как смотрел отчим, но от взгляда Джона по спине бежал холод.
– Профессор не знает о произошедшем, – сказала я. – Почему вы сказали, что это сделал он?
Джон поник. Опустился на стул.
– Юная леди…
– Меня зовут Астрид.
– Астрид, – кивнул он, – извините. Я ошибся.
Непонимание сменилось раздражением.
– Не знаю, в чем вы пытаетесь обвинить профессора, но мой… несчастный случай не имеет никакого отношения к мистеру Ричардсону.
Джон поднялся, пробил чек, упаковал очки в пакет и отдал мне. Я так же молча достала кошелек, отсчитала деньги и положила на прилавок.
– Будьте аккуратнее, Астрид.
– С чем?
Он долго смотрел на мой синяк.
– Со своими желаниями.
Повисла неприятная пауза.
– Приходите еще, – добавил Голдман.
– Обязательно.
Всю дорогу до кампуса я пыталась болтать с Моникой, словно ничего не случилось, и размышляла над произошедшим в оптике. Кожа под левым глазом пульсировала. Я представила, что меня ударил профессор Ричардсон, и в моей голове начался хаос. Нет. Не все мужчины больные ублюдки.
Астрид, мне нужно понять. Нравится ли тебе бояться меня? Испытываешь ли ты… возбуждение?
Что он все-таки имел в виду?
– Хотел бы я поиграть с твоей нижней. У всех, с кем я проводил время, а их, поверь, было немало, лицо – это табу. Но твоя позволила раскрасить ее миловидное личико. Расскажи секрет. Как ты уговорил юную леди?
Я покосился на Джона убийственным взглядом, и он замолчал. Взъерошил рыжие волосы, поерзал на обивке черного кожаного дивана, прищурился в неоне подсветки ВИП-комнаты.
– Ладно. Понимаю. Тоже не захотел бы делиться такой нижней.
– Ты нетрезвый? Пить запрещено, – напомнил я и отсалютовал Джону стаканом с колой: у Голдмана был тот же напиток. Алкоголь и наркотики перед сессиями были под строгим запретом, что известно всем. Я рявкнул: – У меня нет постоянной Сабы. – «Пока что», – добавил мысленно. – И ты знаешь, я не поклонник насилия.
– Это искусство…
– Шибари – искусство. Игры с воском – искусство. Гребаный петплей[17] в правильных руках – искусство. Но избиение… это дерьмо. Вернее, практика не для меня. Из связки «насилие» и «власть», я выберу второе.
Я скрипнул зубами. Одно из правил Темы – не осуждать чужие кинки.
– Ты преподаешь это «дерьмо», – парировал друг, затевая наш типичный спор. – Не кусай руку, которая тебя кормит.
Я показал Джону средний палец.
Да, я как некурящий продавец табака. Мне нравилось объяснять и показывать, быть наставником и регулировать сессии. Но для себя я отказался от физических наказаний в сторону Нижней. Сегодня, например, планировал поиграть в «ванильное» связывание на кровати. С него же думал начать знакомство с Темой для Астрид. Внутри все напряглось при мыслях о ней. Завтра, если она даст положительный ответ на нашу связь, возьмусь за Астрид всерьез.
Вечер я проводил с другом, соседом и владельцем оптики в Хейстингсе – Джоном Голдманом. Мы отдыхали в клубе «Догоревшая свеча». Название отчасти романтичное, и никто из непосвященных не догадывался, что за стенами ночного клуба скрывается элитный БДСМ-клуб. В самом сердце Миннесоты, в столице Сент-Пол. Забавно – внешне город консервативен благодаря викторианской архитектуре. Мне и Джону до Сент-Пола около часа на машине, и пока везло не встретить знакомых. Я хмыкнул, представив, что особый клуб откроется в Хейстингсе. Ну, если мы откроем и заинтересуем студентов Берроуза, то сможем обогатиться…
– Ричардсон, я жду подробностей.
– Каких, мать твою, подробностей?
О чем он? После знакомства с Астрид, как и после знакомства с Лорел, меня перестали интересовать другие женщины вне игровых сессий.
– Юная леди, – сказал Голдман. – Она пришла ко мне вчера с огромным фингалом под глазом.
– Юная леди? – Я стиснул стакан до боли в пальцах.
– Астрид. Та влюбленная в тебя студентка.
– Она в Теме?
Нет. Бред. Абсурд.
– Нет, – подтвердил Джон. – Она ни черта не поняла из того, что я сказал. Но ее явно избили, причем сильно. Очевидно, это либо сделал хреновый Верхний-садист, либо она фанатка эджплей[18].
Либо Астрид избил вне сессии какой-то ублюдок. Кто посмел ее тронуть?
Пальцы сомкнулись на стакане сильнее: сквозь биты от музыки из основного зала послышался звон, следом боль. Резкая, быстрая. Тепло потекло по моим пальцам. Я опустил глаза и увидел кровь. Темную, густую.
– Твою малышку, Дер! – Джон схватил с низкого столика тканевые салфетки и протянул мне. – Что с тобой?
– Уже возбудился? – припомнил я, что Джон любит физические наказания, игры с кровью и холодное оружие. – Куда ударишь?
Мы познакомились в армии: я был зеленым солдатом, Джон служил четвертый год. Однажды мы отмечали юбилей майора, и он позвал на праздник шлюх. Тогда-то я и заметил, что Джон иначе обращается с женщинами. Я, как один из младших, остался «в ожидании»: вдруг кто-то из девушек сжалится над смазливым солдатом и обслужит позже. От скуки я гулял вдоль коридоров, когда из одного кабинета послышались приказы: «на колени!», «считай!», «заново!». Заинтригованный, я приоткрыл дверь и едва не поперхнулся воздухом: Джон бил девушку ремнем, но она не кричала, не просила остановиться или отпустить ее, она… подчинялась. На ее бедрах блестели капли крови, и Джон собирал их пальцами, чтобы размазать по щекам девушки. Он поднял голову и встретился со мной глазами. Я тут же захлопнул дверь и убежал: пристыженный, возбужденный. Больше всего меня впечатлило не само действие, а беспрекословное подчинение. Это был контроль, нужный женщинам, чтобы с ними не случилось ничего плохого.