– А какое ваше мнение? Как вы думаете, что с произошло с диверсантами?
– Думаю, что их уже нет в живых.
– Верно. Считайте, что вам очень повезло.
– Понимаю.
– Какой ваш псевдоним?
– Филин.
– А в армии вы кем были?
– Звание – сержант, должность – командир отделения.
– Мы делали запрос в вашу часть, там о вас отзываются хорошо. Считают, что вы пропали без вести. Биография у вас, я бы сказал, советская! Брат, вот, сражается на Волховском фронте. Сейчас ранен, лежит в госпитале…
– Что с ним?
– Прострелено плечо, но врачи говорят, что ничего страшного, так что скоро он вернется в строй. Как же так получилось, Михаил Николаевич, что вы перешли на сторону немцев и стали нашим врагом?
– Врагом я не стал… На моих руках нет крови советских граждан… И быть бы не могло. А пошел я в немецкую диверсионно-разведывательную школу затем, чтобы обрести свободу и вернуться в строй, где бы я мог быть полезен родине, – спокойным и ровным голосом проговорил Аверьянов и, немного помолчав, добавил: – С мертвого-то меня какой прок?
– Верно, никакого… Значит, не боитесь, что мы вас расстреляем?
– Не боюсь. Меня не расстреляют.
– Хм… Я бы на вашем месте так категорично не утверждал, – покачал головой Волостнов. – Я не собираюсь давать обещаний… Законы нашей страны строгие, но она может проявить великодушие, если вы действительно искренне раскаялись и желаете нам помочь победить врага… У меня к вам такой вопрос: если бы вы действительно пошли в «Абвер» только для того, чтобы вернуться на родину, тогда почему же вы не объявились сразу после выброски? Пару дней вы просто где-то отсиживались. Размышляли, как вам поступить дальше? И что вы делали все это время? Об этом тоже нам придется поговорить. А потом вы ведь не сами пришли, вас к нам доставил комендантский патруль.
– Было немного не так, товарищ майор, разрешите объяснить?
– Попробуйте, – откинулся на спинку стула Волостнов.
– Со мной было еще три человека. Все они – ярые враги Советской власти! Никто из них сдаваться не собирался. Меня могли просто убить, если бы я заикнулся о переходе на советскую сторону. Следовало действовать осторожно. К тому же никто меня не задерживал, я сам сдался патрулю на вокзале при первой же представившейся возможности и попросил, чтобы обо мне сообщили в районный комитет госбезопасности.
– Другие диверсанты видели, как вас арестовывают?
– Думаю, что да.
– Кто в вашей группе был командиром?
– Я был и командиром группы, и радистом.
– Вы говорите, что вас было четверо, но на станции вместе с вами оказалось трое. Где же еще один?
– Я его убил, – просто объявил Аверьянов, не отводя от Волостнова упрямого взгляда.
– Вот как… И почему?
– Он напал на меня. Если бы я этого не сделал, то сейчас мы бы с вами не разговаривали.
– И откуда такая неприязнь?
– Слишком много нас разъединяло. Он тоже из Вологды, так оказалось, что мы попали в одну диверсионно-разведывательную школу.
– Начальство знало, что вы не ладите?
– От них ничего не укроешь. Думаю, поэтому нас вместе и отправили.
– Как его звали?
– В школе он был под фамилией Свиридов, но в действительности его фамилия Тарасюк.
– И куда же вы дели труп?
– Оттащил в сторону и засыпал снегом.
– А что другим сказали?
– Сказал, что он местный и отправился в Вологду.
– И они вам поверили?
– Я постарался быть убедительным.
– Место, где зарыли труп, можете показать?
– Найти его будет несложно, оно видно прямо с дороги.
– Какую специальность имеют Лиходеев и Падышев?
– Диверсанты. Оба закончили Псковскую диверсионную школу.
Аверьянов выглядел открытым, не пытался юлить, не уходил от ответа, и его рассказ всецело совпадал с показаниями второго диверсанта. Неожиданно Волостнов поймал себя на мысли, что сочувствует ему. Вот ведь как бывает – служил, как положено, отстреливался до последнего патрона и по злому року оказался в плену. Будь судьба к нему более милосердной, вышел бы из окружения и продолжал бы воевать с немцами. Еще и награду бы получил!
Ошибиться майор не имел права. За время службы в контрразведке ему не однажды приходилось проводить допросы. Люди встречались разные. В каком-то случае приходилось расположить к себе, в других – прикрикнуть и даже запугать. Но сегодняшний допрос был особенным. С самого начала разговора он дал понять, что сведения задержанного важны, военная контрразведка в нем заинтересована. И если он будет до конца откровенен, то родина может простить прегрешения.
Потребовалось некоторое внутреннее усилие, чтобы отогнать это сочувствие, и следующий вопрос майор задал более нейтральным голосом:
– Хорошо… Вот что, Михаил Николаевич, предположим, я вам верю. А какой ваш позывной?
– Мой позывной – «Маз».
– Странно звучит. Что он означает?
Аверьянов слегка замешкался, а потом решительно ответил:
– Это первые буквы имени и фамилии моей девушки… Маруся Зотова.
– Она была для вас важна?
– Она важна для меня и сейчас. С ней я встречался еще до войны. – Михаил слегка улыбнулся и добавил: – Это было так давно, как будто бы в другой жизни. Когда после побега было решено нас расстрелять… Я знал, что меня не убьют, верил, что меня защищает Маруся. Прозвучал залп, я упал, меня уже засыпали землей, а потом я стал выкарабкиваться на поверхность. Во время расстрела присутствовал майор Петергоф, вот он меня и забрал к себе. Меня подлечили, а потом отправили в диверсионную школу.
– А какие позывные вашей «Абверкоманды»?
– «Петергоф». По фамилии руководителя нашей группы.
– Несложная комбинация, я думал, что «Абвер» работает потоньше.
– Они работают хитро, в этом им не откажешь, но позывной всегда можно поменять.
– Какие задачи ставило перед вами руководство «Абверкоманды»?
– Нам было поручено закрепиться на железной дороге. Завести среди служащих знакомства и следить за передвижением воинских составов к линии фронта. Желательно узнавать номера частей, каким вооружением обеспечены. Обращать внимание на орудия, военные грузы, боеприпасы, продовольствие. Если есть возможность, подсчитывать количество военной техники.
– Насколько рассчитана ваша командировка?
– На три недели. Если получится закрепиться, то командировку могут продлить.
– Где находится рация?
– Припрятали в лесу. Место приметное. Могу показать.
– Значит, вы готовы с нами работать и заслужить прощение?
– Сделаю все, что в моих силах, – ответил Аверьянов без пафоса.
Почему-то верилось, что так оно и будет.
– У меня к вам есть просьба, товарищ майор.
– А не рано ли для просьб?
– Это очень личное.
– Слушаю.
– Мне бы хотелось повидаться с этой девушкой. Я не знаю, что с ней случилось. Наверняка она думает, что я погиб.
– И в каком же качестве вы у нее появитесь? Здравствуй, дорогая, я – немецкий диверсант, так, что ли?
– Можно что-нибудь придумать.
– Для того чтобы что-то придумывать, нужно сначала заслужить. За нее можете не переживать, у нее все в порядке.
– Вы знаете, о ком я говорю?
– Знаю, – сдержанно отвечал майор.
– Она… сейчас одна?
– После того как перестала получать от вас письма, она поехала в Горький к вашей матери справиться о вас и там узнала, что вы пропали без вести. Совсем недавно вышла замуж за капитана интендантской службы.
Аверьянов прикрыл глаза. Некоторое время он сидел неподвижно, думая о чем-то своем. А когда он вновь открыл глаза и заговорил, майор Волостнов вдруг почувствовал, что перед ним сидит совершенно другой человек, весь потухший, словно переживший только что большое горе.
– Почему от меня уходят все те, кого я люблю?! Я ведь выжил только потому, что у меня была она. А если ее уже для меня нет, меня больше ничего не держит на этом свете. Можете сразу расстрелять.
– Не торопитесь умирать, – чуть строже произнес майор. – Свободы я вам пока не обещаю, но встречу с ней организовать смогу. А там сами решайте, как вам следует поступать. Люди вы взрослые, сами разберетесь в своих отношениях. Но сначала вы мне должны сказать, когда связь с Центром?
– Радиоэфир должен был состояться два дня назад.
– То есть срок уже прошел?
– Есть резервное время. Центр будет выходить на связь еще с неделю. Дальше тянуть уже не стоит, будет подозрительно.
– И все-таки, почему я должен вам поверить?
– Только мне одному известен знак работы радиста под контролем.
– И что это за знак?
– Если радист работает под диктовку контрразведки, в конце второго предложения будет пропущена точка.
– Хорошо, мы подумаем, – кивнул Волостнов и, обратившись к конвойным, стоящим в дверях, распорядился: – Уведите задержанного!
Поднявшись, Аверьянов привычно заложил руки за спину и, сопровождаемый конвойными, зашагал к выходу. Неслышно закрылась дверь.
Майор подошел к сейфу и, вытащив из него пухлое дело семьи Аверьяновых, принялся внимательно вчитываться в текст, перелистывая страницы.
Семейство Аверьяновых в городе было довольно хорошо известно. Еще прадед, освободившись после отмены крепостного права, завел в Вологде ювелирную лавку. Небесталанный и рукастый, он мастерил ювелирные украшения, ожерелья, кольца, браслеты, серьги. Его изделия пользовались спросом по всей области. Так что слыл он человеком весьма уважаемым и был весьма состоятельным. Нередко с заказами к нему обращалось даже волостное начальство.
Впоследствии мастерскую унаследовал старший сын Макар, сумевший преумножить семейное дело, открыв еще четыре магазина. Далее ювелирное ремесло перешло к отцу Михаила, чье хозяйствование пало на семнадцатый год. Два магазина национализировали, третий приспособили под продовольственный склад, а в четвертом разместили жилищную контору. Пятый, сравнительно небольшой магазин, в силу каких-то причин, а может, по прихоти судьбы, оставили за ним, где он продолжил наследственный промысел.