«Но и магию тебе тоже распечатали во сне, а всё же она проснулась в реальности», — зашептались в голове мысли. И сразу мелькнула леденящая душу догадка… Что, если ничего не переносится из мира сна… кроме меня самой?
Должно быть, сложный поток мыслей отразился на моём лице, потому что Дейвар сказал:
— Ты как будто удивлена по-настоящему, пташка… Я тебе практически верю. Всё это может быть происками ведьмы. Будь ею ты, давно попыталась бы меня убить… Или заколдовать. Но почему от тебя так сильно несёт чёрной магией… Ты отдавала кому-то кровь? Вчера, сегодня?
— Нет!
— Знаешь, кто ведьма? Она в вашей Обители.
Я снова отрицательно помотала головой.
Ложь начинала даваться мне всё проще с каждым разом.
Я бы не удивилась, если бы мой язык почернел, как у Мореллы.
— Подумай ещё раз, пташка, — с угрозой сказал арх. И я ощутила, как зверь выглянул из его глаз. Радужка вспыхнула в сумраке темницы. — Семя тьмы, поселившееся здесь — злобная тварь. Какие как она — обычно очень красивые. Будто неземные существа. Им всё удаётся. А их враги мрут как мухи. Они любят кровь… это их инструмент. И своя и чужая. Порой они разговаривают вслух сами с собой, и глаза их при этом пусты, как разбитые блюдца. Весь их мотив — алчность и гнев, они любят жизнь и власть. Злобные твари без души. Неспособные на бескорыстный поступок. Но за каждое своё колдовство они платят и платят дорого. Отдают самое важное, до последнего не понимая, что это.
Слова Дейвара застревали занозами. Последние фразы и вовсе резанули кинжалами.
«Отдают самое важное?» — эхом прозвучало в мыслях.
Кровь застыла в жилах. Льдом захрустела в венах.
Желудок так сжало, скрутило, что показалось, меня сейчас стошнит. Я прошептала, цепляясь за Дейвара пальцами-проволоками.
— Платят?
— Конечно, — усмехнулся арх, показав удлинившиеся клыки. — Любая магия требует цены. Просто у ведьм оплата отложенная. И когда приходит миг, судьба забирает у них самое дорогое. Красоту. Разум. Любовь. Даже родных детей. Семью. А может ей всего важнее величие королевства? Любовь ведьмы губительна. Ты как-то просила меня, никого тут не убивать. Тогда ради себя же, ради тех, кто здесь тебе дорог, пташка… подумай и скажи, кто может быть носителем семени тьмы.
— Я не знаю!
— А я думаю знаешь, — оскалился Дейвар. — Ты отдаёшь ей кровь? Веришь её сладким речам?
— Нет… Нет! Я… — горло сдавил спазм.
Что мне ответить? Я беспомощно заморгала. Ирбис смотрел так, будто всё про меня знал. Не в силах выдержать его взгляд, я уставилась на окно под потолком. Оно сияло светом… Решётка была местами погнута, но стояла крепко.
Получается… из-за того, что я использовала кровь — беда придёт в будущем? Из-за цветов во дворе, из-за лечения Тии… случит нечто плохое? И если сильнее всего я желаю спасти Обитель, Янтара, Фаиру и остальных. На самом деле — я всё равно их потеряю? А ещё я хочу жить и чувствовать… и это я не получу тоже?
На плечи и спину вдруг навалилась усталость, будто скипавшаяся ледяная шапка проблем вдруг лавиной сорвалась с высокой горы. А у меня не осталось сил бежать.
Слёзы подкатили к глазам.
— Пташка, ты собралась плакать?
— … — я отрицательно помотала головой. Зажмурилась. Мокрые горошины слёз покатились по щекам. Дейвар стёр одну у самого подбородка. Обвёл моё лицо, ловя другие, коснулся уголка моих губ шершавым горячим пальцем.
— Это странно, — глухо сказал он. — Ты вызываешь во мне слишком разные чувства, вишенка. Кажется, будто в тебе затаился обман, как червь в спелом яблоке. И единственное желание — яблоко вскрыть, даже если придётся разорвать оболочку когтями. Но в другую секунду ты приходишь раненой или плачешь. И хочется тебя утешить… согреть… Возможно, моё обоняние нарушилось из-за этих сырых стен… Возможно, тебя хочется беречь, как единственное тепло, что сюда попадает. Я говорю себе, что семя зла не способно на доброе дело. Не способно лечить. Или отдавать свою пищу другому. И незачем ему это делать… Проще убить. Подчинить кровью. Но тогда, кто ты?
Он ждал ответа. И мне пришлось открыть глаза.
Что сказать?
— … я Элиза.
— Да, тебя так зовут. А кто дал тебе имя?
— Мама…
На самом деле я не знала. Я ничего не помнила. Дейвар заправил прядь мне за ухо.
— Элиза…
— Ты убьёшь её? — вдруг спросила я. — Это «семя зла»?
— Обязательно. И это спасёт многих.
Я тяжело прикрыла глаза. Под веки будто песка насыпали.
Теперь кольцо рук Дейвара казалось стальным капканом. И оставаться в нём — губительно. Поэтому я нашла в себе силы — встрепенулась, попытавшись вырваться.
— Отпустите меня.
— Не хочу, — дыхание арха обожгло ухо. — Ты же делаешь, что тебе в голову взбредёт, пташка. И я буду. И сейчас мне хочется держать тебя в руках. Не волнуйся, я не сломаю твои крылышки. Просто твой запах безумно притягательный… Но раздражают слёзы. И злит, что ты продолжаешь что-то утаивать от меня, но… это всё не важно. Скоро всё закончится. Быстрее, чем я думал.
— О чём вы?!
Он мрачно ухмыльнулся:
— Скоро узнаешь.
— Тогда… тогда хотя бы объясните, что это семя тьмы вам сделало? Разве убийство — это не зло?! Почему нельзя без этого?
— Это долгая история.
— Я хочу послушать.
Дейвар качнул головой, отчего чёрные пряди упали ему на лицо, тенями накрыли глаза, сделав горящий взгляд ещё более зловещим.
— Что ж… Когда я был ещё ребёнком, наше племя было сильнее многих. Город процветал, зимы были тёплыми, бури редкими, леса полны дичи, а летом земля приносила так много урожая, что его вдоволь хватало на холода. В племени жили не только оборотни, но и люди. И одна девушка была прелестнее других. Милая. Добрая. Светлая. Она носила цветы в волосах и лечила травами. Мечтала о семье и детях, которых она сделает счастливыми. Все её любили… Звали её Лилиана. Она собиралась замуж за свободного молодого ирбиса, но так вышло, что Лилиана приглянулась и прогнившему вождю, у которого уже была жена и дети… Арх очень настойчиво звал её на охоту. И однажды ночью поддался внутренним демонам, затащил Лилиану к себе, надругался и поставил метку…
— Метку?
— Да, — арх коснулся моих волос, провёл по щеке пальцем, оставив горячий след, остановился на шее. — Это когда зверь кусает за плечо или загривок… Для любого другого ирбиса это заявление — если кто приблизится, придётся биться со мной. И такая метка при некоторых условиях может стать двойной, и иметь тот же смысл, что метка истинности у оборотней-волков.
— Но зачем вождь пометил Лилиану?
— Чтобы сделать своей в глазах других. Но он поступил даже хуже, наутро объявил, что она его соблазнила. Но что он готов взять ответственность и сделать её второй женой.
— И что жених? — шепнула я.
— Он оказался трусом. И не стал драться за честь Лилианы, потому как был слабее арха. И выбрал жалкий путь, недостойный ирбиса. Согласился со словами вождя. И теперь обходил Лилиану стороной. Для девушки начались тяжёлые времена. Первая жена арха не давала ей жизни. Сам вождь наведывался, когда пожелает. И никто не был на её стороне… Вскоре она перестала улыбаться. Глаза её померкли. Голос осип. А живот начал округляться…
— Она носила ребёнка от арха?
— Да. И в это же время начали пропадать дети племени… Позже их нашли в лесу, высушенными как пергамент. Без единой капли крови внутри. Следом погибли посевы, ушла дичь, а зима наступила на месяц раньше и была столь лютой, что птицы замерзали в полёте. Но будто этого было мало, в племя пришла болезнь. Первым заболел бывший жених Лилианы, затем жена вождя, затем все их дети. И болезнь была странная — оборотни сходили с ума и обращались в зверей, чтобы затем напасть на самых близких.
— Это делала та ведьма?
— Верно. И как только её стали подозревать — Лилиана пропала. При обыске под её кроватью нашли крохотные куклы из трав, обмотанные волосами погибших детей. Содрав со стен шкуры — обнаружили надписи кровью. Все стены были исписаны так, что не было свободного клочка. Ненависть сквозила в каждой строчке. Проклятие, в которое Лилиана вложила саму душу — вот что обрушилось на наши земли.
— И её не поймали?
— Почему же, — усмехнулся арх. — Через несколько лет наши шпионы схватили её уже на землях волков. В трущобах на окраине волчьей столицы. К тому времени она родила, но её дочь отыскать не сумели. По тайным тропам ведьму вернули в ледяные земли. Мне было мало лет, но я помню, как её приволокли на площадь. Как собирались сжечь… Ведь со смертью ведьмы ослабевает сила её проклятий. Лилиана, казалось, сошла с ума, она смеялась как дикая… всё ещё оставаясь пугающе красивой. Зажгли огонь. Пламя охватило ведьму, одежда истлела на Лилиане, но сама она не горела, будто сам огонь отвергал её гнилую плоть. Когда не стало одежды, все увидели, что для проклятий ведьма использовала не только стены… но и своё тело. Вся кожа живота была исцарапана шрамами. Помню, я рассмотрел одно… «Проклинаю». Позже определили, что она писала их, когда ребёнок был ещё в утробе — перекладывая бремя своих грехов на дитя. И назначая его носителем своего гнева. И ядовитой мести.
В горле у меня было сухо.
Сумрак камеры сгустился. Я ощутила в нём присутствие чёрного лица. Померещилось, что шеи коснулось его мертвенное дыхание.
— Это дитя…
«Это ты», — шепнула мгла.
— Та, кто носит в себе семя тьмы, — ответил Дейвар. — Та, на кого завязано проклятие скверны. Ещё до рождения её душа и разум были исковерканы Лилианой. Ей были переданы худшие черты, а сердце лишено сострадания. Она хитра и прячется среди других. И может выглядеть на любой возраст и даже пол. Но мы точно знаем, она сейчас в Обители… и эти якобы чудеса — доказывают, что мы правы.
Я молчала, сидя в объятия арха, как в капкане.
Рассказанная им история камнем упала в желудок. Давила тяжестью. Я не могла её переварить. Не могла принять…
Не может быть, чтобы это про меня…
Не может быть, чтобы за моей спиной было… такое. Арх говорит о ком-то другом! О ком-то… не обо мне! И чёрное лицо ошибается!