– Однако Эдмонд должен хотя бы догадываться, в чем дело.
Лизбет остановилась.
– Он полагает, что его уволили из-за речи, которую герцог произнес в палате лордов. Герцог настоял на том, чтобы написать ее самому, в результате чего там оказалось несколько диких идей относительно того, какое место в обществе должен занимать средний класс. Достаточно будет сказать, что речь его приняли очень прохладно. Герцог стал героем многочисленных отвратительных, злобных шаржей. В общем, его выставили на посмешище. Карикатуристы в этом городе жестоки, а люди обычно с радостью подхватывают насмешки и издевательства.
– В том, что речь провалилась, есть вина Эдмонда?
– Нет! Муж говорит, что очень удивился, когда герцог принялся обвинять его в том, чего он не делал. Впоследствии, однако, когда над герцогом принялись насмехаться в открытую, он обвинил во всем Эдмонда. И вдобавок очернил его в глазах всех знакомых. До этого злосчастного случая мы были довольно популярны. А теперь нам перестали присылать приглашения, и друзья нас покинули.
– Я полагаю, Эдмонд ищет новое место?
– Да, но герцог отказывается дать ему рекомендательные письма. Дебора, мой супруг твердо намерен остаться в Лондоне. Он считает, что здесь его будущее. Но у нас нет денег, а то немногое, что еще осталось, нужно Эдмонду, чтобы прилично выглядеть, пока он подыскивает новое место. Сама видишь, наши дела очень плохи.
Лизбет взмахом руки обвела комнату, чтобы подчеркнуть, что имеет в виду.
– Мы продали всю обстановку. Я даже вынуждена была заложить драгоценности, которые оставила мама. У меня не было иного выхода. А теперь у нас не осталось ничего, и я не знаю, что мы будем есть и чем я стану кормить Памелу. – Из глаз ее ручьем хлынули слезы. – Дебора, я никудышная мать. Я ничего не знаю о детях. Сейчас она молчит, а перед самым твоим приездом все время плакала, и я не могла ничего с ней поделать!
Словно в подтверждение ее слов Памела проснулась, сжала крохотный кулачок и захныкала. Плач был очень слабый, и это встревожило Дебору намного сильнее, чем все: что она услышала от сестры.
Она взяла малышку на руки. Памеле хватило одного-единственного взгляда на незнакомую даму, чтобы расплакаться по-настоящему.
Лизбет права, легкие у ребенка и в самом деле были здоровые.
– Может быть, она хочет есть? – предположила Дебора, баюкая малышку, чтобы хоть немного успокоить. – Когда ты кормила девочку последний раз?
– Я не могу кормить ее грудью! – заплакала Лизбет вместе с ребенком. – Когда она родилась, Эдмонд сказал, что это неприлично, и мы наняли кормилицу…
– Кормилицу? Разве у тебя не было молока?
– Ты ничего не понимаешь! – огрызнулась Лизбет. – В Лондоне во всем надо следовать велению моды.
– И кормить ребенка уже немодно? – Дебора отказывалась верить своим ушам.
– Немодно кормить собственного ребенка, – поправила ее Лизбет.
Дебора пробормотала что-то невразумительное, решив оставить при себе слова, которые так и просились с языка.
Лизбет, впрочем, почувствовала ее неодобрение. Она с вызывающим видом скрестила руки на груди.
– Ты этого не понимаешь и никогда не поймешь. Ты родилась и живешь в деревне. Кроме того, какое это теперь имеет значение? Молоко у меня все равно пропало.
Неудивительно, что маленькая Памела так надрывалась. Она была голодна, а родная мать не знала, как ее успокоить.
– И чем же ты кормишь ребенка?
– У нас есть коза.
– Что?
– Коза. Эдмонд говорит, что козье молоко очень похоже на материнское, и Памеле оно нравится, но я не умею доить коз. Они меня не любят, ты же знаешь.
Да, Дебора прекрасно помнила, что Лизбет вечно избегала животных и не умела ухаживать за ними. В сущности, Дебора не могла представить, как ее сестра ведет в Лондоне домашнее хозяйство. Мысль об этом казалась ей дикой и не укладывалась в голове.
– Эдмонд доит козу по утрам, перед уходом, но сегодня Памела очень голодна, – пожаловалась Лизбет.
– Выходит, ребенка нечем накормить, пока отец не вернется домой!
Дебора была ошеломлена, но отнюдь не удивлена. С ее драгоценной младшей сестричкой вечно нянчились и потакали всем ее прихотям. Она решила не откладывая взяться за дело.
– Покажи, где вы держите козу, и я подою ее.
Ее слова пролились на душу Лизбет словно бальзам. Она пылко обняла Дебору.
– Я знала, знала, что ты приедешь, и сразу все наладится. Эдмонд, конечно, поначалу придет в ярость, но потом у нас все будет хорошо, и он будет счастлив.
Дебора отнюдь не была в этом уверена. Бедняжка Памела жалобно попискивала у нее на руках.
– Зажги свечу, пока я не упала и не свернула себе шею. И отведи меня к козе.
Лизбет молча повиновалась и взяла огарок свечи, лежавший в компании себе подобных на столике в коридоре. А потом, к удивлению Деборы, не вышла из дома, а стала спускаться по узкой лесенке, ведущей в кухню. Деборе никогда не нравились подвалы и погреба. И она не ошиблась – кухня ненамного превосходила их размером, хотя проветривалась все-таки лучше… Что было очень кстати, поскольку посередине ее стояла серая с подпалинами коза.
Она громко блеяла и стучала копытами, разбрасывая по сторонам навоз.
Кухня произвела на Дебору омерзительное впечатление. На столе громоздились немытые тарелки. Воздух был затхлым, пахло сыростью и плесенью. Но чему удивляться? Лизбет никогда не могла похвастаться умением вести домашнее хозяйство.
Похоже, коза тоже была не в восторге от сложившейся ситуации.
У Деборы от возмущения перехватило дыхание.
– Лизбет, козу нельзя держать в доме.
Она передала ребенка сестре. Памела плакала и ожесточенно сосала крохотный кулачок.
– Эдмонд не хочет, чтобы соседи узнали, что у нас больше нет кормилицы.
– Неужели они не догадались, что у вас не осталось ни одной служанки, раз ты сама открываешь дверь? – Деборе уже начали надоедать эдикты Эдмонда.
– А мне не приходится отворять дверь, – ответила Лизбет, качая малышку на коленях. – К нам никто не ходит.
– Где ведро?
Сестра протянула ей бадью, не отличавшуюся особой чистотой. По крайней мере, теперь Деборе будет чем заняться, чтобы отвлечься от грустных мыслей о Тони. Она вымыла ведро и начала доить козу.
– Вскипяти воды для чая, ладно? – бросила она через плечо. – Мне нужно подкрепиться.
Лизбет, хотя и с мрачным видом, повиновалась, но предупредила, что им едва ли удастся наскрести в жестянке из-под чая достаточное количество заварки. Дебора дошла уже до того, что выпила бы и просто горячей воды.
Позже, когда Лизбет кормила ребенка, Дебора, вооружившись лопатой, принялась выносить козий навоз. По ступенькам она поднималась в крохотный дворик и складывала его там. Завтра она наведет порядок и здесь. Вернувшись в кухню, она набросилась на грязную посуду. Дебора не сомневалась, что где-то ждет своего часа (точнее, ее) не стираное белье и одному Богу известно какие еще обязанности по дому. Она задумалась, а ела ли сестра. В буфетной она обнаружила лишь полбуханки черного хлеба и засохший сыр, из которого приготовила бутерброды на двоих.
– Я так рада, что ты здесь, – заявила Лизбет, за обе щеки уплетая хлеб с сыром и покачивая малышку на коленях. – Ты поможешь мне убедить Эдмонда вернуться в Айлэм.
Ее предложение казалось не лишенным смысла.
– А где он сейчас?
– А-а, встречается с важными людьми, которые могут ему помочь, – туманно пояснила Лизбет. – Каждое утро он навещает правительственные учреждения. Иногда кто-нибудь приглашает его пообедать в клубе, и тогда ему приходится бывать и там.
Дебора живо представила, как Эдмонд угощается отборной телятиной, в то время как его жена и дочь перебиваются молоком и сыром.
Она с нетерпением ожидала встречи с зятем.
Словно в ответ на ее мысли, над головой раздались шаги. Кто-то прошел по голому деревянному полу наверху.
– Он вернулся! – воскликнула Лизбет. Она вскочила на ноги и засуетилась. – Пожалуйста, Дебора, скажи ему, что решила приехать в Лондон сама. Не говори ничего о моем письме. Он придет в ярость, если узнает, что я посылала за тобой.
– А почему он должен расстраиваться из-за этого?
Ее сестра нахмурилась.
– Ты не понимаешь. Он изменился. Он… он несчастлив. Ничто уже не может доставить ему удовольствие.
Не пускаясь в дальнейшие объяснения, она зажгла огарок свечи для Деборы и бросилась вверх по лестнице.
Дебора сняла полотенце, которое повязала вокруг талии, чтобы не испачкать платье, и последовала за ней. Сверху донесся голос Эдмонда – похоже, он жаловался. Она прошла по коридору в дальнюю комнату. Вдоль одной ее стены располагались окна, выходившие, скорее всего, во двор. Утром в этой комнате наверняка светло и солнечно, а сейчас единственная зажженная свеча бросала тусклый отсвет на молодую пару. В воздухе носилось ощущение надвигающейся беды.
– … но сделал вид, что не заметил меня, – рассказывал Эдмонд, по-мальчишески привлекательный светловолосый мужчина, стоявший перед окном. В его голубых глазах плескалось унижение. Державшая на руках ребенка Лизбет сидела в удобном кресле, но в целом комната была обставлена столь же непритязательно и скудно, как и другие помещения.
– … он прошел мимо, не удостоив меня и взглядом, как будто мы незнакомы, – продолжал Эдмонд. – Прямо у всех на глазах. Лиз, я был уничтожен! Я был готов убить его… – Голос у него сорвался, словно он боялся облечь свои чувства в слова.
– Быть может, он действительно не видел тебя, – предположила она.
– Он видел меня. – Тон, которым он ответил, вызывал неловкость.
Дебора решила известить о своем присутствии и дать ему другой повод для недовольства. Она вошла в комнату.
– Добрый вечер, Эдмонд.
Ответом ей было удивленное молчание.
– Что здесь делает Дебора? – спросил он. И медленно повернулся к супруге. – Это ты ей сказала. Ты рассказала всем им.
– Нет, одной только Деборе. Она единственная, кому я написала.