Уже все зная, зная и понимая, что жизнь его теперь разделилась на две части – до убийства и после, что с ним, прежним, вероятно, покончено и надо будет приучаться жить как-то по-другому, не имея душевных сил почувствовать все это, ощутить удар в полную силу, внутренне торопя себя, осознавая, что должен собраться, почувствовать и обдумать все это, но соскальзывая с мысли, тормозимый бесчувственностью, он пытался снова это сделать. Поезд несся через мост, металлические балки крестили окно. Пытаясь о чем-то думать и ни о чем не думая, он смотрел на спящую Наташу. Мост унесся прочь, грохот стих, в показавшемся тишиной вагонном шуме услышав необычно сильное шевеление в сумке с кроликами, наклонившись, он заглянул в нее.
Казалось, расплывшаяся, приплюснутая ко дну сумки, напряженно растопырив лапы, крольчиха отрешенно смотрела по сторонам круглыми, навыкате глазами, быстро подергивая головой; словно в беспокойном напряжении, притихнув, кролик, переминаясь, неподвижно смотрел на нее. Увидев завернувшийся край, Сергей протянул руку, чтобы разгладить под ней подстилку; не изменив напружиненной позы, быстро поведя круглящимся, налитым кровью глазом, крольчиха, в мгновенье дернувшись, вытянув шею, укусила его за палец. Слабыми зубами не сумев прокусить его до крови, она оставила на нем красные вмятины; беспокойно дернув ушами, сместившись в сторону, кролик на секунду взглянул на него. В два подскока осторожно приблизившись к крольчихе, кролик потянулся к ней. Так же внезапно натужно дернувшись, стоя на растопыренных лапах, она укусила его за морду; отпрянув на шажок, не обращая внимания, кролик снова придвинулся к ней; чувствуя, что должен что-то сделать, подхватив под живот кролика, вытащив его из сумки, он взял его на руки. Секунду провисев неподвижно, замерев на весу, кролик резко задергал лапами. Поняв, что делает ему больно, он опустил его на красную клеенку полки. Быстро взад-вперед дернувшись по ней, кролик замер, словно чего-то ожидая; прыгнув к краю полки, готовясь соскочить, но возвращенный Сергеем на прежнее место, он задвигался к краю полки снова; снова возвращенный, а потом еще раз, отскочив в сторону и замерев, он внезапно резко пробарабанил задними лапами какую-то ритмическую фразу; напряженно вытянувшись, привстав, держа в воздухе передние лапы, он ждал ответа. Почти тут же из сумки таким же трескучим дробным сигналом крольчиха ответила ему; беспокойно-быстрым глазом видя нависавшего Сергея, словно понимая, что не сможет спрыгнуть, кролик быстрым восьмерками, петляя, запрыгал из угла в угол по полке.
Поняв, что должен вновь соединить их, подхватив кролика, Сергей опустил его в сумку; безумно мотнув головой, крольчиха, забившись в угол, что-то выдавливала из себя; подняв голову и оглянувшись, на секунду быстро заскребя по днищу сумки передними лапами и так же внезапно остановившись, словно подсеченная, она повалилась набок. Нагнувшись, он увидел, как по дну сумки из-под нее побежали струйки крови; напружиненно стоя, быстро, мелко подрагивая всем телом, кролик неподвижно смотрел на нее; перекошенно корчась, изогнувшись в спине и запрокинув голову, крольчиха подняла в воздух вытянутую заднюю лапу; отскочив к задней стенке сумки, на секунду замерев, рванувшись вперед, кролик внезапно с разбега изо всей силы ударил ее головой в живот. Содрогнувшись, словно вдруг откуда-то получив новые силы, крольчиха вновь вскочила на четыре лапы, растопыренно простояв секунду, она повалилась набок снова; вновь отскочив к задней стенке и рванувшись вперед, кролик вновь ударил ее в круглящееся брюхо. На мгновенье замешкавшись, словно ожидая чего-то, он остановился около нее; запрокинув голову, наотмашь она ударила его задней лапой с выпущенными когтями, два глубоких параллельных взреза из-под глаза к носу тут же намокли красным, кровь закапала вниз.
Не обращая внимания, кролик, на шаг отступив, смотрел на крольчиху; внезапно вновь вскочив на четыре лапы, вытянув шею, дернув глазами направо и налево, крольчиха, словно присев, привалилась к стенке сумки; подвинувшись, она заглянула под себя. На шаг отступив, она снова встала, на дне сумки, среди крови он увидел четыре розово-голых вытянутых тельца; доставая зубами обрывок ткани, крольчиха чуть подвинулась в сторону, в углу сумки, в горстке пуха он увидел еще двоих. Некоторые из телец были неподвижны, другие чуть заметно шевелились. Оставляя за собой капельки крови, крольчиха подгребала к зародышам тряпки; заслоняя собой крольчат, она легла в углу сумки; приблизившись к ней и остановившись, кролик неподвижно смотрел на нее, кровь из рассеченной щеки, капая на дно сумки, смешивалась с кровавыми разводами, оставленными крольчихой. Быстро вытянув голову, крольчиха лизнула его щеку, сделав пару шажков к ней, подойдя вплотную, он вылизывал шерсть у нее за ушами. Понимая, что должен что-то сделать для них, пошарив в пакете, Сергей насыпал еще корма в плошку, вода в другой плошке была; не обращая внимания на него, прижавшись, они вылизывали друг друга. Разбуженная треском пластикового пакета с кормом, Наташа подняла голову, приподнявшись на локте, она быстро заглянула в сумку.
– Родила?
– Да.
– Много?
– Шестеро, кажется.
Не отрываясь от сумки, опустив ноги на пол, она поспешно застегивала платье.
– Пуха мало. Надо у проводницы ваты одолжить.
Быстро надев туфли, она выскочила в коридор. Наклонившись, он снова заглянул в сумку. Подкрашивая капавшей кровью воду, кролик пил из плошки, крольчиха вылизывала его. Вытянутые розовые комочки шевелились в углу. Вернувшись, отщипывая от куска ваты, Наташа с быстрым смешком присела у сумки:
– Она мне свои прокладки предлагала.
Кивнув, чувствуя, как что-то наваливается на него, он оперся плечом о стенку вагона:
– Хорошая женщина.
Еще слыша, как стучат колеса, чувствуя, как безмолвие затягивает его, и не желая этого, он провалился в сон.
13
Разбуженный Наташей, увидев плывущие мимо окна брошенные составы на путях и громады домов в отдалении, поднеся к лицу ее руку с часами и увидев, что проспал весь путь до Киева, поднявшись, протолкавшись через коридор до купе проводницы, он перетащил ковер с боеголовкой в тамбур. Обвешенная сумками, Наташа остановилась в коридоре за несколько человек до него. Дождавшись толчка остановки и лязга открываемой проводницей двери, они выбрались с вещами на платформу. Заплатив носильщику с тележкой, когда тот докатил вещи до вокзальной кассы, он заплатил ему еще за ожидание; поменяв рубли на гривны, взяв у Наташи паспорт, уже у окошка кассы наугад спросив, нет ли мест в мягком вагоне, неожиданно получив положительный ответ, он заплатил за двухместное купе. Пройдя полвокзала за носильщиком, докатившим тележку до вагона, уже по предупредительному поведению проводницы поняв, что сможет договориться с ней обо всем, что нужно, на всякий случай все же, затащив вещи в купе, вернувшись и быстро договорившись с проводницей, заплатив ей, он перетащил ковер с боеголовкой к ней в каморку. Из расписания помня, что ожидание будет недолгим, возвращаясь в купе, он взглянул на график движения на стенке – поезд отходил через пять минут. Вернувшись в купе, он забросил сумку с пробойником на багажную полку; опустившись на мягкий диван, он перебросился несколькими фразами с Наташей, платформа чуть заметно подвинулась мимо окна, без толчка, почти бесшумно поезд тронулся с места.
Сбросив один груз и тут же ощутив другой, в один миг заново схваченный воспоминаниями и мыслями, прерванными сном, словно заново вспомнив себя, неподвижно-пристально он смотрел в разгонявшийся пейзаж. Со свежестью чувств хорошо выспавшегося человека ощущая все то, что вполсилы ощущал утром, уже ясно все видя, зная, что сейчас быстро и без труда доберется до сути, он понимал, почему вчера мог совершить убийство.
От момента выстрела откатывая время назад, когда он без раздумий согласился на предложение Сергачева, потом еще назад, когда, откинув более выгодные варианты, он ввязался в проект по разработке военной техники, который никому тогда не был нужен, потом еще назад, в советские времена, когда он просиживал до глубокой ночи с такими же, как он, разработчиками в лаборатории с гремящим двадцатью четырьмя вентиляторами компьютером, электрочайником в углу, горой поставленных друг на друга осциллографов и старым советским магнитофоном, игравшим Black Sabbath, потом еще назад, когда школьником он читал книги о походах Евгения Савойского, Фридриха и Суворова, он понимал, что было что-то в нем самом, что сделало его готовым к этому выстрелу задолго до того, как он нажал на спусковой крючок, вечная заточенность на выполнение задания, которое было абсолютной ценностью, а все остальное – пустяком, все это с детства было само собой разумеющимся и естественным для него. Он не раздумывал, когда получил задание, он не раздумывал, когда нажимал на спусковой крючок, он не взвешивал и не размышлял, прежде чем убить Вовчика, ему не о чем было размышлять, он убил его по инерции жизни, с радостью готовый сделать что-то для страны, он въехал в этот выстрел как в давно наезженную колею, ради всего лучшего, что он любил в жизни и считал важным в самом себе, он выстрелил в соотечественника. И выстрел этот был бесполезным – помня последний крик Вадика перед смертью, с абсолютной ясностью он понял, что Вадик без всякой помощи сам разоружил бы Вовчика, как профессионал он был на голову выше его, для этого ему никто не был нужен.
На мгновенье он похолодел от самого страшного – ему показалось, что все, о чем он сейчас думает, он понимал за секунду до выстрела. Пусть сокращенно, но он понимал, что должен вмешаться, пока Вадик все не сделает сам, словно новобранец, призванный в самом конце войны, когда победа была уже всем ясна, спешащий хоть чем-то отметиться на войне и воплотить мальчишеские мечты, он вклинился со своим пистолетом туда, куда не должен был соваться, ради лелеемого ощущения приобщенности к делу, ради будущей гордости и внутреннего самодовольства он выстрелил в человека.