I Машина остановилась. Макс секунду посидел, держа руки на руле, только потом повернулся.
— Я бы пошел вперед и все проверил, но ты не согласишься сидеть и ждать меня. Да и оставлять тебя одну… только не сейчас. Поэтому, пожалуйста, будь рядом, никуда не отходи, ничего не предпринимай.
Я посмотрела на холм с его бесконечной лестницей, ведущей к воротам музея. Может, сразу сказать, что все отменяется? Не хочется мне сейчас никуда идти. Я уже настроилась оказаться дома… Но Макса ведь не переупрямишь.
— Какой у нас план действия? — со вздохом спросила я. — Ворвемся, дадим пулеметную очередь в воздух, бросим две гранаты, потом начнем вести переговоры? Если противник еще будет двигаться, пустим в ход приклады и штыки.
— Приблизительно так, — согласился любимый, распахивая дверь.
Я видела, как он напрягся, видела его слегка приоткрытый рот, потемневшие глаза.
— А с берега нас поддержит артиллерия? — Я шутила, хотя давно уже было не до смеха. Меня трясло.
— Артобстрел уже проведен. Крепость готова пасть. — Голос любимого был ровным, и от этого становилось еще больше не по себе.
— Давай не пойдем туда, — схватила я его за руку. — Поздно, музей закрыт. Сам сказал, мы должны все решать вместе. Вот, решили.
Тревога нарастала. Я чувствовала грядущую беду. И крылась она там, на холме. Избежать ее еще можно. Но Макс… Он упрямо смотрел на вершину холма.
Переклинило меня резко, неожиданно. Я сама испугалась такой перемене. Знала одно — ни в коем случае на мельницу сейчас идти нельзя.
— То, что нам нужно, открыто всегда. — Макс не слышал меня.
Он повел меня наверх. Его несокрушимой мощи сопротивляться было бессмысленно, но я все равно повисла у него на локте.
— Придем завтра, когда будет светло, — умоляла я. — Смотри, уже темнеет.
В ответ Макс фыркнул, и это вдруг вселило в меня такой дикий ужас, что я разжала руки. По всем законам физики я должна была упасть на ступеньки, но мне не дали это сделать. Меня просто подхватили и понесли наверх.
— Пусти! Мне больно, — вырывалась я из железных тисков. — Я хочу к маме. — Не помогало. — Послушай! Мы просчитались. Их там много! Толпа! Вдвоем не справимся! Нужно идти за подкреплением!
Никакой реакции.
Дергаясь, я сбила с его плеча сумку с ноутбуком. Она соскользнула на локоть, а потом упала на ступеньки, подпрыгивая, полетела вниз. Макс даже не оглянулся. Это было неправильно. Он не мог так поступить.
— Остановись! — закричала я, выгибаясь, чтобы сойти на землю. Мой фотоаппарат! Мои картинки в компе! Это нельзя здесь так бросать. Всего этого вообще не должно происходить!
Я почти освободилась, но, как ни пыталась соскочить, неизменно натыкалась на преграду. И что самое страшное — Макс молчал. Он шагал вверх, чуть выставив подбородок вперед, остановившимся взглядом глядя на холм. И это было неправильно.
— Замри на секунду! — попросила я, обнимая его за холодные плечи. Рубашка мялась под моей вспотевшей ладонью. — Что нам стоит подождать одну ночь? Что ты там хочешь увидеть? — заорала я.
Вершина холма приближалась. И словно мое персональное проклятье, на ней выступала махина мельницы. От накатившей паники я стала терять последние силы. Все происходящее было неправильным, невозможным.
— Не сегодня, — шептала я безвольно. — Завтра. Сегодня нельзя. Будет плохо.
Я обвисла в его руках, разрешая поджидающему меня ужасу подступить.
— Это не ты говоришь! Это он говорит. — Голос Макса звенел металлом. — Я хочу с ним встретиться, а потом мы посмотрим, кому станет хорошо. Только будь все время рядом! Слышишь?
Глаза сами собой закрывались, и из глубины сознания выступала чернота, которая вот-вот должна была развалиться на паззлы. Мой мир, такой правильный, такой светлый, рушился вместе с этой темнотой. И если бы мы не шли вперед, а просто хотя бы постояли минутку, то все бы обошлось.
— Макс, не надо! — прошептала я.
— Мы ненадолго, — как заведенный повторил любимый. И я подчинилась, потому что сопротивляться было бесполезно.
Деревянные дома музея громоздились по сторонам дороги притихшими мамонтами, смотрели на нас темными глазницами окон. Они все знали, они все видели, их невозможно было обмануть. И от этого они становились для меня еще страшнее. Наше восхождение происходило в убийственном молчании.
— Я домой хочу, — шептала, уже ни на что не надеясь. — Домой. Отпусти меня, пожалуйста. Ничего больше не произойдет. Мы вернулись. Мама, наверное, и не ждет меня. А папа приготовит самый вкусный на свете чай. Завтра я встречусь со своими. Они обрадуются. Правда, придется Лерке все рассказать. Папа нам сделает обед. Мама, конечно, будет недовольна, что мы поженились, но она добрая.
Поворчит, поворчит и простит. А жить можно будет у тебя, в мастерской. Там надо только ванную сделать и кухню, чтобы было, где кофе варить. Все обустроим и придем сюда… Куда нам спешить?
Последние слова я произносила, стоя на земле. Передо мной высилась мельница.
Что-то тяжелое надавило на плечи. Неотвратимость, от которой ни спрятаться, ни убежать.
— Ты туда должна войти, чтобы покончить с этим раз и навсегда, — холодно отозвался Макс.
— Я чувствую, будет плохо, — последний раз попыталась достучаться я до Макса.
Братец Кролик жил под терновым кустом и, когда его поймал Братец Лис, стал страстно просить не бросать его именно в терновый куст, мол, тогда ему верная смерть выйдет. На что Братец Лис свою добычу туда и отправил, к большой радости Братца Кролика. Мне бы надо было просить не везти меня домой, кричать, что все беды меня поджидают именно там. Поздно. Будь у меня чуть больше времени, я бы придумала убедительную причину, почему мне нельзя идти на мельницу. Ни в коем случае нельзя.
— Там никого нет, — пробормотала, склоняя голову к плечу, на котором лежала тяжелая рука Макса.
Но любимый был непреклонен. Стоял передо мной белым айсбергом, и я, как в свое время «Титаник», была обречена пойти на дно.
— Не надо, — тяжело качнулась я под его руками.
— Снимем все вопросы сразу. И помни — ни шагу от меня.
Макс толкнул дверь мельницы. Знакомо пахнуло слежавшейся мукой, в голове мгновенно пронеслись воспоминания. Как Пашка меня сюда привел, как примчалась Лерка, как стала размахивать ножом, как спокойно на все это смотрел Мельник.
Вдруг все мои тревоги исчезли. Я шагнула через порог, оглянулась. Все было на месте. Ларь с мукой, совок, желоб, на земляном полу стопкой сложенные мешки. Скоро они будут заполнены. Я даже улыбнулась, чувствуя, с какой радостью забилось сердце. Почему я раньше сюда не шла? Это было так просто. Стоило мне только сказать, и Макс привез бы меня в родные края. Не пришлось бы месяц сидеть в домике рыбака, прячась непонятно от кого, не надо было бы колесить по Европе, да и фанаты бы сюда не добрались. За версту не пустила бы.
Я решительным шагом пересекла мельницу, потянула низкую дверь в пристройку. Здесь тоже все было на своих местах. Деревянный некрашеный стол, лавки, беленая печка. За зиму песок на земляном полу потемнел. В дальнем углу виднелся старый знакомый — сундук, покрытый ковром. Вдоль стен натянуты веревки с пучками трав. Ими не успели воспользоваться.
Я по-хозяйски прошлась, ведя рукой по зашуршавшему гербарию. Около печки заметила метлу. А вот и средство передвижения.
За дверью раздался шорох. Кто бы это мог быть? Подхватив метлу наперевес, я шагнула к выходу.
— Наверху никого нет.
В дверном проеме появилось бледное лицо с горящими ненавистью глазами. От одного взгляда меня прошибло током опасности. Я выставила метлу перед собой.
— Убирайся!
Вампир прищурился, приоткрывая рот. От чувства тревоги я перестала ощущать свое тело. Ткнула метлой вперед.
— «Стану я, Мария, пойду», — медленно заговорила я, слыша, как кто-то подсказывает мне слова, и они, медом ложась на язык, были сладки в своей правильности.
— «Из дома не дверьми,
Из двора не воротами,
Мышью норой,
Собачьей тропой».
Лицо Макса вытянулось, и я расхохоталась от восторга.
— Прочь! — Черенок метлы звонко стукнулся в подвернувшуюся на полу железку. Я захлопнула дверь, шарахнула засовом.
Замки вампирам не нужны, их ничто не остановит, а вот для человека прочный засов самая подмога.
— Выйду во широко поле! — заорала в голос, задрала голову, чтобы всем было слышно — я вернулась!
Спущусь под высоку гору
Возьму от двух гор земельки,
— запела, закружилась по комнате, опираясь на метлу.
В этот момент казалось, что на мне широкая длинная юбка, что развеваются в колдовском танце волосы, что звенят на руках и шее бесовские монисты.
Как гора с горою не сходится, Гора с горой не сдвигается, Тако же и добрый молодей Максим С красной девицей Марией Не сходился, не сдвигался.[3]
Я опустила ладони в ледяную воду кадушки. Ох, и хороша была водица. Чиста, прозрачна, свежа.
Капая себе на ноги, дошла до двери и длинной дорожкой вылила набранную воду вдоль деревянного порога. Села на корточки, загребла в две руки земли с песком с утоптанного земляного пола.
Гора на гору глядит,
Ничего не говорит,
Тако же и добрый молодей Максим
С красной девицей Марией
Ничего б не говорили.
Наговор мой не избыть,
Слово-дело не переломить!
Землю ссыпала с двух сторон водяной дорожки. Встряхнула руками, разбрасывая оставшееся на пальцах.
И вдруг боль тяжелым обручем сдавила меня. Безымянный палец на правой руке заломило, кольцо впилось в кожу. Я схватилась за него. Мышцы на левой руке свело резким жгутом. Боль звериным рыком вырвалась из груди, согнула, заставила упасть на колени.
Ручей с ручьем не сходится,
Гора с горой не сбегается,
Лес с лесом не срастается,