– Я тоже. Может быть, пора это осуществить?
– Да, хочу прогуляться с тобой!
Воздух был теплым и влажным, на улицах бурлили толпы. Ночная жизнь в большом городе вообще удивительна! В прошлом Родригес, конечно, не упускал возможности ею насладиться. Но сейчас все было в какой-то степени наивно… И в то же время с Карлоттой не могло быть ничего наивного. Не тогда, когда его мысли возвращались к сексу каждый раз, когда он смотрел на ее божественные формы…
Раньше Родригес не раз прохаживался по Рамбле, но это было днем, ночью он на этой улице не был. Потому что был слишком занят посещениями клубов и знакомствами там с женщинами.
Из соседних ресторанов звучала музыка, смешиваясь с хаотичной атмосферой на улице.
– Удивительно, – сказала Карлотта. – Первый раз такое вижу.
– Да и я тоже.
Карлотта прижалась к нему, их руки сплелись, а ее щека прижалась к его плечу. Он наклонился и поцеловал спутницу в затылок. Все казалось таким естественным и обыденным. Он никогда не испытывал таких ощущений ни с одной женщиной. Но ему понравилось. Даже очень.
– О, Родригес, пойдем посмотрим на танцовщицу!
Они протиснулись сквозь толпу. Все громче раздавались звуки гитары, заглушающие техно-музыку из клубов.
На брусчатке они увидели женщину в ярко-красном платье, которая танцевала в туфлях на высоких каблуках. Мужчина рядом играл на гитаре.
– Как она красива! – восторгалась Карлотта.
– Не больше, чем ты.
Он сказал правду. К тому же женщина обычно хочет слышать нечто подобное.
– Нет, она… другая. Она такая… раскрепощенная. Все здесь так… свободно. Смотри, какая у нее страсть к жизни!
– Я испробовал твою страсть, Карлотта. – Он наклонился и поцеловал ее в висок: – Ты как живой огонь в моих руках. И тебе не нужно ничего скрывать от меня.
Карлотта посмотрела на него, и в ее глазах засверкал огонек.
– Я и не могу. Ты лишаешь меня контроля.
– Взаимно.
– Как это приятно.
– Страсть красива, – произнес Родригес, снова взглянув на танцовщицу. – Твоя страсть красива. – Он повернулся к Карлотте и прошептал: – Жаль, ведь когда-то тебя заставили чувствовать по-другому.
Карлотта улыбнулась, и ему стало не по себе.
– Да, теперь я учусь смотреть на все по-другому.
Эта ее улыбка… Она просто обезоруживала!
– Может, поужинаем? – предложил он.
– С удовольствием.
Родригес заказал пиво, тапас и корзинку с едой.
Столик размещался на веранде. Уличные музыканты заполняли улицу. Все казалось каким-то нереально сказочным. Совсем из другого мира – не того, который он знал. Этот другой мир соответствовал тем чувствам, которые Карлотта в нем пробуждала.
– Очень вкусно, – оценила она, попробовав соленую треску.
– Как тебе твой первый выход в ночной город?
– Чудесно. А что ты думаешь о твоем первом походе в зоопарк?
– Мне очень понравилось. К тому же все это произвело большое впечатление на Луку! Особенно львы.
– Они снятся ему время от времени. Я не знаю почему. Но сама вряд ли уговорила бы сына посмотреть на них вживую.
– Ты думаешь, это благодаря мне?..
– В твоем присутствии Лука другой. Более… уверенный. Это так мило!
– Я все пытался представить поведение моего отца, если бы я боялся львов, – сказал Родригес и смутился: почему он вдруг заговорил об этом? Он откашлялся: – Вряд ли, конечно, он бросил бы меня в клетку к ним, все-таки я был наследником. Но… он очень хотел сделать из меня мужчину.
Карлотта нахмурилась:
– Но если бы он не пугал тебя…
– Конечно, пугал! Отцу казалось, это поможет сделать из меня подходящего правителя для Санта-Кристобеля. Я уверен, он разочаруется… Впрочем, нет! Потому что не доживет. – Родригес старался подчеркнуть пренебрежение в своем тоне.
Карлотта внимательно посмотрела на него. Ее сердце, казалось, выпрыгнет из груди – так бешено оно колотилось. После прошедшей ночи было бы уже нелепо отрицать, будто она ничего не чувствует к нему. И это относилось не только к физической близости – ко всему. И к тому, как он слушал ее, и к тому, как хотел понять.
А потом сегодня, с Лукой… Да, Лука действительно пугал Родригеса, хотя она до конца не понимала почему. Но то, с каким вниманием он относился к мальчику, как старался для него, не могло не тронуть материнское сердце.
Карлотта ощутила внутреннее беспокойство Родригеса, когда он заговорил о своем отце. Ей стало тревожно. Не надо больше задавать никаких вопросов, но о себе она все рассказала. И теперь была его очередь.
– Ты, наверное, хорошо знаешь Барселону. Расскажи мне, – попросила она. Уж эта тема не такая болезненная.
– Но конкретно – о чем?
– О себе. О твоем пентхаусе. Например, почему ты переехал сюда, когда тебе было семнадцать?
– Подростки всегда хотят уехать, разве не так?
– Я не хотела. Но моя сестра могла бы.
– Вы с ней близнецы?
– Да. Но мы совсем разные! И давно уже отдалились друг от друга. Честно говоря, какое-то время я винила Софию. Но со временем все забылось. Да и расстояние сыграло свою роль. Я имею в виду… когда находишься вдали, как можно близко общаться? Последние шесть лет я хранила свой секрет и зализывала раны. Тяжело выстраивать какие-то значимые отношения, когда ты занят тем, чтобы тебя не трогали.
– Я никогда ничего не выстраивал, поэтому для меня это не было проблемой.
– О, так у тебя здесь нет друзей?
– Есть. Я здесь учился в колледже. Друзей у меня было много. И много подружек. Я очень весело проводил время.
– Я так понимаю, в Санта-Кристобеле тебе не было весело?
Родригес нахмурился:
– Я не чувствую себя там как дома.
– Барселона мне больше напоминает тебя.
Барселона была живой. Здесь все было так свободно и непринужденно, здесь отсутствовала та помпезность, которая была присуща Санта-Кристобелю.
– Здесь я тоже не чувствую себя как дома, – покачал он головой. – И не смотри так на меня.
– Как так?
– Как на раненого щенка. Меня никогда не интересовали понятия дома и семьи. Но мне не на что жаловаться. У меня есть еда, есть крыша над головой. У многих людей этого нет. А в Барселону я приехал, чтобы быть вдали от отца. Банальная история.
Он старался придать своему тону как можно больше легкости. И у него это получалось. Но Карлотта знала – эта легкость была только внешней. Потому что его глаза говорили об обратном. В них снова была та ужасная пустота…
Родригес умел очаровывать. В нем присутствовала харизма. Но он умел и притворяться…
Карлотта посмотрела на корзину с едой.
– Мой отец всегда ожидал от меня слишком многого. Я не думаю, чтобы у моих родителей были такие же ожидания в отношении Натальи, до определенного момента. Они просто закрывали глаза на каждую очередную ее шалость. И в какой-то степени это накладывало на меня еще больше ответственности. Я даже завидовала ей. Думаю, именно это и отдалило меня от нее. Мой отец хотел, чтобы я была идеальной, словно ждал от меня компенсации за поведение второй дочери. И когда я забеременела… Я никогда не видела его таким. Он был так зол на меня, так разочарован. Это было даже больнее, чем потеря Габриеля.
– В этой части мы схожи? – спросил Родригес, приподняв брови.
– Возможно.
– Мой отец не знал, что делать со мной, когда я был ребенком. Он один меня воспитывал, поэтому наделал много ошибок.
– И это все?
– Это все.
– Я не верю тебе!
– Эта история не имеет большого значения, Карлотта. – Родригес стиснул зубы и сжал руку в кулак. Затем расслабил пальцы. – Отец хотел, чтобы я был достойным правителем своей страны. Я был наследником. Когда моя мать ушла, стало очевидно – я буду единственным сыном и наследником. И это придавало еще больше важности моей персоне.
Родригес говорил ровным голосом, его лицо не выдавало никаких эмоций, а холод в его глазах пронзил ее до костей.
– Что он делал с тобой? – спросила Карлотта. – Что он делал, Родригес?
Он посмотрел на свою руку, сжимая и расправляя пальцы.
– Я должен был учиться сидеть смирно. Молчать, пока меня не спросят.
– Ты знаешь, какой Лука… Как вообще это возможно? – Слова застряли у нее в горле. – Как?..
Родригес сглотнул.
– Дело тренировки. – Он говорил спокойно, но в тоне его голоса звучало что-то темное, зловещее. – У моего отца были сильные лошади, и он умудрялся их калечить. Он никогда не колебался, чтобы использовать кнут. – Родригес перевел взгляд на Карлотту: – К счастью, он не смог покалечить меня. Но я научился сидеть смирно, когда это было нужно.
– Родригес… он не…
– Он не использовал лошадиный кнут на мне, нет! У него был металлический прут, которым он бил по моим голеням, когда я был неугомонным. Прут оставлял ушибы, но ничего не повреждал.
Речь Родригеса звучала так, словно он читал книгу. Рассказывал о ком-то другом, а сам казался словно удаленным от всего этого.
– Он не покалечил тебя? – тихо произнесла она.
– Как я и сказал, у нас у всех свои проблемы. Я никогда не голодал и не спал на холоде.
Ей стало больно, обидно за него – за того ребенка, каким Родригес был когда-то.
– Ты говоришь так, как будто это было не с тобой. А если бы кто-то поступил так с Лукой?
Блеск в его глазах напугал ее.
– Это было бы последнее, что удалось бы сделать тому человеку. – И тут он резко встал из-за стола: – Нам пора. Завтра мы рано вылетаем в Санта-Кристобель.
– О… я…
– Я потерял аппетит.
Карлотта поняла – он закрылся от нее, и ощутила боль в душе, словно ее сердце раскололи на части. Словно она обрела себя и вдруг потеряла.
Родригес шел впереди быстрым шагом, Карлотта старалась успеть за ним, пытаясь сократить между ними дистанцию. Он не взял ее за руку, не смотрел на нее, словно отгородился.
Ей стало больно. За Родригеса, за все, через что ему пришлось пройти. А он делал вид, будто все это не важно.
Она видела это и понимала. Потому что жила так же, пряча боль в себе. Или притворяясь, словно этой боли нет и не было никогда.