ром Мэри наверняка будет чувствовать себя лучше, и просил ее не стесняться и звонить ему, если в нем возникнет какая-то нужда.
Мэри с удовольствием опустилась на мягкие кожаные подушки роскошного лимузина, прислонилась пылающим лбом к холодному стеклу и подумала: ну почему он не тот мужчина, который ей нужен?!
Этот чертов галстук-бабочка душил Патрика весь вечер. Проклиная все на свете, он зашвырнул его в дальний угол комнаты, сорвал с себя туго накрахмаленную рубашку и засунул смокинг в самый дальний угол шкафа. И все равно запах ее духов преследовал его!
Чувствуя невыносимый стыд, он рухнул на постель и зарылся лицом в подушку, накрыв голову руками. Как он мог позволить себе сотворить такую огромную, непростительную глупость?!
Он овладел ею, прижав к дверце чужого автомобиля, причем с не большим изяществом или нежностью, чем жеребец, запрыгивающий на кобылу! Мэри, глаза которой в этот вечер светились от счастья, закончила ночь в слезах — и только потому, что у него не хватило мозгов или честности, чтобы справиться со своим половым влечением…
Патрик провел взмокшими ладонями по лицу и подавил вырвавшийся было стон. Ведь он же умирал в ее руках, он нашел неземное блаженство, сокрытое в ней! Почему же он не сказал ей этого, а просто отвернулся от нее?
Он знал почему.
Совершенно чудесным образом, несмотря на все потери и невзгоды, Мэри сумела сохранить в душе какую-то девическую непорочность и абсолютную веру в любовь. Ему было так страшно разочаровать ее, увидеть, что этот чудесный свет навсегда ушел из ее глаз! И поэтому он повел себя как последняя скотина…
Патрик давно уже не задавался вопросом, любит ли он ее. Вопрос был в том, хватит ли ей его любви. Он был тяжелым человеком и прекрасно знал это. Он был помешан на своей работе и поэтому отдалился от людей. Они с Лорейн в этом отношении были одинаковыми, вот почему их совместная жизнь хоть как-то, но удалась.
Но ведь Мэри совсем не похожа на Лорейн. Она потребовала бы большего, а что он мог ей дать, кроме очередного разочарования? Конечно, она чувствовала бы себя гораздо счастливее с приятным, незакомплексованным парнем вроде Дэвида Барримора, который напрочь забывал бы о своей работе в конце рабочего дня и с открытым сердцем отдавался бы дому и семье. Но даже сама мысль о том, что Барримор или кто-нибудь еще может предъявить права на нее, заставляла Патрика бледнеть от гнева и ревности.
Противный сам себе, чувствуя себя собакой на сене, он побрел к двери, потом вниз по лестнице и прочь из дома. Так больше продолжаться не могло! Чтобы им обоим было хорошо, он должен принять какое-то решение.
Слабый отблеск звезд дрожал на темной, похожей на нефть поверхности реки, протекавшей позади сада. Патрик разделся, какое-то время балансировал на кончике импровизированной подкидной доски, потом прыгнул в воду. Пусть она сомкнется над его головой, и течение утащит его в глубину, где проходит самая стремнина! Пусть река вымоет из него всю нерешительность и неуверенность, пока там не останется ничего, кроме правды, которая жила в его сердце всегда!
Мэри тоже казалось этой ночью, что она тонет. Вода заливала легкие, вымывала из нее жизнь. Все вокруг стало огненно-красным, а в ушах гремел оглушительный грохот. Она боролась изо всех сил, но ей никак не удавалось выплыть на поверхность, чтобы глотнуть хоть немного воздуха и восстановить свои силы. Водоросли оплетали ей ноги и тянули на дно.
А в это время Патрик на берегу танцевал с Минной и не видел ее. На Минне было длинное белое платье, а на нем — фрак, их лица светились счастьем. Потом Минна обернулась и посмотрела на реку. Засмеявшись, она бросила в воду букет цветов. Букет свадебных цветов! И он упал как раз на то место, где тонула Мэри…
Когда Патрик утром спустился вниз, старушки уже закончили завтракать. Место Мэри пустовало — очевидно, ее тоже измучила предыдущая ночь.
— Доброе утро! — Только Шанталь Дюбуа могла вложить в такие простые слова столько скрытого смысла.
Что она надеялась от него услышать?
— Доброе утро, — вежливо ответил Патрик.
— Ну как? Хорошо повеселился вчера вечером? — спросила Дороти, наливая ему кофе.
— Превосходно. Давно так не приходилось.
— Только чистая совесть дает человеку возможность говорить подобные вещи, — с угрюмым видом заявила Шанталь.
Что за вредная старуха! Но он не позволит ей омрачить ему грядущий день. Полуночное купание дало Патрику возможность достичь именно той цели, которой он и добивался, — наконец-то он чувствовал, что теперь знает, как решить все проблемы с Мэри.
Сегодня он планировал пригласить ее на автомобильную прогулку. Несколько миль на север — туда, где их река впадает в океан; маленький отель на отвесной скале, с обеденной террасы которого открывается вид на все четыре стороны света.
Возможно, там, вдали от любопытных глаз и настороженных ушей Вуд-Роуда, он сможет извиниться перед ней и попробовать объяснить, что прошлой ночью он отверг не столько ее, сколько себя. И если она поймет это, может быть, они действительно смогут вести себя как «взрослые цивилизованные люди». Они будут иногда обедать в ресторанах, ходить в кино, уезжать куда-нибудь на уик-энды…
Ведь все дело в том, что им необходимо узнать друг друга заново, такими, какими они стали теперь, вместо того чтобы полагаться на воспоминания о том, какими они были когда-то. Только на этом можно построить будущее, а не на сексуальном магнетизме, которому, судя по всему, ни один из них не мог противостоять.
— Ты, наверное, голоден, Патрик, — забеспокоилась Дороти, по-своему расценив его молчание. — Пойду взгляну, как там Мэри, а потом начну печь пирожки.
Тишина в комнате, после того как она вышла, стала просто звенящей.
— Как вы вчера повеселились, миссис Дюбуа? — спросил Патрик, не в силах больше выносить этого.
— Очень хорошо, спасибо.
— Колено не слишком болело?
— Нет.
— Прекрасно. — Он побарабанил пальцами по столу. — Я вижу, вы и сегодня обошлись без своей коляски. Может быть, надобность в ней отпадет раньше, чем мы рассчитывали.
Шанталь не сводила с него проницательного взгляда своих черных глаз, как строгая учительница, отчитывающая нерадивого ученика.
— А как ты повеселился вчера, Патрик Мэйн?
— Ну… я… пожалуй, неплохо, хотя такого сорта увеселения не совсем в моем вкусе.
— Поэтому-то ты и испортил вечер моей внучке?
— Разве она говорила, что я испортил ей вечер, миссис Дюбуа? — удивился он, возвращая мяч на ее половину поля.
Шанталь Дюбуа упрямо пожала своими старыми, немощными плечами.
— Мэри Клэр была полна жизни и веселья, пока ты не пригласил ее на танец! — сказала она и сделала долгую многозначительную паузу, прежде чем добавить: — А когда я увидела ее в следующий раз, она была вся измята, как гардения в ее волосах. И, кстати, в таком же состоянии было ее платье…
Патрик чуть не поперхнулся своим кофе. Почему бы ей прямо не спросить, удалось ли ему удержать свои брюки застегнутыми?!
— Гардении — очень хрупкие цветы, я полагаю, — выдавил он из себя, с трудом восстанавливая самообладание.
— Так же, как и моя внучка, Патрик Мэйн! И, если ты был слишком молод и глуп, чтобы осознать этот факт одиннадцать лет назад, я все-таки надеялась, что ты набрался опыта и ума, чтобы осознать его сейчас.
Не зная, как ответить, чтобы окончательно не выдать себя, Патрик глубоко вздохнул и уставился в окно. Когда же кто-нибудь появится, чтобы спасти его от этого форменного крокодила?!
Это сделала Дороти, чуточку позже. Открылась дверь, и она вошла в комнату; однако ее походка утратила свою обычную энергичность, а рукой она держалась за сердце.
— Во имя всего святого, бабушка, что с тобой?!
Напуганный ее смертельной бледностью, Патрик оттолкнул стул и вскочил на ноги, пока в голове его крутились всевозможные мрачные предположения. Бабушка переутомилась, ухаживая за двумя лишними людьми в доме; ее ужасная диета, в которой было слишком много жирного, в конце концов сказалась; лестницы стали слишком крутыми для ее сердца…
Но Дороти покачала головой, глядя на него потемневшими от страха глазами.
— Не со мной, Патрик, с Мэри! — прошептала она. — С ней что-то происходит. Думаю, тебе лучше побыстрее пойти взглянуть на нее.
10
Зная склонность своей бабушки к преувеличениям, Патрик не совсем поверил ее излишне драматизированному заявлению, и все-таки сердце у него в груди на секунду остановилось.
Сдерживая первый порыв немедленно броситься вверх по лестнице, он сначала усадил Дороти в кресло.
— Не расстраивайся так, дорогая, и объясни все толком.
— Ах, Патрик, она лежит в постели и просто… пускает пузыри!
— Пускает пузыри? — улыбнулся он. — Не думаю, что мне когда-нибудь раньше приходилось сталкиваться с такими странными симптомами.
Но его бабушка совсем не была настроена шутить и стукнула его по руке с сердитым нетерпением.
— Как ты не понимаешь?! Я боюсь, что она умирает! Всякий раз, когда она делает вдох, у нее в груди что-то клокочет, и она явно не узнала меня, когда я наклонилась над ней!
Холодок тревоги пробежал по его спине; только долгие годы практики позволили Патрику сохранить на своем лице успокаивающе-нейтральное выражение.
— Пожалуй, тогда мне лучше пойти взглянуть.
— Да уж, пожалуй! — Голос Шанталь проскрипел над столом, и в нем слышалось осуждение. — Потому что, если что-нибудь случится с моей внучкой, Патрик Мэйн, я буду считать виновным в этом тебя!
— Оставайтесь здесь, обе. А я пойду.
Он перепрыгивал через три ступеньки, все время твердя себе, что это очередная хитрость со стороны Мэри. Вчера вечером она тоже жаловалась на недомогание, но это не помешало ей соблазнить его! Но стоило Патрику приблизиться к постели, он сразу понял, что Дороти имела в виду.
Мэри дышала так, как дышит тонущий человек, когда уже начинает захлебываться; пульс почти не прослушивался, в широко от-168 крытых глазах была пустота. Даже неспециалисту сразу стало бы ясно, что случилось нечто серьезное.