— Меня наказали… з-з дело, — я отступила, упёршись спиной в противоположную стену. А Дейвар, наоборот, шагнул ко мне, натянув цепи. Свет из окна упал на его обострившееся от голода лицо. Сейчас оно выглядело ещё более хищным, чем обычно.
— За что вообще можно так иссечь кожу ребёнку?
— Я не ребёнок, — шепнула, прижимая раненые руки к груди. — И я ослушалась… Дурно выполняла работа…
— И за такую малость тебе изранили руки, и даже не оказали помощи? Вот оно — ваше хвалёное милосердие! — зло выплюнул ирбис, обнажив удлинённые клыки. Его резкий голос эхом разлетелся по стылой камере.
Я лишь сжалась сильнее. Мне хотелось защитить обитель и её сестёр, но прямо сейчас я не находила слов.
— Неужели… — сощурив глаза, Дейвар окинул меня пронзительным взглядом, — тебя наказали за то, что таскаешься сюда?
Я отрицательно замотала головой, но получилось слишком испуганно и поспешно.
Дейвар хищно наклонил голову, будто читая меня, как раскрытую книгу.
— Все эти бинты… лекарства… Сомневаюсь, что кто-то разрешал тебе, пытаться меня лечить.
— Н-но и не запрещал.
— Кто тебе даёт эту дрянную репу, птичка?
— …повариха.
— Для меня?
Я шире распахнула глаза, не решаясь врать напрямую.
— Значит, не для меня? Ты свою что ли носишь, птичка?
— …
— Зачем тебе это?! — снова этот тон-приказ, который будто хватает мою волю за горло.
— Я п-просто… п-просто хочу… чтобы вы не страдали. Ньяра учит милосердию к каждому, я лишь следую её учению, — влага снова подкатила к глазам, защипала веки.
Я закрыла лицо руками.
Вся тяжесть последних дней вдруг навалилась разом. Почему-то у меня при всех получалось держать лицо, но при Дейваре — что во сне, что наяву — я становилась как оголённый нерв.
Я пыталась сдержать всхлипы, но не получалось.
— Простите, — шептала я, сквозь слёзы. Дейвар молчал, и когда я всё же успокоилась и опустила руки, обнаружила, что он снова сидит у стены и задумчиво смотрит на меня.
Прежде я не встречала такого его взгляда.
— Птичка, давай-ка ты перестанешь сюда ходить.
— Нет, я не перестану.
— Я почему-то так и думал, — мрачно усмехнулся мужчина. — Тебе есть кому обработать раны?
— Они не настолько серьёзные…
— Так не пойдёт, птичка, — совсем по-звериному рыкнул он. — Бери-ка мазь и займись своими руками.
— …я не могу. Это лекарство ваше. Для вас.
— Хах, — он с усмешкой оскалился. — Ничего глупее в жизни не слышал. Но раз оно моё, то могу делать с ним что хочу?
— Д-да.
— Тогда я хочу, чтобы ты взяла её. И обработала свои предплечья.
Я хотела отказаться, но в голову вдруг пришла отчаянная идея. Я сцепила перед собой пальцы.
— Х-хорошо, но… но только если вы позволите позаботиться и о ваших ранах тоже! — выпалила я, и голова закружилась от собственной смелости.
Дейвар раздражённо скривил губы, но потом его взгляд упал на мои руки, и между тёмных бровей мужчины прорезалась суровая складка.
— Ладно, — низким голосом сказал он. — Покажи, свои лекарские способности, птичка. И постарайся не грохнуться в обморок.
Первый миг я не могла поверить, что он согласился. А потом, когда смысл слов дошёл до разума, не сдержала счастливой улыбки. Чувство было такое, будто в кромешной тьме вдруг забрезжил луч света. Это был мой шанс!
Я подхватила с пола лекарства и шагнула к пристально следящему за мной Дейвару. Хотя он казался спокойным, но я ясно видела, как напряглись его мышцы, как ещё сильнее обозначился рельеф пресса и окаменели плечи.
Я словно приближалась к дикому зверю, поэтому старалась двигаться плавно, без резких движений.
— Я буду осторожна, — шепнула, придерживая подол зелёной мантии и присаживаясь на колени рядом с пленником.
От страха у меня дрожали пальцы.
Сердце колотилось как бешеное.
В памяти снова и снова возникали картины из сна.
Образ Дейвара слишком слился для меня с ожиданием смерти. С неизбежностью печального конца. Поэтому я невольно ждала нападения. Ждала, что он сейчас рассмеётся — оттолкнёт или вовсе схватит за шею. Но ирбис не делал ничего опасного, только протянул мне свои ладони, в центре которых темнели уродливые раны.
Правая рука выглядела лучше — там шло заживление — из-под бурой корки просвечивала новая кожа. А вот с левой всё было куда хуже. Там рана воспалилась и вспухла по краям. Я решила начать с неё.
Осторожно положив мужскую руку на своё колено, я смочила бинт водой из фляги и стала аккуратно промывать рану. Я видела однажды, как это делает Фаира, заботясь об Янтаре. И сейчас старалась повторять её движения, только действуя ещё мягче, ещё медленнее.
Ладонь мужчины была горячей, я ощущала её жар даже через грубую ткань своего одеяния. Я смотрела только на рану, но каждой клеточкой ощущала взгляд Дейвара.
Волоски на шее у меня встали дыбом. Но я упрямо продолжала протирать руку мужчины, игнорируя сигналы собственного тела.
По правде, я ещё никогда сама не касалась мужчины.
Да и почти никого не касалась (если не считать случаев, когда Морелла хватала меня и куда-то тащила)… Разве что маленькую Тию иногда гладила по ушастой голове. И поэтому сейчас сосредоточиться было сложно, эмоции качались от ледяного страха, к жаркому смущению и неловкости.
Что, если Дейвару неприятно то, что я делаю?
Вдруг, слишком больно? Или невежливо — вот так трогать, вот так сидеть совсем рядом? Что, если я оскорбляю его?
— Ты так до завтрашнего утра рану не очистишь, — неожиданно рыкнул Дейвар.
Я испуганно замерла, а он вдруг накрыл мою маленькую руку своей большой. Обхватил горячими пальцами мою кисть, в которой я держала бинт. Надавил им на собственную рану. Провёл, стирая грязь.
— Вот так, — пар дыхания коснулся моей щеки.
Я судорожно вздохнула и подняла глаза, встретившись с горящим взглядом Дейвара. Его чёрный значок расширился, будто пытался охватить меня так же, как мужская кисть охватила мою ладонь.
В отражении глаз ирбиса я увидела себя — бледную, с рваным алым румянцем на щеках — таким, будто свекольным отваром брызнули. Пятна этого румянца стекали за ворот моей зелёной мантии.
— Давай сюда лекарство, — скомандовал ирбис, отпустив мою руку.
Ещё прежде чем я задумалась, тело послушно исполнило приказ, и я протянула ему баночку. Взяв её, мужчина в пару движений нанёс немного пахнущей мятой мази на свою прочищенную рану. И болезненно нахмурился — видимо, щипало.
Я тут же — не задумавшись — подула на его открытую ладонь. А про себя шепнула маленькое заклинание: «Боль искала-искала, а тебя не нашла. И поэтому боль восвояси ушла».
— Эй, ты что творишь?
Я смущённо ответила:
— Так боль снимают. Прошло?
Дейвар шевельнул пальцами, потом покрутил ладонью. И сощурился, глядя сверху вниз. Взгляд у него был страшный — как лезвие, от которого отражается луч северного солнца. И Дейвар будто решал, пустить ли ему лезвие в ход или ещё подождать, ещё немного последить за столь странной зверюшкой, что дрожит перед ним. Дрожит, но не убегает.
Его лицо было близко, и его могучее тело тоже — руку протяни и коснёшься. Мой нос щекотал мятный запах вперемешку с мужским терпким. Я старалась не смотреть на подрагивающие развитые мышцы мужской груди и пресса — не потому что не хотела, а из-за собственной непонятной реакции. Сердце почему-то начинало стучать чаще, а щёки будто кипятком ошпаривало.
Сидеть рядом так близко было страшно, но ещё страшнее становилось от мысли, что если отсяду хоть на полпальца, то хрупкий контакт, что установился между нами, раскрошится, как сухой лист.
— И правда… не болит, — рычаще произнёс Дейвар. — Это какой-то заговор? Кто научил тебя снимать боль, пташка?
Я робко пожала плечами. Я не была уверена, кто именно… Кто-то очень далёкий в моём детстве, о котором я ничего не помнила. Правда, метод редко работал для меня самой.
— Знаешь, ты очень странная…
— Почему? — шепнула я.
Не то чтобы я не знала, что странная, но мне было интересно, что я сделала неправильно именно сейчас. Ирбис мрачно хмыкнул, будто говоря: «Ну вот как раз из-за таких вопросов!» А вслух спросил:
— Сколько тебе лет?
Простой вопрос… Но я облизнула пересохшие губы, не уверенная в ответе. Однажды Морелла сказала, что мне восемнадцать. А в другой раз, что двадцать… Пока я думала, вдруг заметила, что Дейвар опустил взгляд и пристально смотрит на мои губы.
— …восемнадцать, — торопливо ответила я, чувствуя, как подпекает щёки.
— А где родители? — снова взгляд в глаза, и вопрос прозвучал куда более резко.
Тяжёлая аура оборотня давила на плечи, воздух казался совсем густым. Я каждой клеточкой чувствовала, что сейчас всё внимание мужчины направлено на меня, и он будто вглядывается в каждую мою чёрточку. В каждое крохотное движение. И даже принюхивается.
— Я сирота.
— Погибли здесь, на границе?
— Нет… Это было не здесь. Точнее… я не уверена, что они погибли. Я их не помню.
Я росла сначала в трущобах, потом в приюте. Мне так говорили.
«Может быть, они бросили меня из-за того, что я такая странная. Или потому что сердцем почуяли, что стану злодейкой».
— Что ж… — произнёс вдруг ирбис. — Иногда отсутствие родителей лучше, чем их наличие. Никогда не знаешь, выиграл или проиграл оттого, что они ушли.
Я моргнула.
Мне показалось, или он меня сейчас попытался утешить? Пока я искала ответ, ирбис без перехода взял мою кисть в свои горячие пальцы. Откинул рукав зелёной мантии…
— Не надо! — очнулась я дёрнувшись.
— Сиди тихо, — рыкнул он. — Или вместо мази использую язык. Тоже помогает.
Я сжалась, приготовившись к боли. Но когда мазь коснулась кожи, почувствовала лишь прохладу и лёгкое жжение. Всё же мои раны не были такими серьёзными, как у ирбиса.
Яркий запах мяты щекотал нос, заполнял лёгкие. Дейвар неожиданно умелыми движениями распределил мазь по моим раненым предплечьям. Сверху перетянул бинтом — крепко, но не так чтобы сдавило кровоток. Ему явно было не впервой обрабатывать раны — действовал он куда увереннее, чем я.