Головой я понимала, что это арх Дейвар, и он не станет… но моё тело не слышало разума. Оно заледенело, как леденеет слабый зверёк перед оскаленной мордой хищника.
И хотя я говорила, что не испугаюсь — страх предательской занозой вонзился сердце. Я не выдала его ни жестом, ни взглядом, но ирбис, видимо, почуял — недовольно качнул крупной головой, глухо зарычал, показав длинные белые клыки. И хотел было отступить… Но я тут же подскочила со шкур, встала на ноги. Прошептала:
— Я не боюсь. Правда!
Ирбис настороженно замер. Его хвост рассёк воздух, глухо ударился об пол. И если эмоции Дейвара-человека я понимала плохо, то чувства его звериной ипостаси были мне куда как яснее.
И сейчас зверь мне не доверял.
Прислушивался. Приглядывался. Ждал.
Я должна была показать, что не боюсь.
«Это же Дейвар», — мысленно сказала я своему глупому, испуганно бьющемуся сердцу.
В памяти пузырьками всплывали обрывки фраз, которые я слышала от оборотней в Обители. О том, что у их зверя есть собственная воля. И порой так бывает, что человек и зверь расходятся во мнениях, тогда начинается тяжёлая борьба инстинкта и разума. И не всегда второе побеждает…
«А что, если я не понравлюсь зверю? — кольнула мысль.
Оборотни редко противятся своему инстинкту. Если снежный барс Дейвара расценит меня как трусливую букашку, недостойную внимания… Или ещё хуже — учует во мне ведьму — то, в лучшем случае, Дейвар больше никогда ко мне не приблизится. В худшем — бросит в снегах.
Может, арх поэтому не продолжил целовать и ласкать меня… потому что его снежному барсу что-то не понравилось? Ведь в лесу зверь был близко — а я испугалась…
Я должна исправить первое впечатление!
Закусив губу, я собрала всю волю в кулак. И шагнула к замершему зверю. Мысленно сказала себе: «Это арх Дейвар. Но сейчас он стал огромным котом… Да, котом, большим, пушистым и очень милым, который совсем-совсем нестрашный. Такой вот большой котик…».
— Господин ирбис… — вслух тихо сказала я, вкладывая в слова всю искренность, — извините, что я сначала испугалась… Это, потому что так близко я никогда не видела столь величественных созданий.
Барс шевельнул ушами, я приняла это за добрый знак.
— Вы и сейчас вызываете трепет в моём сердце… поэтому оно так стучит.
Барс фыркнул, шевельнув усами.
— Не примите за наглость, — совсем осмелела я, — но могу ли я вас коснуться?
Синие глаза вспыхнули ярче, пятнистый хвост описал широкую дугу. Переступив большими лапами, ирбис приблизил ко мне свою морду. Я протянула руку, и барс совсем по-кошачьи понюхал пальцы, едва касаясь их прохладным носом. А потом опустил голову, подставляя холку под мою ладонь.
Задержав дыхание, я осторожно коснулась пальцами пятнистой шерсти…
Верхние волоски чуть покалывали кожу, а под ними скрывался мех, что нежнее самого нежного пуха. Моя рука утонула в запредельной мягкости. Я будто прикасалась к облаку, под которым скрывались горячие каменные мышцы.
Я благоговейно провела ладонью по мощной шее ирбиса, по его круглой голове. Восторг ярким светом наполнил душу, улыбка сама собой расцвела на губах.
— Вы такой красивый, господин ирбис… — искренне прошептала я.
Барсу мои слова понравились. Я видела это по его навострившимся ушам и по хвосту, который перестал раздражённо бить по полу.
Зверь на миг довольно зажмурился, а потом переступил мягкими лапами и шагнул ко мне — ткнулся головой в живот, да так, что я потеряла равновесие и осела обратно на шкуры. Снежный барс шершаво лизнул меня в щёку раскалённым языком, а потом улёгся так, что окружил своим крупным горячим телом. Собственнически положил тяжёлую голову мне на колени, обвил хвостом. Вздохнув, зажмурил глаза.
Теперь я ощущала себя как в гнёздышке. С той лишь разницей, что моё «гнёздышко» было горячим как печка. А ещё оно приятно вибрировало.
Это было так невероятно, что у меня от восторга закружилась голова.
И почему я боялась?! Какой же прекрасный у Дейвара зверь… Такой величественный. Такой красивый.
Я аккуратно и нежно погладила ирбиса по голове, почесала за круглыми ушами, провела ладонями по мощной спине. Барс одобрительно муркнул, и тогда я вовсе без опаски зарылась пальцами в густую пятнистую шерсть. И Дейвар в образе зверя позволил это. Казалось, он наслаждался моими прикосновениями. А я… я была готова гладить его вечность.
А потом в какой-то момент барс поднял голову… Ткнулся носом в мою скулу, вдохнул, лизнул там, где шея переходит в плечо и вдруг осторожно прикусил. На мгновение защипало кожу, но барс слизнул это ощущение. Снова положил голову мне на колени. Уютно заурчал.
Снаружи свистел ветер, там царила глубокая ночь. Но в кибитке было уютно и тепло. Даже жарко. Барс мурчал под моими ладонями, и густая вибрация его мощной грудной клетки приятной дрожью отдавалась в моём теле.
Я с наслаждением гладила зверя снова и снова и продолжала, даже когда глаза уже начали слипаться. Но я держалась в сознании усилием воли. Правда была в том, что я не хотела засыпать. Не хотела возвращаться в реальность.
Душу оплели спутанные чувства…
Впервые в сердце зародилось болезненное сомнение.
Что, если изменив реальность, я изменю и это чудесное будущее?
«Так и будет… ты всё потеряешь, — шепнул голос чёрного лица. — Если продолжишь вмешиваться в события, то всё прекрасное, что сейчас происходит, так и останется сном, Элиза. Дейвар никогда не представит тебя своей стае. Никогда не возьмёт на руки. Не поцелует. И не позволит погладить своего зверя… Если спасёшь Обитель — то навечно останешься в её серых стенах — среди холода и презрения — до самой смерти».
Впервые слова чёрного лица действительно меня испугали.
Отчаяние пережало горло. Тёмные мысли уродливыми червями поползли в разум…
Но я тряхнула головой, прогоняя их.
«Теперь у меня есть магия», — твёрдо напомнила я себе и чёрному лицу.
Я написала кровью, чтобы Кайрон излечился. Так и случилось!
Значит… я могу написать что угодно ещё! И оно сбудется… так ведь?
Значит, я смогу всех спасти… и сохранить это прекрасное будущее.
Это была моя последняя мысль, прежде чем я провалилась в сон.
А в реальности я проснулась от звонкой злой пощёчины…
Глава 18
Щека горела, будто к ней прижали раскалённый уголь.
Я распахнула веки, и мир поплыл смазанными пятнами, в которых я различила белые стены лазарета, дрожащий свет в мутной лампе, задёрнутые окна.
Воздух пах лекарственными травами.
— Как ты могла? — хриплый шёпот Фаиры вонзился в сознание, будто ледяной шип.
Я подняла голову и увидела её — стоящую над моей койкой, с лицом, искажённым яростью. Её зелёные глаза были красны от слёз, губы дрожали. Тёмные волосы были так растрёпаны, будто кто-то таскал за них сестру по коридорам.
— Гнилая девка! — с ненавистью прошипела Фаира. И слёзы вдруг брызнули из её глаз, потекли бледным щекам. Она зло утёрла их. — Зачем ты сказала ей?! Чем она тебя приболтала?!
— О чём ты… — мой голос сипел.
— Не притворяйся, гадина! — взвилась Фаира. И замахнулась снова. Я инстинктивно вжалась затылком в подушку, но удара так и не последовало.
Сестра обители сжала пальцы в кулак. Стиснула зубы до скрипа.
— Ведьма! Как есть ведьма, — судорожно выдохнула она, а потом зло плюнула мне под койку и, развернувшись, выбежала из лазарета.
Хлопнула дверью так, что задрожали склянки на полках.
Мне потребовалось ещё несколько ударов сердца, чтобы прийти в себя. Осознать реальность.
Укрытая одеялом, я лежала на койке, в палате для тяжелобольных… Но не похоже, что меня сюда определили официально. Хотя бы потому что я всё ещё была одета в тот же тулуп, в котором до этого искала ворона за стенами Обители. Только ботинки сняли. Но как я здесь оказалась? И почему Фаира так зла на меня? Я ведь была без сознания! И ничего плохого просто не в состоянии была совершить.
На соседней койке шевельнулась Тия.
Выглянула из-за одеяла — маленькая, как перепуганный зверёк, с волчьими ушками, прижатыми к голове. Её худенькие бледные пальцы вцепились в пододеяльник, глаза-блюдца смотрели на меня с немым укором.
— Тия… — позвала я садясь. — Что произошло?
— А ты не знаешь?! — фыркнула девочка, и так воинственно задрала свой маленький нос, будто я лично её за хвост надёргала и не признаю.
— Я правда не понимаю, Тия. Расскажи, пожалуйста.
Она сощурила рыжеватые глаза, будто искала на моём лице признаки обмана. А не найдя, хмуро сказала:
— Тебя принёс волк… тот, что с золотыми глазами.
— Янтар…
— Да. Его вроде как привлёк ворон, который накручивал круги и каркал. Волк вышел проверить за ворота… а там ты — без сознания. В крови. Он и эта девушка… Фаира? Они принесли тебя сюда. Положили на койку, стянули ботинки, и вдруг… Бам! — Тия махнула волчьим хвостом и сделала страшные глаза. — Вбегает крикливая женщина в белом… росомаха.
— Морелла…
— Да-да. Она была со стражниками! Жуткие громилы, еле в дверь прошли. Росомаха приказала им схватить Фаиру.
— За что?!
— Ну-у… Её обвинили в… — бледные скулы девочки окрасил неровный румянец, ушки застенчиво дрогнули, и она прошептала, приставив ладонь ко рту: — в разврате. И назначили десять плетей.
Моё сердце упало. Десять ударов — это невыносимая боль для хрупкой Фаиры. После такого она месяц не встанет с кровати!
— Но в итоге Фаиру отпустили, ведь тот волк — настоящий герой. Он вступился за свою любимую, — Тия так гордо выпрямилась, будто это был её личный подвиг. — Сказал, что это он её совратил… Только я не знаю, что это словно значит. Но за этосовратительствоему в наказание — сто плетей.
— Сто! — ахнула я, вскакивая с кровати. — Да кто же такое выдержит?! Ой… — Головокружение едва не свалило меня с ног. Но я устояла. Опёрлась ладонью на холодную стену.
— Волки сильные! И выносливые, если ты не знала, — запальчиво крикнула Тия. И вновь сердито свела к переносице серые бровки, зыркнула на меня подозрительно. — Та росомаха сказала, что это ты дала показания против Фаиры… про разврат.