— Дэвид… мистер Армитаж…
— Давай остановимся на Дэвид. И я рад, что они все-таки не вышвырнули тебя.
— Мне удалось остаться в последнюю минуту, потому что уволилась одна из ассистенток. Но, Дэвид, ты когда-нибудь простишь меня за то, как я…
— Это было тогда, то есть вчера. А сейчас у нас сегодня. И я бы не отказался от двойного кофе.
Все, как было раньше. В списке позвонивших особо выделялись двое: Салли Бирмингем и Бобби Барра. Салли звонила один раз в конце предыдущей недели. Бобби звонил по два раза в день последние четыре дня. По словам Дженнифер, он просто умолял ее дать ему мой домашний телефон.
«Скажите ему, что у меня хорошие новости», — прочитала она записанную в блокноте фразу.
Почему-то мне показалось, что за всем этим стоит Флек. И я целую неделю отказывался отвечать на звонки своего бывшего приятеля, чтобы показать, что меня не так легко завоевать.
Но конце концов я капитулировал.
— Ладно, — кивнул я Дженнифер, когда она сообщила, что Бобби звонит уже третий раз за последний день, — соедини его со мной.
Не успел я поздороваться, как Бобби понесло:
— Умеешь же ты заставить человека помучиться!
— Кто бы говорил.
— Слушай, ты же, как последний поц, пошел вразнос…
— А разве не ты сказал мне, что никогда больше не захочешь иметь со мной дело? Почему бы нам с тобой не послать друг друга к чертям собачьим и не покончить на этом?
— Нет, вы только послушайте, какой крутой! Снова на вершине и снова относится к маленьким людям как к какашкам.
— Ничего подобного, Бобби. Несмотря на то, что ты прилипчивый двуличный коротышка и кусок дерьма.
— Ну вот, а я-то собирался сообщить тебе хорошие новости.
— Я не оставлял у тебя никаких денег, Бобби. Когда я закрыл счет…
— Ты забыл про десять тысяч долларов.
— Не пори чушь.
— Дэвид, скажу еще раз: ты забыл про десять тысяч долларов. Теперь дошло?
— Угу. И что случилось с этими забытыми, как ты говоришь, штуками?
— Я купил тебе немного акций в венесуэльском ситкоме, и, надо же, их стоимость выросла в пятьдесят раз…
— Зачем ты мне рассказываешь эту абсурдную историю?
— Никакую не абсурдную. Теперь у тебя на счету в компании «Барра и партнеры» пятьсот тысяч долларов. Я уже собрался отдать распоряжение, чтобы мои люди сегодня же отправили тебе и твоему финансовому менеджеру официальный отчет.
— И ты ждешь, что я в это поверю?
— Эти гребаные деньги на твоем счету, Дэвид.
— В это я верю. Но вранье про венесуэльские акции? Неужели ты не мог придумать что-нибудь получше?
Пауза. Затем:
— Разве важно, как деньги попали на твой счет?
— Я только хочу, чтобы ты признался…
— В чем?
— Что он велел тебе меня подставить.
— Кто такой он?
— Ты точно знаешь, кого я имею в виду.
— Я не веду разговоры о других клиентах.
— Он не клиент. Он — Господь Бог…
— Иногда и бог бывает добрым. Так что кончай богохульствовать… особенно если речь идет о боге, который платит тебе двенадцать миллионов долларов за четыре старых сценария. Признайся, они валялись у тебя в шкафу среди грязных носков. А пока суть да дело, поблагодари меня за то, что мне удалось сделать тебя богаче на двести пятьдесят тысяч долларов. Учти, когда все рухнуло, ты остался без гроша.
Я вздохнул:
— Ну что я могу сказать? Ты гений, Бобби.
— Я приму это за комплемент. И что ты прикажешь мне делать с этим баблом?
— Ты спрашиваешь, хочу ли я, чтобы ты их инвестировал от моего имени?
— Вот именно.
— А почему ты решил, что я хочу оставить тебя моим брокером?
— Потому что ты знаешь, что я всегда зарабатывал для тебя неплохие деньги.
Я немного подумал.
— Знаешь, после выплат Элисон и расчетов с налоговой у меня останутся миллионов шесть, с которыми можно поиграть.
— Я тоже умею считать.
— Допустим, я бы хотел взять эти шесть миллионов плюс те пятьсот тысяч, которые ты для меня заработал, и вложить все это в трастовый фонд…
— Мы определенно занимаемся такими фондами. Конечно, это не самый эротичный тип инвестирования…
— Но деньги из такого фонда нельзя перевести, допустим, в индонезийские акции?
Теперь настала его очередь глубоко вздохнуть. Но он все же сказал:
— Если ты имеешь в виду надежные акции с железобетонной стабильностью, то это делается легко.
— Именно это мне подойдет. Ультранадежные. Железобетонные. И они будут принадлежать Кейтлин Армитаж.
— Мило, — сказал Бобби. — Одобряю.
— Ну, благодарю покорно. И кстати, поблагодари за меня Флека.
— Я этого не слышал.
— Только не говори мне, что ты глохнешь.
— Разве ты заметил? Да, мы все разваливаемся на части. Наверное, это и называется жизнь. Именно поэтому, друг мой, лучше всегда смотреть на ситуацию с юмором, особенно когда все идет наперекосяк.
— О, да ты еще и философ. Как же я по тебе скучал, Бобби.
— Взаимно, Дэвид… Пообедаем на следующей неделе?
— Думаю, избежать этого не удастся.
Однако звонков Салли я старательно избегал. Хотя она не была такой настырной, как Бобби, но ее имя регулярно появлялось в списке входящих. Через три недели после моего возвращения на работу я получил письмо, написанное на фирменной бумаге «Фокс»:
«Дорогой Дэвид!
Я всего лишь хочу сказать, как я рада твоему возвращению в бизнес после этой грязной кампании, затеянной Тео Макколлом. Ты же один из самых талантливых сценаристов, и то, что произошло с тобой, может вызвать только возмущение. От имени всех на нашей студии поздравляю тебя с победой над противником. Иногда и хорошие парни выигрывают.
Также я хотела сообщить тебе, что «Фокс Телевижн» кране заинтересована в развитии идеи комического сериала «Давай обсудим», о котором мы с тобой говорили в прежние времена. Если позволит твое расписание, было бы приятно встретиться за ланчем и все обсудить.
Надеюсь на быстрый ответ.
С наилучшими пожеланиями, Салли.
P. S. В телевизионной программе «Сегодня» ты был просто великолепен!»
Я не знал, хотела ли Салли таким образом извиниться. Или это был тонко завуалированный намек на возможность продолжения отношений (еще бы, ведь я был снова кредитоспособен!). А может, она изображает из себя ретивого телевизионного работника, разыскивающего так называемые таланты. Но мне не интересно было выяснять это. Я не хотел быть ни грубым, ни торжествующим, да и особого повода для торжества не было. Поэтому я сел и на официальной бумаге нашей студии написал следующую деловую записку:
«Дорогая Салли!
Благодарю за письмо. К сожалению, я вплотную занят работой над новыми сериями «Продать тебя», так что не сумею выкроить время для ланча. И уже взятые мною обязательства по написанию сценариев настолько обременительны, что я не заинтересован ни в какой работе совместно с тобой в обозримом будущем.
Искренне твой…»
И я расписался своим полным именем.
В конце этой же недели я получил прекрасные новости от Уолтера Дикерсона, который после нескольких месяцев тяжелых переговоров наконец добился того, о чем я просил.
— Ну вот, — сказал он, позвонив мне в офис. — Вам снова разрешено видеться с дочерью.
— Люси согласилась?!
— Да, она наконец решила, что Кейтлин должна видеться со своим отцом. Мне жаль, что на это ушло чертовски много времени. И вы не только можете видеть дочь регулярно, ваша бывшая жена не настаивала, чтобы это происходило под ее присмотром… что часто случается в схожих ситуациях, где отцу временно было отказано в доступе к ребенку.
— Ее адвокат объяснил, с чего это она вдруг передумала?
— Давайте скажем так: я уверен, что сама Кейтлин сыграла в этом большую роль.
Но была еще одна причина, о которой я узнал, когда полетел на север на свидание с дочерью — в первый раз за последние восемь месяцев!
Я взял напрокат машину и доехал из аэропорта до дома Люси. Через мгновение после моего звонка дверь распахнулась, и Кейтлин повисла у меня на шее. Я очень долго прижимал ее к себе. Затем она подтолкнула меня локтем и спросила:
— Подарок привез?
Я рассмеялся замечательной дерзости этого вопроса и невероятной душевной гибкости своей дочери. Мы не виделись восемь мучительных месяцев, и вот мы снова вместе. Что касается Кейт, ничего не изменилось.
— Подарок в машине. Получишь позже.
— В гостинице?
— Да, в гостинице.
— В той же, где мы жили в последний раз, — близко к небу?
— Нет, в другой гостинице, Кейтлин.
— Ты своему другу больше не нравишься?
Я с изумлением смотрел на нее. Она помнила все. Каждую деталь всех выходных, которые мы проводили вместе.
— Это очень длинная история, Кейтлин.
— Ты мне ее расскажешь?
Но прежде чем я сообразил, как ответить на этот вопрос, раздался голос Люси:
— Привет, Дэвид.
— Привет, — ответил я, все еще держа Кейтлин за руку.
Последовала неловкая пауза. Как можно обмениваться любезностями после всей той ненависти, после всех тех бессмысленных мучений, в бездну которых ввергла меня Люси?
Но я решил, что стоит сделать попытку, и сказал:
— Ты хорошо выглядишь.
— Ты тоже.
Снова неловкая пауза.
Из дома вышел мужчина и остановился за спиной моей бывшей жены. Высокий, немного за сорок, консервативно одетый, как все протестанты в Америке по выходным: синяя рубашка на пуговицах, шерстяной свитер, брюки цвета хаки, тяжелые ботинки. Он обнял Люси за плечи. Я постарался не поморщиться.
— Дэвид, это мой друг, Питер Харрингтон.
— Приятно с вами познакомиться, Дэвид, — сказал он, протягивая руку.
Я пожал ее, подумав: по крайней мере, он не сказал «я так много о вас слышал».
— Взаимно, — кивнул я.
— Папа, может, поедем? — спросила Кейтлин.
— Конечно! — Я повернулся к Люси: — Значит, в шесть часов вечера в воскресенье.
Она кивнула, и мы уехали.
По дороге в Сан-Франциско Кейтлин сказала: