А потом князь прислонился лбом к ее белому стволу и долго плакал, уверенный, что его слезы останутся тайной только этого сада. К тому времени Дэйра научилась не убивать окружающие ее деревья и кусты, впитывая необходимое для жизни из воздуха, солнца и почвы. Белое дерево щедро осыпало человека лепестками, прощая ему обиды, боль и страдания.
К лету Дэйра покрылась густой изумрудной листвой и впервые за долгое время почувствовала себя счастливой. Неприятные моменты доставили гусеницы, которые принялись объедать одну из веток, но помогли птицы, уничтожившие колонию. Какой-то мальчик из слуг повадился гулять по саду и баловаться с ножичком, вырезая в коре деревьев глупые символы. На дереве Роша он успел написать, что какой-то Ганс – дурак, а на Дэйре долго и тщательно вырезал надпись: «Роза, я тебя люблю». Когда мальчишку все-таки поймал стражник и принялся драть его за уши, радости Дэйры не было предела, но потом мужчина обломал ее нижние ветки и отстегал ими хулигана по голой заднице до крови.
Мальчишка больше в саду не появлялся, а Дэйра от внезапно нахлынувшего на нее уныния пожелтела раньше времени. Другие деревья еще вовсю шелестели буйной зеленой кроной, а она уже забрасывала город жухлыми листьями, посылая вместе с ними свое отчаяние. Ее кора покрылась смолой, которая золотистыми потоками долго стекала по коре, и Дэйра поняла, что деревья тоже умеют плакать.
Она не помнила, когда именно на улицах Майбрака стали появляться военные. Солдаты бродили по рынкам, патрулировали кварталы, маршировали на площадях. Люди тоже изменились. Часто собирались в группы, словно стайки испуганных рыб, которых ждало неминуемое. К руинам храма Ганзуры, который превратился в уютную бухту с живописными скалами, все чаще приносили цветы и подношения. Священники Амирона каждое утро обносили вокруг города горящий факел, и чем холоднее становилось на улицах, тем больше людей присоединялось к церемонии.
Амрэль больше ни разу не пришел в сад, да и к королевскому столу присоединялся редко. А однажды она увидела, как знакомая фигура светлого князя возглавляет ряды военных, которые уезжали из города, и провожали их, как покойников – с плачем и цветами.
Тревога нарастала и чувствовалась в воздухе так же явственно, как и приближение холодов. После того как Амрэль Лорн уехал из Майбрака вместе с армией, из столицы потянулись и частные обозы – люди расползались, как насекомые, чувствующие угрозу. Причалы тоже были переполнены, все старались попасть на последние уходившие корабли, которых становилось все меньше.
Однажды Дэйра увидела, как к окну королевской столовой подошла беременная женщина. Она с трудом узнала в ней Модэт. То ли младенец вытягивал из бывшей красавицы все соки, то ли тягость нового статуса была слишком велика, но Модэт не выглядела счастливой. Казалось, что она смотрит прямо на Дэйру, но скорее всего, женщина любовалась последними цветущими розами. Рядом с ней стоял принц Эруанд – настоящий или фальшивый, значения уже не имело. Он выглядел довольным, но и встревоженным одновременно. В отличие от жены мужчина смотрел за ворота Майбрака – туда, где все чаще слышались странные звуки, так похожие на голос близкой войны.
В тот же день к Дэйре пришла рыжая служанка, имя которой она так и не узнала. Девушка принесла пирожные, конфеты и фрукты, которые сложила горкой у ее корней, после чего долго молилась, то и дело прижимаясь мокрой щекой к белой коре дерева. Дэйра не слушала ее, так как в это время любила наслаждаться тишиной заката, но часто повторяемое слово «Белая Госпожа» выдернуло из небытия, заставив благосклонно спустить к молящейся нижнюю ветку. Когда волос девушки коснулась уже побелевшая на ветру и солнце лента, до этого висевшая высоко наверху, служанка вздрогнула, но будучи суеверной, просияла и тут же отвязала подарок, прижав его к сердцу. Теперь она всем расскажет, что богиня ее услышала, а значит, все будет хорошо.
Как никогда раньше, Дэйре хотелось, чтобы все, действительно, было хорошо и ничего не менялось. Но перемены случились быстрее, чем она успела сообразить, какой же богине в свою очередь помолиться ей. О том, что садовники больше не работают в замке, она поняла, когда после первых заморозков никто не пришел обрезать розы и укрывать многолетние цветники. И дорожки больше не подметали. В галереях башни Амрэля еще иногда мелькали слуги, и королевская семья по-прежнему обедала за высокими окнами, но люди были заняты чем-то очень важным, и времени на уборку сада в этот сложный период у них не было.
Дэйра, как могла, забросала листьями зимующие цветы и принялась ждать беды, которая уже давно витала в воздухе запахом близких пожаров. Гарью несло из-за стен Майбрака, но если оставшиеся в столице люди вскоре привыкли и уже не замечали дыма, то Дэйра тряслась при каждом новом порыве ветра, а по ночам ей снились кошмары о том, как огонь пожирает ее древесное тело.
Она все чаще спала, погружаясь в глубокую дрему и пробуждаясь только, когда какая-нибудь громкая птица принималась кричать на ее ветвях. Дэйра недовольно стряхивала ее, но заснуть снова быстро не могла и принималась бездумно глядеть на морскую гладь, которая всегда успокаивала.
В одну из таких ночей, когда она мерно покачивала ветками, стараясь убаюкать себя плавными движениями, в сад пришел гость, который заставил Дэйру вспомнить, что когда-то и она тоже была человеком.
– Здравствуй, Дэйра, – сказал Нильс, усаживаясь на холодную землю у ее ствола. – Я думал, что смогу уехать из Сангассии, но не вышло. Где бы я ни был, ты всегда стоишь у меня перед глазами. Я съездил в Согдарию, видел Томаса и принца, думал, что смогу с ними остаться и со временем забыть тебя, но нет. Они счастливы. Живут в Ерифрее, собираются разводить лошадей. Я сказал Тому, что ты умерла, когда обрушился храм Ганзуры. Так легче для всех. Наверное. Матери твоей не видел, она уехала в Сикелию строить какой-то город будущего. Можно я буду к тебе приходить, Дэйра? Мне нужно столько всего тебе рассказать.
Как будто она могла ему помешать. Появление Нильса вырвало ее из безмятежной тоски и бросило в другую пропасть, полную еще большего отчаяния и безнадеги.
***
– Мои родители погибли, когда собирали дикий лук ранней весной в поле за деревней, – зачем-то рассказывал ей Нильс, придя на следующий день в сад. – Я вырос в Лаверье, и хоть здесь тебя не обманул. Мне было десять, я считал себя взрослым и даже ухаживал за одной девчонкой, которой тоже нравился. Она умерла там же, на лугу. Красные цветы распустились внезапно, хотя утром в поле ничего кроме старой полыни не было. Мать с Гретой – так звали ту девушку, бросились их собирать, чтобы продать на рынке. Они погибли первыми, отец с братьями умерли, пытаясь их вытащить. Я в тот день должен был отвезти оставшийся с зимы мед в соседнюю деревню к кузнецу – обменять его на подковы. На обратной дороге меня встретил Рош, которого я принял за лесного колдуна. Он был плох и, казалось, при смерти, впрочем, так оно и было, ведь древние не могут жить в нашем мире. Когда я узнал о том, что потерял всех, кого любил, Рош рассказал мне о первофлоре и твоем существовании, которое пробудило цветы смерти к жизни. Тогда я тебя и возненавидел. Мне потребовалось немного времени, чтобы окончательно решится и отдать свое тело Древнему ради мести. Ведь если не знаешь, куда идти, то любая дорога сгодится. Рош был честен со мной. Мы заключили сделку. Он учил меня всему, что знал, я отдавал ему тело на то время, которое требовалось, чтобы убить всех древних и возрожденных магов. К счастью, последних было не так много – только ты и ненормальная девушка из Мастаршильда, которую убил брат Роша, я рассказывал тебе о нем, его зовут Тигр, это он создал «Крепто Репоа» – орден по уничтожению древних. Тигр тоже вынужден использовать тело человека, чтобы жить в этом мире. Рош хотел присоединиться к нему, чтобы больше не допустить возрождения древних магов, но я его убил, предал, как и тебя.
Нильс встал и, подойдя к дереву древнего, положил руку на ствол. Долго молчал. Просил ли он прощения или мысленно разговаривал с ним, Дэйра не знала. О чем можно разговаривать с тем, кто существовал с тобой в одном теле с десяток лет, знал твои мысли, желания, чувства…
– Когда я увидел тебя, то не мог поверить, что ты – то чудовище, о котором рассказывал Рош. Я не верил своим чувствам, которые убеждали, что ты не зло, но каждый раз, когда рядом с тобой умирали люди, я пытался поверить, что это случайность. А сейчас даже и не знаю, во что верить. Когда Рош занес над тобой топор, во мне что-то оборвалось. Я слишком долго жил с мыслью, что тебя надо убить, но, когда этот момент настал, оказался к нему не готов. Говорят, древние живут в деревьях тысячелетиями. Ты не заслужила этой участи, но я слишком трус, чтобы оборвать твою жизнь. И твою, – он снова погладил дерево Роша.
– Чагары нарушили мирный договор и напали на Сангассию три месяца назад, – резко сменил тему Нильс. – Рош всегда говорил, что люди должны разбираться между собой сами, без вмешательства древних. Захвачен Бардуаг, чагарские войска жгут Дэспион и со дня на день начнут атаку Майбрака. А я вот все чаще думаю, принес ли я пользу миру, не позволив тебе убить Айбака. Наверное, поэтому и вернулся. Чагары уничтожают мой дом, я не смог остаться в стороне. Сегодня запишусь в ополчение.
Он ушел, а Дэйра еще раскачивалась на ветру, волнуясь и обдумывая услышанное. Из всего, что сказал Нильс, ее эгоистично взволновало лишь то, что Майбрак скоро будет гореть. Сколько шансов у деревьев в королевском саду пережить пожар? Остатки разума подсказывали, что при осаде города целиться будут в замок Лорнов, а значит, сад сгорит первым.
Нильс теперь приходил каждый день. Стражники больше не охраняли сад, да и королевская семья уже не показывалась в окнах. Дэйра даже решила, что Лорны покинули страну, но однажды заметила бледное лицо Сандро Десятого, выглядывающего с верхних галерей башни его брата.
– Так странно, – задумчиво сказал Нильс, расположившись с ломтем хлеба и куском сыра у подножья огромного ствола Дэйра. За год она выросла в большое дерево, намного превзойдя старика, который рос на этом месте раньше. От того старого дерева уже не осталось и следа, зато Дэйре явно было тесно – ее корни выпирали из земли, ползли по саду древесными змеями, оплетали дерево Роша, которое осталось прежним и теперь казалось маленьким по сравнению с гигантом на холме, и тянулись к башне, грозя проломить ее стены.