— Иди сюда и посмотри, — сказал он, знаком пригласив следовать за ним в ближайшие кустарники. — Пойдем, Альфонсо.
Они последовали за Карло и сели на корточки, спрятавшись в кустах.
— Что ты делаешь? — спросила Мария.
— Тсс. Ты должна сидеть очень тихо, — прошептал он. — Погоди немного — и увидишь.
Было приятно укрыться в тени кустов от горячего полуденного солнца. Мария, лежавшая на спине, подложив руки под голову, закрыла глаза, вдыхая аромат спелых апельсинов и мандаринов, свисавших с веток соседних деревьев. Альфонсо поднялся и пошел к ним.
— Замри, — приказал Карло.
Добродушный Альфонсо, позабавленный тем, что такой маленький мальчишка отдает ему приказы, повернулся и, улыбнувшись, сорвал три мандарина. Возвратясь, он бросил один Карло, второй положил на колени Марии, а третий начал чистить для себя, плюхнувшись на землю рядом с ними. Мария снова закрыла глаза и задремала под жужжание пчел.
Сна не имела представления, сколько времени прошло, прежде чем она услышала стук, затем качали отчаянно биться маленькие крылышки. Карло вскочил с взволнованным криком и умчался. Альфонсо последовал за ним, предупредив Марию, которая сразу же села:
— Оставайся здесь.
Она поднялась на ноги и, с минуту поколебавшись, побежала за ними.
В ловушке под упавшим кирпичом Мария разглядела крошечное серебристое тельце птички и яркие синие кончики бившихся крыльев.
— Ты видишь, — объяснял Карло, обращаясь к Альфонсо. — Она прыгнула на ветку, чтобы добраться до зерен внизу, а под ее весом кирпич свалился и закрыл отверстие. — Он сиял, в восторге от своей смекалки.
Холодная ярость охватила Марию. Она наклонилась, чтобы поднять кирпич и освободить маленькую птичку с голубой спинкой, но Карло, быстрый, как молния, схватил ее за запястье.
— Все хорошо. Все хорошо, я ее выпущу, — сказал он, присев на корточки, осторожно убрал кирпич и вытащил птичку, держа в ладонях. — Вот видишь, теперь она свободна. Посмотри, какая она хорошенькая, — обратился он к Марии. Они стояли втроем, глядя на хрупкую птичку, крошечная грудка которой поднималась и опускалась от ужаса, а черные глазки не отрывались от ее мучителя. — Ты можешь почувствовать, как у нее бьется сердце, — сказал Карло, осторожно поглаживая большим пальцем ее шейку. — Вот, пощупай.
— Отпусти ее, — прошипела Мария, хватая его за руку. — Альфонсо, заставь его выпустить ее.
— Все хорошо. Все хорошо, — закричал Карло, отскакивая так, что Марии было его не достать. — Сейчас я ее выпущу. Смотрите. — Легким, неуловимым движением он нажал большим пальцем ка крошечное горлышко. Маленькое бьющееся тельце затихло. Карло театральным жестом раскрыл ладони, и трогательное мертвое тельце упало на землю.
— Ради Бога, Карло, — пробормотал Альфонсо, перекрестившись.
Мария замерла на месте, потрясенная, не в силах поверить в то, что произошло у нее на глазах. Вопль, который у нее вырвался, встревожил даже Карло. Он наблюдал, словно под гипнозом, как она оборачивается и изо всех сил бьет его по лицу. От удара он даже пошатнулся. Мария никогда не забудет, как он посмотрел на нее своими темными глазами. Значение этого взгляда до сих пор оставалось для нее загадкой: странное сочетание потрясения, ликования и — самое главное — возбуждения.
Но тот же самый Карло уже два-три года писал музыку, как ангел. Мария ненавидела жестокость, ненавидела людей, которые мучают и убивают невинных существ, и соединение в одном человеке таких крайностей, как жестокость и чувствительность, ставило ее в тупик. Она размышляла о Карло, пытаясь докопаться до его сути. Какова его основная черта? Его глаза, эти темные умные глаза. Да, вот оно: ум. Мария не знала никого, кто бы мог сравняться с Карло по быстрому и острому уму.
Свадьбу назначили на двадцать шестое февраля, через пять недель. Большая часть этого времени должна была уйти на шитье и примерку нарядов для Марии, а также на частые посещения часовни дворца вместе с матерью, дабы ублажить ее.
Антония руководила подготовкой семьи д’Авалос к свадьбе и уже посвятила ей те недели, которые Мария провела на Искье, совещаясь с Карло и мастером торжеств, разузнавая о последних веяниях моды и прическах во Флоренции и Риме, посылая за роскошными тканями и наблюдая за тем, как продвигаются работы над фресками в обеденном зале — она настояла, чтобы их сменили по этому случаю. Антония сочла слишком мрачными и тяжелыми испанские фрески, которые появились здесь во времена постройки дворца: «Мы должны сделать их легкими, даже слегка фривольными, поскольку для гостей свадьба должна быть радостным событием». Принц предоставил сестре полную свободу действий. Принцессу Свеву подобные вопросы не особенно интересовали, хотя она и выразила свое одобрение, узнав, что тема новых фресок — свадьба Пресвятой Девы.
Пока Свева д’Авалос зажигала свечи перед Святой Девой Марией в дворцовой часовне и молилась, чтобы третий брак ее дочери был продолжительным и чтобы она рожала сыновей, которые будут жить долго, Антония продолжала заниматься приготовлениями к свадьбе. Она выбирала для нарядов Марии парижские, венецианские и лучшие неаполитанские ткани и драгоценные украшения. Уже пора было шить роскошные свадебные туалеты.
Мария и Лаура устроили возле спальни большую временную примерочную. Они велели принести туда длинные столы и дополнительные зеркала. В сумрачное утро, когда Антония прибыла в палаццо д’Авалос, портнихи уже были у Марии. Комната с длинными зеркалами, желтым мерцанием свечей и отрезами тканей походила на ателье портного.
Мария стояла в льняном образце платья, следовавшего последней флорентийской моде. Оно был специально изготовлено для нее. Подойдя поближе к одному из зеркал, она начала рассматривать линию выреза. Этой деталью платья она осталась довольна. Вырез был глубокий, открывал ее белую шею и подчеркивал соблазнительную грудь. Когда вошла Антония, Мария поворачивалась, чтобы рассмотреть себя под разными углами в длинных зеркалах, расставленных вокруг нее. За последний год модные платья стали очень пышными, с рукавами на подкладке и с толстыми складками юбки на бедрах. Это придавало высоким женщинам величественный вид. Но Мария была маленькой, ростом едва ли в метр пятьдесят два.
Она поздоровалась с Антонией и, снова повернувшись к зеркалу, издала вздох отчаяния.
— Давай честно признаемся, тетушка, что это последняя мода при дворах Флоренции и Венеции делает меня квадратной.
Антония отступила, оглядывая Марию с ног до головы, и вынуждена была кивнуть в знак согласия.
— Но что же нам делать, дорогая? Ты же не можешь появиться в узкой юбке, которая тебе больше идет. Сейчас эта линия так устарела, что все немедленно решат, будто за годы, проведенные в Мессине, ты отстала от моды.
— А ты бы предпочла, чтобы я выглядела толстухой?
— Конечно, нет, но подумай, как неловко будет Карло.
— Я думаю о том, как неловко будет мне. Мы должны найти решение. Должен же существовать способ изменить фасон так, чтобы он выгодно подчеркивал мою фигуру и в то же время соответствовал моде.
— Ткани, которые я для тебя подобрала, так великолепны, что гости будут ими ослеплены и не заметят фасон. Ты должна сделать свой выбор, чтобы их доставили нам завтра. Думаю, ты предпочтешь синие или зеленые оттенки, которые так идут к цвету твоих волос.
— Для некоторых нарядов — да, но для остальных я хотела бы что-нибудь более смелое, особенно для платья, в котором буду на помолвке. Меня заботит не ткань, а фасон. Его нужно немедленно исправить.
— У нас нет времени на то, чтобы добиваться невозможного… — начала Антония.
— Тсс, тетушка, позволь мне подумать.
Мария подозвала Розу, главную портниху, и они несколько минут вместе изучали ее отражение в зеркале. Время от времени Мария что-то бормотала:
«Вырез превосходный, — объявила она, наконец. — Мы оставим его как есть, с некоторыми изменениями в разных платьях, которые я вам нарисую… Мы сохраним пышные рукава… Корсет, прикрепленный к лифу, должен быть еще более тугим… Грудь должна выглядывать из выреза. Лиф, конечно, будет обильно украшен. Пожалуй, главным образом жемчугами. А теперь внимание, Роза, изменения фасона, которые нужно сделать. По центру я хочу вставить полосу другого цвета, которая будет идти до самого низа. Это создаст иллюзию удлинения, вы согласны? Передайте мне бумагу и мелок. Лаура, передвинь стол прямо под канделябр, вот сюда. Складки на бедрах должны быть более плоскими и гладкими. Почему бы не сделать их в изящном греческом стиле? Но хотя вы и измените фасон — а я хочу, чтобы вы в точности следовали линиям, которые я нарисую, — платье следует украсить так, чтобы создавалось общее впечатление последней флорентийской моды. Вы понимаете, Роза? Вы можете сделать этот новый шаблон в течение трех дней, к четвергу? Да? Превосходно».
Таким образом, Мария лично принимала участие в шитье своих нарядов. Швеи проклинали ее про себя, так как требовалось терпение святой, чтобы справиться с бесчисленными скрытыми швами, необходимыми для иллюзии удлинения, да еще при таких тканях, как плотные шелка и толстый бархат, которые Антония раздобыла в Кордобе и Венеции. Но нужный эффект был достигнут, и Мария вознаградила женщин, подарив им шоколад и духи. Позже светские дамы копировали основной фасон ее нарядов, и он стал неаполитанской модой.
День следующего полнолуния был, по счастью, сухим, с ясными небесами. Мария покинула палаццо д’Авалос после второго завтрака. Зная, что ее мать будет в ужасе, если узнает, куда она направляется, Мария сказала лишь, что планирует провести этот день и часть следующего с Антонией. Она отправилась в путь вдоль побережья во дворец своей тетки в Мержвеллине. Она ехала в карете в сопровождении двух вооруженных стражников и двух служанок, одна из которых телосложением напоминала амазонку. Их долгий путь лежал к Флегрейским полям.
Эту широкую дугу вокруг залива Подзуоли называли «пламенеющими полями»; пейзаж вулканического происхождения дымился, бурлил и видоизменялся столетиями, вулканические кратеры становились озерами, в результате извержений создавались горы, а города и дворцы погребались под морем. Последнее извержение 1538 года уменьшило размер этой области, но Флегрейские поля оставались модным местом отдыха для неаполитанских аристократов, особенно для женщин: кипение и бульканье воды ассоциировалось с женской плодовитостью.