В половине шестого пришел капитан Елисеев, энергичный, живой, подвижный. На худом лице хитроватая улыбка.
– Ну как, готов?
– К чему? – невольно удивился Аверьянов.
– Со своим немецким начальством переговорить. Через полчаса радиосвязь.
Последние полчаса Михаил думал о чем угодно, но только не о предстоящей радиосвязи. Точнее, все его мысли были о Марусе.
– Готов, – поднялся он со шконки.
– Тогда пойдем.
Прошли в отдел связи, и капитан передал листок с коротким текстом:
– Отправить нужно будет вот это сообщение.
Это была страничка, вырванная из ученической тетради, какую обычно используют в начальной школе на уроке чистописания. Текст, состоящий из нескольких строчек, был написан аккуратным красивым почерком, в котором он узнал руку майора Волостнова.
«Петергофу. Вчера встретил красноармейца, переброшенного из Иркутска в составе 461-й стрелковой дивизии. Куда они едут, он не знает, но в дивизии ходят упорные разговоры о том, что собираются отправить на Ленинградский фронт. У нас все в порядке. Вышлите для рации батареи питания. Через неделю они выйдут из строя. Очень соскучились по баварским сосискам. Здесь таких не встретишь, если есть возможность, то вышлите еще копченого мяса и сала. Срок командировочных удостоверений подходит к концу. Нужны новые документы. Желательно, чтобы были настоящие. В городе очень много патрулей, документы проверяют на каждом углу. Усилены меры безопасности на вокзалах. Будем встречать груз в среду и в воскресенье, на том же самом месте в двенадцать часов ночи. Опознавательные знаки – три полыхающих костра. Маз».
Капитан Елисеев протянул блокнот с шифром. Пролистав, Аверьянов нашел нужные страницы и быстро зашифровал текст. Затем надел наушники, поставил рацию на передачу и быстро застучал ключом. Передав радиограмму, настроил рацию на прием и терпеливо стал дожидаться ответа. Рация молчала. Прошло пятнадцать томительных минут, полчаса… но Петергоф почему-то с ответом медлил.
– Наверное, дешифруют. Время еще есть, – попытался успокоить капитана Михаил. – А зачем вы про колбасу написали?
– Здорово придумано, а? – широко улыбнулся капитан. – Посчитали, что так будет правдоподобнее. Живое общение… Если они тебя ценят, то выполнят любой твой каприз. А за то время, пока ты там был, можно и к баварским сосискам привыкнуть. Ты же бывал в Баварии?
– Приходилось, – не стал отнекиваться Аверьянов.
– Сосиски там баварские ел?
– Конечно, это национальное блюдо. Но они в Германии всюду продаются.
– Ну, вот видишь, – обрадовался капитан, – там ты привык к бюргерской кухне, а здесь только картошку с подсолнечным маслом лопаешь, поэтому тебе захотелось что-нибудь немецкого. Почему бы тебе в таком случае не попросить сосиски?
– Может быть, – согласился Аверьянов. – Хотя, если говорить честно, когда мы в увольнительные в разведшколе ходили, то покупали немецкое пиво. Умеют немцы его делать! Я бы лучше пивка попросил. Белого!
Неожиданно в наушниках раздались щелчки. Центр вызывал Филина. Михаил взял карандаш и быстро принялся записывать шифр, стараясь не пропустить ни одного знака. Когда связь была окончена, взял блокнот и быстро расшифровал.
– Чего они там передают? Не ругают тебя?
– Наоборот, даже хвалят! Пишут о том, что отправленные ранее сведения полностью подтвердились. Думаю, если я так же хорошо буду работать и дальше, они представят меня к ордену. Возьмите, товарищ капитан.
Елисеев взял расшифрованную радиограмму.
«Мазу. Сведения, отправленные в прошлом радиоэфире, оказались необычайно важными и всецело подтвердились. Благодарим за проделанную работу! Вышлем сменные батареи в среду 24.00. Вышлем на всю группу «военные билеты», продовольственные аттестаты и командировочные удостоверения. В грузе будут баварские сосиски, так вам полюбившиеся, сало, копченое мясо. И еще кое-какие угощения. Петергоф».
– Вижу, что ценят, – прочитав текст, довольно хмыкнул капитан. – Сосисками-то угостишь?
– Обязательно, товарищ капитан!
– Нужно доложить майору Волостнову. Отведи Аверьянова обратно в камеру, – сказал Елисеев красноармейцу, стоявшему в дверях.
Затем аккуратно уложил листок в конверт, тщательно его заклеил и, проставив печать, вышел из радиоотдела.
Глава 16. Ближняя дача Сталина
Апрель 1942 года
Шлагбаум приподнялся, и машина маршала Тимошенко въехала на территорию Ближней дачи. Семен Константинович машинально посмотрел на часы, время было 22.45 минут, значит, он приехал к Верховному на пятнадцать минут раньше назначенного времени. Прошел мимо охраны, энергично отдавшей ему честь, и направился в сторону высокой двери, обитой коричневой кожей, за которой размещалась небольшая приемная товарища Сталина.
Потянув на себя медную дверную ручку, Тимошенко вошел в приемную. У окна за небольшим столом сидел секретарь Поскребышев.
Во всякое время на столе у Поскребышева находилось огромное количество бумаг, сложенных в высокие стопки. От самой двери сооружение из папок напоминало руины какого-то древнего средневекового замка. Привычно было видеть голову секретаря, склоненную над бумагами, и его руки, без конца перелистывающие страницы или что-то писавшие. Не отрываясь от прочтения документов, Поскребышев отвечал на многочисленные телефонные звонки. Чаще всего ответы бывали по-деловому краткими или односложными, после чего, не прощаясь, он клал телефонную трубку. Невольно возникала мысль, что Поскребышев никогда не встает со своего стула. Что-то откладывал, определяя первоочередность, что-то быстро подшивал, затем, взяв очередную папку под мышку, относил ее Сталину на подпись.
Увидев подошедшего маршала Тимошенко, он дружески кивнул на его приветствие и произнес:
– У товарища Сталина немного разболелась спина. Через несколько минут он вас позовет. Вы посидите пока здесь.
Приемная Сталина была таким местом, где, позабыв про время, могли подолгу просиживать даже маршалы. Понимающе кивнув, Семен Константинович опустился на стул и принялся размышлять, по какой именно надобности его вызвал Хозяин.
Были лишь только предположения…
С декабря сорок первого по январь сорок второго маршал руководил Курско-Обоянской наступательной операцией, однако был отправлен в резерв за ее неудачное осуществление. Семен Константинович подробно изложил в докладной записке причины неудач, где главным фактором считал отсутствие ударных танковых соединений, недостаток артиллерии, несогласованность в тактических действиях. А также ухудшившиеся накануне погодные условия, на руку сыгравшие немцам, – снег был такой глубокий, что в отдельных местах доходил до пояса. Конечно, если бы ему предоставили побольше времени на разработку операции, усилили бы стрелковые корпуса танковыми подразделениями, тогда немцев непременно подвинули бы. А так разработкой операции приходилось заниматься армейским штабам. А еще подвела военная разведка, она была налажена из рук вон плохо! Там, где немцев не должно быть, обнаруживались крупные войсковые соединения с хорошо укрепленными районами, а там, где планировались прорывы, были минные поля.
Наверняка Иосиф Виссарионович уже прочитал доклад, и у него возникли какие-то вопросы. В таком случае он готов самым подробным образом ответить на каждый из них. Конечно, хотелось бы на передовую, чтобы доказать товарищу Сталину, что срыв наступления на Юго-Западном направлении всего лишь цепь неблагоприятных случайностей.
В последние два года Иосифа Виссарионовича донимал радикулит. Когда его прихватывал очередной приступ, он предпочитал лечиться народными средствами, избегая всяких рекомендованных врачами мазей. На кухне стояла добротная печь, облицованная белым кирпичом, в которой обычно для Сталина выпекали весьма вкусный сдобный хлеб. На печи имелась ниша, устланная войлоком, куда он забирался по приставленной лестнице, накрывался овчинным тулупом и лежал на ней до тех пор, пока, наконец, боль не отпускала.
Минут через двадцать зазвонил внутренний телефон. Поскребышев тотчас поднял трубку:
– Да, товарищ Сталин… Маршал Тимошенко здесь, – после чего повернулся к Семену Константиновичу, мгновенно напрягшемуся, и сообщил: – Иосиф Виссарионович ждет вас.
Маршал сразу же поднялся, одернул слегка задравшуюся гимнастерку и, открыв дверь, вошел в кабинет Сталина. Почувствовал, как под правой ступней слегка скрипнул паркет.
Иосиф Виссарионович сидел за письменным столом и что-то сосредоточенно писал. На столешнице в небольшой фарфоровой чашке, покрытой позолотой, изрядно пооблупившейся во многих местах, лежала его любимая трубка. Курительная часть была выполнена из красного дерева с каким-то темным замысловатым рисунком, а вот мундштук, тонкий и изрядно покусанный, из черного. Рядом лежала пачка папирос «Герцеговина Флор», любимый сорт Верховного. Разрывая папиросную обертку, он заполнял табаком курительную трубку.
– Как добрались, Семен Константинович?
– Спасибо, товарищ Сталин, добрался хорошо. Без происшествий.
Едва кивнув, Иосиф Виссарионович сразу перешел к делу:
– Нам не нужно упускать благоприятной ситуации, сложившейся после нашего наступления под Москвой. Следует закрепить достигнутый успех. Мне кажется, что самым подходящим местом для наступления будет Харьков. Через Харьков немцы хотят пробиться на Кавказ к бакинской нефти и не ожидают на этом направлении контрнаступления. Вот именно этим обстоятельством мы и должны воспользоваться. – Немного помолчав, он продолжил: – Я читал вашу докладную записку о причинах провала Курско-Обоянской наступательной операции. Ваши доводы довольны убедительны. Ставка считает, что вы сделали правильные выводы из неудачи, поэтому предлагает вам руководить Харьковской операцией. Кроме того, вы хорошо знаете район, командовали здесь фронтом. Что вы на это скажете?
– Я согласен, товарищ Сталин!
– Наступление будем планировать где-нибудь на май, а сейчас самым тщательным образом вы должны разработать план операции. Одной из основных причин провала Курско-Обоянской операции вы указывали плохую разведку?