– Уже выхожу, Лев Федорович, – ответил заместитель и через пару минут уже негромко постучал в дверь кабинета начальника Управления государственной безопасности.
– Присаживайся, Владимир Семенович, – начал Волостнов. – У меня к тебе вот какой вопрос: какое впечатление на тебя произвел Аверьянов?
– Мне показалось, что он был искренним.
– То есть ты полагаешь, что его показания правдивы?
– Думаю, что да… Хотя некоторые вещи я бы перепроверил, чтобы быть точно уверенным.
– Что ты можешь о нем сказать? Каковы твои личные впечатления?
– Аверьянов родом из Вологды. На фронт пошел добровольцем, затем его отправили на курсы командиров. Командовал отделением, потом взводом, попал в окружение под Харьковом. Уверяет, что от его взвода осталось только три человека. Такие вещи проверить очень сложно… Пытался пробиться к своим, но попал в плен. Был в сборном лагере под Харьковом. Именно там произошла его вербовка. Оттуда был направлен в диверсионную школу близ города Веймар. Пытался бежать, но был пойман. Каким-то чудом остался в живых после расстрела. Лежал на излечении в госпитале. Затем его перевели в Псковскую диверсионно-разведывательную школу. После окончания обучения определили в «Абверкоманду-104» – его псевдоним – «Филин» – и перебросили сюда. По его словам, он сам напросился в Вологду, убедил немцев, что так будет лучше для дела.
– Значит, в Вологде у него проживают родственники?
– Не совсем так. Его старший брат – кадровый военный, артиллерист. Сейчас воюет на Волховском фронте, до войны служил в Горьком, мать уехала к нему, проживает там вместе с невесткой. А сам Аверьянов остался в Вологде, откуда и ушел на фронт.
– И какая причина заставила его вернуться в Вологду, если у него здесь нет близких?
– В Вологде проживает женщина, которую он очень любит.
– Он сам о ней рассказал?
– О ней он как раз не сказал ни слова, об этом мы узнали по оперативным источникам. Судя по всему, он вернулся сюда из-за нее.
– Любовь?
– Получается, что так.
– Что за девушка?
– Зовут ее Мария Радчикова, девичья фамилия Зотова. Двадцать два года, работает в железнодорожном депо сметчицей. Весьма привлекательная особа. Недавно вышла замуж. В деле имеется ее фотография.
Майор Волостнов согласно кивнул. В дело была вклеена фотография, не заметить которую было невозможно, уж слишком привлекательная женщина.
– Помню… Кто у нее муж?
– Капитан интендантской службы. По отзывам соседей, живут хорошо, не ссорятся. Есть ребенок.
– За женщиной установить наблюдение. Хотелось бы верить, что Зотова в этой истории ни при чем.
– Мы уже работали в этом направлении. Выявили круг ее знакомых, с кем она общается… Ведет довольно замкнутый образ жизни, никуда не ходит и ни с кем особенно не встречается. Разве только с двумя-тремя школьными подругами.
– Как ты думаешь, почему Аверьянов пошел на службу к немцам?
– Думаю, что у него не было выбора. Просто хотел выжить. С пленными немцы не церемонились. В сборном лагере под Харьковом, в котором он сидел, только за первые два месяца умерла от голода и ран половина пленных, а это несколько тысяч человек.
– А сам он что сказал в свое оправдание?
– То, что говорят и остальные. Все их рассказы будто бы под копирку. Родину не предавал, в плен попал только после того, как закончились патроны. Не стал оставлять для себя последний патрон только потому, что рассчитывал вернуться назад и помочь родине. Согласился пойти в немецкую разведшколу для того, чтобы, вернувшись, кровью искупить свою вину.
– И ты ему веришь, Владимир Семенович? – в упор посмотрел на заместителя Волостнов. Отношения между ними оставались дружескими, вот только взгляд Льва Федоровича с новой должностью как-то вдруг потяжелел. Елисеев невольно поймал себя на желании распрямить малость ссутулившиеся плечи.
– Вопрос непростой… Плен меняет даже самого сильного человека, но я бы рискнул привлечь Аверьянова к оперативной работе.
– Хорошо… Мне важно услышать твое мнение. А что другой диверсант?
– Настоящая его фамилия Лиходеев, в школе учился под псевдонимом «Синица». Из раскулаченных, при первой возможности перебежал к немцам. Из идейных. Кому уж я не стал бы доверять, так это ему, как он выразился, у него с Советской властью персональные счеты. Хотя его показания не противоречат тому, что уже рассказал Аверьянов.
– Это не может быть сговор или тонкая игра «Абвера»?
– Не похоже… «Абвер» не мог учесть всего, а вопросов мы задавали много. Их рассказы различаются только в деталях.
– Что ж, начнем с этого Аверьянова, а там посмотрим. В конце концов, расстрелять мы их всегда успеем. Вот что, Владимир Семенович, распорядись, чтобы привели ко мне Аверьянова.
Майор Волостнов допивал кружку чая, пролистывая документы, когда к нему в кабинет двое конвойных ввели молодого мужчину лет двадцати пяти. Он был чуть выше среднего роста, с крепкими, привыкшими к физической работе плечами. Глаза майора натолкнулись на спокойный и волевой взгляд, свидетельствующий о крепком характере. Безусловно – личность, такие встречаются не часто. Чтобы так смотреть на начальника управления НКВД, требуется недюжинная воля.
На предложение присесть Аверьянов поблагодарил сдержанным кивком и неторопливо опустился на стул. Широкие ладони, уподобившись примерному ученику, положил на колени и в ожидании посмотрел на Волостнова.
Лев Федорович не торопился начинать разговор, пусть осмотрится и осознает, в какой именно кабинет его доставили. Пусть поймет, что его делу придают особое значение – не каждый арестованный удостаивается чести разговаривать с начальником Управления.
У майора уже сложилось об Аверьянове собственное мнение. Такого человека окриками не напугаешь, скорее всего, наоборот, можно только настроить против себя. А важно расположить к себе, показать, что в нем заинтересованы, что его ценят, вот тогда Аверьянов может раскрыться по-настоящему.
Даже самый серьезный разговор следует начинать с обычной мелочи, и Волостнов, глядя прямо в глаза Аверьянову, спросил:
– Курите?
– Есть такой грех, товарищ майор, – ответил Аверьянов, едва улыбнувшись.
Лев Федорович пододвинул ему пачку папирос «Казбек». Тот благодарно кивнул и неторопливо, догадываясь, что разговор будет продолжительным и непростым, вытащил папиросу и очень тщательно размял слежавшейся табак. Столь же неспешно поднял со стола спичечный коробок и прикурил.
Волостнов терпеливо подождал, когда он сделает несколько затяжек, успокоится, внутренне соберется, а потом задал вопрос:
– Ваша настоящая фамилия? Имя? Отчество?
– Аверьянов Михаил Николаевич.
– Когда дали согласие на сотрудничество с немцами?
– Это было не сотрудничество…
– Отвечайте на вопрос.
– В конце сентября сорок первого, когда попал в плен под Харьковом и был помещен в концентрационный лагерь. Предложили пройти курс обучения в диверсионной школе. Я согласился, а потом во время занятий по стрельбе мы бежали, убив двух немцев. В течение суток нас всех поймали, приговорили к расстрелу. Мне повезло… Я выжил.
– По документам ваша фамилия Кузнецов.
– Все так, – кивнул Аверьянов. – Немцы мне дали такую фамилию в Псковской диверсионно-разведывательной школе. Под ней я учился три месяца. Называть свою настоящую фамилию, место, откуда ты родом, и вообще что-то рассказывать о себе запрещалось. За это могли отправить в штрафной лагерь, а то и просто вывести за ворота и расстрелять! С болтунами они не церемонились, так что все предпочитали держать язык за зубами.
– Кто ваши руководители в диверсионной школе?
– Официальным начальником был капитан Вальтер Штирик, но в действительности руководил школой майор Петергоф. Он же возглавлял «Абверкоманду-104». Диверсионное дело вел русский офицер капитан Васильчик, радиодело – латыш Янсонс, за пропаганду отвечал майор Галдин. Но не думаю, что эти фамилии настоящие.
– Что было дальше?
– После окончания школы был прикреплен к «Абверкоманде-104». Позывной – «Марс».
– Какие «абвергруппы» были в подчинении «Абверкоманды-104»?
– Сто одиннадцатая, сто двенадцатая и сто восемнадцатая. Я находился в сто восемнадцатой. Нашу группу возглавлял майор Черник. Родом он из Ивано-Франковска.
– Это его настоящая фамилия?
– Скорее всего, псевдоним.
– Что он за личность?
– Могу сказать одно – Россию ненавидел люто! Готов был ее целиком сожрать!
– А что за человек майор Петергоф?
– Сложная личность… Щеголеватый, молодой, не больше тридцати пяти лет, умный. Из прибалтийских немцев. Одинаково хорошо знает как немецкий, так и русский. Как-то обмолвился, что Железный крест ему вручал сам фюрер. Правда, за какие дела, я не знаю. Некоторое время «Абверкоманда-104» размещалась на границе с Польшей. Возможно, что за какие-то диверсии против польской армии. Майор Петергоф придает очень большое значение нашей работе. До нас в Вологодскую область были заброшены четыре группы, но ни одна не выполнила задания Центра, все провалились! После освобождения Тихвина на советскую сторону перешли еще две группы, но о них тоже ничего не известно. Мне было поручено узнать о судьбе заброшенных в советский тыл агентов. Если, конечно, представится такая возможность…
Лев Федорович усмехнулся. Те, что перешли линию фронта, и те, что десантировались на территории Вологодчины, были уничтожены практически сразу после их обнаружения. В то время Вологда была прифронтовым городом, и заниматься следственными мероприятиями просто не было возможности. Тем более что на советскую территорию проникал враг подготовленный, очень идейный, до предела мотивированный, люто ненавидящий все то, что связано с Советским Союзом. Когда брали диверсантов, то отстреливались они ожесточенно, оставляя последний патрон для себя, понимая, что пощады им не видать. Собственно, в первые месяцы войны чекисты не ставили себе задачи брать в плен диверсантов, ведь немцы забрасывали их в Вологодскую область целыми подразделениями, и нужно было очистить прифронтовую зону от всякого враждебного элемента. Кроме того, область заполонили дезертиры, которых также следовало выявлять и отдавать под трибунал, что забирало немало времени и сил. Сбиваясь в банды, дезертиры занимались грабежами, терроризировали население. А потому с диверсантами часто разговор был недолгий, и поступали с ними по закону военного времени.