— Сядь, — сказал, он.
Ну вот, началось. Она села и спокойно взглянула ему в глаза. Поднявшись, он подбросил полено в огонь, потом опустился на колени, помешивая тлеющие угли в камине, чтобы разгорелось пламя, и рассеянно глядя на огонь. Марии хотелось дотронуться до мужа, успокоить его, но она не осмеливалась это сделать. Ему не нравилось, когда до него неожиданно дотрагивались.
Он повернулся и уткнулся ей в живот лицом. Теперь она могла коснуться Карло. Она провела пальцами по его волосам. Приложила пальцы второй руки к его шее, чтобы проверить пульс. Кровь бешено пульсировала. Обычно, когда он возвращался с охоты в таком возбуждении, он занимался с ней любовью. Но с тех пор, как она забеременела, он отказался от любовных утех, считая, что это может повредить ребенку.
В тот вечер, позже, Мария зашла в спальню Карло, чтобы сказать ему, что Альфредо наконец нашелся и предстанет перед ним первым делом утром. Карло сидел в постели, одежда на нем была расстегнута, на голове — полотенце. Она стояла в ногах кровати, с ужасом слыша, как он задыхается. Мария сняла с шеи лунный камень, который дала ей Партенопа, — она всегда носила его теперь, чтобы защитить ребенка. Старый Лоренцо держал перед хозяином таз с жидкостью с запахом мяты, от которой поднимался пар, но Карло не мог его вдохнуть. Мария встревожилась, заметив, что Лоренцо в панике. Та часть лица Карло, которая была видна из-под полотенца, была багровой, и он начал размахивать руками, так как ему перехватило горло. Она решила, что он задыхается. Она понятия не имела, что делать, и начала действовать инстинктивно. Подойдя к мужу в каком-то трансе, она положила ему руку на голову.
— Тсс, Карло, тсс. Тише, — заговорила она тихо, нараспев. — Успокойся, и к тебе вернется дыхание. Возьми это. Он тебе поможет. — Она вложила ему в руку лунный камень. — Успокойся. Ты уже спокойнее. Тебе мешает что-то в груди, и я уберу это, тогда твое дыхание наладится. — Она очень осторожно провела рукой по его груди, моля Бога даровать ей чудесную способность исцелять — только в этот раз, пожалуйста. Она представляла, как Божий свет входит в ее руку, и его целебная сила проникает в грудь Карло и открывает пути для воздуха, — пожалуйста, Господи, только в этот раз. — Ну вот, уже отпускает. Спокойно. Спокойно. Теперь ты можешь дышать. Делай, Карло, вдох и выдох. Вдох и выдох. — Она продолжала говорить нараспев в трансе, и ей показалось чудесным, но не удивило, что Карло действительно удалось вдохнуть пары от жидкости в тазу. Она продолжала говорить нараспев еще несколько минут, а Лоренцо смотрел на нее с благоговением, держа таз.
Наконец Карло откинулся на подушки. Дыхание у него было поверхностное, но нормальное, а лицо теперь стало мертвенно-бледным. Лоренцо снял полотенце с головы хозяина. Карло взял руку Марии в свои, совершенно измученный. Глаза его были закрыты, лицо блестело от пота. Открыв глаза, он взглянул на жену в изумлении. Невозможно было сказать, кто больше удивлен — Мария или Карло.
— Где ты научилась исцелять? — слабым голосом спросил он.
— У монахинь Клариссе, — солгала она. — Как ты думаешь, Карло, что вызывает эти приступы?
— Они у меня с детства, но я не помню такого сильного приступа, как этот.
— Сейчас ты должен поспать, — сказала она, легонько погладив его лоб. — Когда ты проснешься завтра утром, то почувствуешь себя гораздо лучше.
Он улыбнулся ей слабой улыбкой.
— Обычно у меня бывают приступы, когда я чувствую, что виноват.
— И в чем же ты виноват на этот раз? — мягко спросила она.
Он закрыл глаза, потом снова открыл.
— В том, что оставил тебя одну так надолго, — ответил он, целуя ее руку.
Мария предполагала, что приступ вызван гневом Карло из-за отсутствия Альфредо, ко ей понравилась идея, что причиной явились чувства мужа к ней, и еще больше понравилось новое ощущение близости, установившееся между ними.
Глава 8Стилет. Тайна
сенью 1587 года Мария родила мальчика. Карло получил своего наследника. Наконец-то в глазах ее мужа засияла любовь. Как только она увидела радость на лице Карло и гордость, с которой он впервые взял своими большими руками крошечного сына и поднял к лицу, чтобы вдохнуть его запах, она поняла, что может доверить малыша заботам Карло. Эммануэле, как назвали его при крещении, был восьмым ребенком Марии — она родила восьмерых за двенадцать лет. На этот раз роды прошли быстрее, чем предыдущие, заняв всего девять часов, но были очень болезненными и мучительными. У нее все еще кровоточили раны. Испытав большое облегчение от того, что родила здорового мальчика, Мария погрузилась в состояние полного изнеможения. Ей ничего не хотелось — только спать без конца, и, хотя она не понимала своего состояния, и у нее даже не было сил удивляться ему, в уме ее маячила смутная мысль, что ее прежние горести и потери вернулись, чтобы преследовать ее. В таком настроении она провела в постели несколько недель.
Все заботы на себя приняла Сильвия. Она наняла кормилицу и поставила свою кровать в комнате младенца, рядом со спальней Марии. Наконец-то определилась роль Сильвии в доме Джезуальдо. Она стала пламенной защитницей Эммануэле. Через неделю она уволила кормилицу и наняла более молодую, с крупной грудью и большим количеством молока.
Теперь, когда в колыбели лежал крошечный беспомощный младенец, Беатриче казалось, будто что-то в этом дворце: внимание его обитателей, их движения, сам воздух, который она вдыхала, — незаметно, но необратимо изменилось. Теперь в центре Сан-Северо билось новое сердце. У принца Карло был его сын. Мария была матерью этого сына и поэтому каким-то образом в меньшей степени матерью Беатриче. Беатриче входила в комнату матери и сидела у ее кровати, болтая или предлагая ей почитать. Мария лежала, глядя пустым взором в пространство, со слабой усталой улыбкой, далекая от Беатриче. Беатриче не сознавала, что Мария далека от всего, включая Эммануэле. Она пребывала в полузабытьи из-за полного истощения моральных и физических сил.
Принц Карло тоже был далек от Беатриче, что было странно, так как теперь он стал добрее к девочке, но это была какая-то рассеянная доброта. Он больше не контролировал ее занятия с учителями, так что она обращала на свои уроки меньше внимания. Ей даже не хватало угрожающих взглядов принца Карло. И теперь Эммануэле, а не Беатриче, был великой любовью в жизни Сильвии. У Беатриче все чаще возникало чувство, что ей нет места в Сан-Северо. Она была здесь лишней. Она не знала, заметит ли кто-нибудь, если она просто исчезнет. И она начала исчезать. Порой она пропадала часами. Выйдя из дворца одна, она заворачивала за угол, спеша по многолюдной Спакканаполи, и входила в палаццо Карафа, чтобы побыть с теми, кто ею дорожил. Лаура была единственным человеком в Сан-Северо, кто замечал ее отлучки и бранил за это, угрожая сказать принцу Карло, что она осмеливается идти одна по опасной площади Сан-Доменико Маджоре. Когда Лаура в третий раз сделала ей выговор, Беатриче потеряла терпение.
— Ты зря за меня боишься, — ответила она. — Я держу ухо востро и ношу с собой стилет, спрятанный в складках юбки. Я всегда сжимаю его в руке, готовая себя защитить.
И это было правдой. Она вынула кинжал с рукояткой в виде свернувшейся змеи и обнажила его смертоносное острие со скоростью молнии — служанка даже не успела заметить, откуда она его достала.
Лаура была ошеломлена. Она не осмелилась рассказать об этом принцу Карло. И не смогла заставить себя сказать госпоже Марии. Откуда у ребенка такие идеи? Несомненно, от этих мальчиков Карафа.
Незадолго до двенадцатого дня рождения Беатриче Марии нанесла визит Мадделена Карафа. Она была удивлена, застав ее в постели в час дня. И Мадделену потряс бледный и изможденный вид этого далекого от жизни изысканно красивого ангела, который когда-то был ее невесткой. Мария никогда не была одной из тех красоток, которые чаруют своей живостью и весело болтают, — она была спокойной и сдержанной, но излучала внутренний свет. Сейчас этот свет померк. Глядя на Марию, Мадделена поняла, по какой причине происходит многое из того, о чем она пришла побеседовать.
— Мы должны что-то делать с Беатриче, — начала она.
Мария взглянула на нее, пытаясь сосредоточиться.
— Что вы имеете в виду? — медленно произнесла она.
Ее ум не действует, подумала Мадделена, молясь в душе, чтобы Мария не сошла с ума.
— Беатриче скоро станет молодой женщиной. Мы должны позаботиться о том, чтобы не уменьшились ее шансы на удачный брак.
— Как же они могут уменьшиться? — спросила Мария. — Она падчерица принца Веноза.
— Вот именно. Падчерица. Мария, Беатриче — Карафа. Она из семьи Карафа. Как бабушка я не могу допустить, чтобы ее репутация была запятнана. И она несчастлива в этом доме.
— Как же может быть запятнана ее репутация? — тревожно поинтересовалась Мария, сев в постели.
— Из-за ее окружения. — Мадделена заколебалась. — Я не хотела тебе говорить, Мария, но о Карло ходят слухи. Они исходят от слуг и поэтому ненадежны, но это упорные слухи, и я хочу забрать Беатриче из этого дома.
— Какие слухи? Что говорят о Карло?
— Я не могу тебе сказать. Я бы никогда не произнесла вслух подобные вещи. Но я настаиваю, Мария, чтобы ты сделала серьезную попытку собраться с силами и огляделась. Ты должна навести порядок в своем доме. Ты гибнешь, моя дорогая.
По лицу Марии начали струиться слезы.
— Ну-ну, моя бедная Мария, — сказала Мадделена, протягивая ей руку. — Сожми мою руку. Возьми у меня силу. Ты справишься. И ты должна начать сейчас же, или ты будешь для нас потеряна.
Мария вцепилась в руку Мадделены и, поднеся к своему лицу, поцеловала, оросив своими слезами.
— Вот что мы сделаем, — сказала Мадделена. — Ну-ка, вытри слезы. — Она взяла салфетку с подноса с нетронутой едой на маленьком столике у кровати и протянула Марии. — Это не та Мария, которую я знаю.
— Я все та же Мария. Просто я очень устала и хочу оставаться в постели. Пусть жизнь продолжается без меня. С меня довольно. — Она глубоко вздохнула.