Иван IV Васильевич, будущий Грозный, как и Василий Темный, получил великокняжеский престол малолетним – когда умер великий князь Василий III, ему было три года. Годы малолетства Ивана – годы кризиса московского государственного порядка, годы многочисленных насилий бояр, произвола, грабежей (о причинах этого мы будем говорить ниже), чрезвычайно ожесточенной борьбы различных боярских группировок за власть, однако во все время боярских смут и нестроений не заметно никаких сепаратистских движений, никаких попыток раздела и раздробления Московского государства. Более того, в борьбе за власть ни одна из боярских группировок не пытается использовать дядей малолетнего Ивана Юрия и Дмитрия как своих ставленников на Московский престол, напротив, кто бы ни находился у власти в Москве, первой его заботой становится ужесточение содержания заключенных в московских темницах дядей Ивана.
Первый итог: все три периода малолетства великих князей показали не только силу московских бояр, но и их приверженность Московскому княжескому дому и порядку наследования от отца к сыну по нисходящей линии, минуя братьев отца (иногда даже вопреки завещанию великого князя, как это было с завещанием Дмитрия Донского). В общем, политика московского боярства целиком базировалась на двух, во многом противоречащих друг другу интересах. С одной стороны, бояре стремились к усилению и расширению Московского княжества (собственное их благополучие зависело от успехов княжества) и, как следствие этого – к усилению власти и значения Московского князя (от удельного – к великому, от князя – к царю и наместнику Бога), а с другой, история правления еще Андрея Боголюбского, разрыв между ним и его боярами заставлял московское боярство искать средства к ограничению власти князей. Судьба Московского княжества дает возможность выявить целый ряд подобных институтов, ограничивающих власть и возможный произвол великих князей.
Первое: превращение изначально случайного и нетрадиционного наследования от отца к сыну в традиционное и обязательное (ограничение власти великого князя назначать себе преемника). Прямое наследование от отца к сыну было главной причиной уникальной для европейской истории XIV – XVI столетий преемственности и последовательности московской политики. Старшим сыновьям великих князей, жившим, в отличие от своих дядей, всегда в Москве и провозглашенным часто еще при жизни их отцов также великими князьями и соправителями, служили те же бояре или их дети. Основные семьи московского боярства Сабуровы, Кошкины, Вельяминовы, Морозовы служат великим князьям от начала Московского княжества до Ивана Грозного включительно, в каждом поколении занимая первенствующее положение.
Установившийся порядок, при котором одни и те же фамилии из поколения в поколение окружали московский престол, также ограничивал произвол великокняжеской власти в выборе советников и в назначениях на высшие административные посты. И С.М. Соловьев, и В.О. Ключевский, и другие историки государственной школы, над которыми довлел образ Петра I, много раз сетовали на серость Московской княжеской династии, на то, что одного великого князя подчас невозможно отличить от другого, сравнивали их с манекенами. Серость московских князей как раз и объясняется тем, что чрезвычайно успешная и последовательная политика боярства почти не оставляла московским князьям необходимости, да и возможности для проявления личной инициативы.
Дореволюционной историографией, описывающей русскую историю XIV – XV столетий, был создан один из самых точных терминов – «собирание власти». Присоединяя к себе все новые и новые земли и княжества, Москва не изгоняет их прежних властителей, а собирает их у себя, собирает земли и собирает власть. Отношение московских князей к потомкам великих князей других линий, к удельным и служилым князьям, когда те находились уже в полной их воле, было в целом очень мягким и, что особенно важно, строилось так же, как с боярами, на договорных началах: абсолютное большинство удельных князей перешло на московскую службу именно по договору. Иногда они сами, обеднев, искали московскую службу, как князья Ярославские и Белозерские, которые отдавали великому князю свои вотчины и тут же получали их назад в качестве служебного пожалования; вотчины других князей московские князья покупали по договору, оставляя пользование ими в руках прежних владельцев, обязанных теперь служить великому князю (князья Ростовские).
Высокое и прочное положение московского боярства, выгодность службы в Москве были важнейшей причиной того, почему многие бояре из других княжений переходили на сторону Москвы: и Нижегородское княжество, и Тверское, и Рязанское – главные соперники Москвы – оказались поверженными и присоединенными в результате измены старших бояр этих княжеств. Договорные начала, связывающие князя и его вассалов, не только обеспечивали их права, но также ограничивали власть князя.
Стремление бояр к одновременному усилению и ограничению власти великого князя можно было примирить только на пути придания княжеской власти строго определенного направления, строгой избирательности. Теория, объявляющая Москву «Третьим Римом», родоначальником которой был псковский монах Филофей, в наибольшей степени отвечала этим требованиям. Она не только была согласна с народным представлением о христианстве и о русском народе и Москве как последних его защитниках и потому чрезвычайно легко вошла в народное сознание (Забелин когда-то писал: «Народная жизнь не поддается механическим тискам, она отвергает все, что несвойственно ее природе. Путь, по которому она усваивает себе хорошее и дурное, есть путь физиологический, а не механический»), но и поднимая на не слыханную до сей поры высоту власть великого князя как единственного истинно христианского, истинно православного государя (посол германского императора Герберштейн писал, что великий князь Василий своей властью превосходит всех монархов на свете, и добавлял далее, что в Москве говорят: «Воля государева – Божья воля, государь – исполнитель воли Божьей»), она в то же время требовала от него решать все дела, действовать так, как действовал бы Господь Бог.
С правления Ивана III влияние боярства слабеет, с каждым поколением оно все менее способно сдерживать и ограничивать верховную власть, и, замещая его, все большую роль в ограничении произвола верховной власти начинают играть не люди, а институт – «чин» царского двора и основанное на нем представление о том, что «лепо» для царя, а что нет. Постепенно развиваясь, «чин» уже во времена Ивана Грозного охватывает все стороны жизни и быта царя и его семьи, до мельчайших подробностей регулируя и регламентируя их (молитвы, долгие церковные службы и долгие обеды, парадные выходы, тяжелые одежды, поездки по монастырям, представление послов). Соблюдение «чина» не только требовало от царя много физических усилий и времени, но и вводило в определенные рамки и саму царскую волю, и особенно характер ее проявления.
Опальный думный человек Василия III Берсень Беклемишев говорил приглашенному с Афона монаху Максиму Греку о времени Ивана III и своем: «Сам ты знаешь, да и мы слыхали от разумных людей, что которая земля перестанавливает свои обычаи, та земля недолго стоит, а здесь у нас старые обычаи нынешний великий князь переменил: так какого же добра и ждать от нас!» И далее: «Как пришли сюда греки, так земля наша и замешалась, а до тех пор земля наша русская в мире и тишине жила, как пришла сюда мать великого князя, великая княгиня Софья с вашими греками, так и пошли у нас нестроения великие, как и у вас в Царьграде при ваших царях».
Московское боярство именно с приездом в Москву Софьи Палеолог связывало начало своего конфликта с верховной властью. Во многом оно было право. Хотя почва для разрыва готовилась два столетия и он был неизбежен, она ускорила его. Отношения между боярством и великими князьями стали рваться именно с ее приездом. В правление Ивана III происходит драматическое увеличение силы, власти, влияния, народного престижа великокняжеской власти: территория государства расширяется в несколько раз; стоянием на Угре оканчивается двухсотсорокалетнее татаро-монгольское иго, войны с Литвой также чаще всего оканчиваются в пользу Москвы; после падения Константинополя, сделавшего Ивана III единственным независимым православным государем, а значит, и единственным истинно христианским монархом на свете, и особенно после брака Ивана III и Софьи Палеолог Москва начинает почитать себя наследницей Византийской империи.
Изменяется не только народное представление о власти великого князя, но и ее собственный взгляд на себя. Так же, как и народ, великий князь начинает видеть в себе наместника Бога. С этого времени верховная власть все больше тяготится традициями и ограничениями, среди которых она выросла и на которых была основана, и все настойчивее старается сбросить с себя их путы. Кажется даже, что она чувствует себя обманутой. В формуле «царь – наместник Бога», в которой боярство хочет видеть политическую программу царя, он видит лишь свою абсолютность и неподотчетность. Соотношение между влиянием бояр и влиянием великого князя меняется в правление Ивана III очень резко, и не только из-за усиления верховной власти – слабеет само боярство. Многочисленные фамилии потомков удельных князей, вливаясь в его состав при Иване III, размывают боярство, размывают цементирующие его в течение двух веков внутренние связи и традиции. Первый же серьезный конфликт между Иваном III и боярством не только заканчивается поражением последнего, но и – что гораздо важнее для его судеб – навсегда раскалывает знать на целый ряд враждующих партий и группировок.
От первого брака с Марьей Тверской у Ивана III был сын и наследник князь Иван, провозглашенный в 80-х годах великим князем и соправителем. В 1490 году он умирает. После него остается его сын, князь Дмитрий, внук Ивана III. В 1497 году традиционно настроенное боярство заставляет Ивана III провозгласить Дмитрия своим наследником, однако через год Иван III меняет свое решение, налагает на Дмитрия опалу и делает великим князем своего сына от Софьи Палеолог – Василия, будущего Василия III.