Начинаются первые боярские казни (казнен князь Ряполовский, пострижены два князя Патрикеевых, занимавшие первенствующее положение среди бояр Ивана). Отвечая псковичам на вопрос, почему он сделал своим соправителем вместо князя Дмитрия, своего сына князя Василия, Иван III говорит: «Разве я не волен в своем внуке и в своих детях? Кому хочу, тому и дам княжество».
Значение этого ответа велико. Впервые в истории Московского княжества власть начинает видеть свой источник не в традициях, а в себе самой. Традиционный порядок наследования в княжеской семье, бывший основой всего комплекса отношений между князем и боярами, умирает. Легитимизм боярства, его преданность и князю, и его наследнику, ранее почитавшаяся высшим достоинством московских бояр, теперь вызывает конфликт и разрыв между ними и князем. Великий князь, раздробив единую верность ему и его наследнику на верность ему и верность его наследнику, противопоставив одну другой, раздробил и расколол боярство. Разделив понятие верности, Иван фактически уничтожил и ее и те отношения, в основе которых она лежала. При крайней нелюбви бояр к Софье и Василию III, большинство из них все же предпочло верность князю верности его законному наследнику.
В 1504 году после смерти Ивана III большинство польских и литовских наблюдателей ожидало движения бояр в пользу Дмитрия и свержения Василия III, однако этого не случилось, бояре и здесь сохранили верность умершему князю, хотя их отношение к Василию во все время его правления оставалось очень холодным. Дмитрий так и умер в заключении.
Значение Софьи Палеолог не столько в том, что она родила Ивану III наследника более знатного, чем Марья Тверская, «царского корня», наследника не только Ивана, но и византийских императоров, который и был поэтому предпочтен, – с точки зрения московских людей того времени знатность Василия не давала ему никаких дополнительных прав на московский престол. Главное значение Софьи в другом. Рожденная и выросшая вне московских обычаев и традиций, никак не связанная с ними, она сумела и своему мужу внушить новый взгляд на отношения, связывающие его и его подданных, сумела объяснить не единственность, а значит, и не обязательность этих отношений. Свежий взгляд на русскую жизнь, который принесла с собой Софья, как нельзя лучше соответствовал внутренним желаниям верховной власти, и в рамках этого взгляда права Василия на престол были бесспорны.
В княжение Василия III боярство продолжает быстро терять свое влияние, традиционные формы его участия в управлении государством все более становятся фикцией. Тот же Берсень Беклемишев говорил Максиму Греку, что «ныне государь наш, запершись сам третий у постели, всякие дела делает». Тем не менее боярские смуты периода малолетства Ивана Грозного коренятся отнюдь не в ненависти бояр к умершему Василию, а в том расколе в боярской среде, который начался при Иване III из-за вопроса о престолонаследии и продолжал углубляться при Василии III.
Разделение бояр на тех, с кем великий князь «сам третий» решал все дела, и тех, которые не были допущены в святая святых, их стремление попасть в число первых как раз и породили те партии и группировки, которые боролись за власть после смерти Василия III. Непостоянство княжеской милости делало бояр, мало разборчивыми в средствах временщиками. Насилуя и грабя в недолгую пору своей власти, они на свой лад, на своем уровне продолжали дело верховной власти, разрушающей традиционный порядок. Единственное, что, может быть, следует повторить, это то, что во время боярских смут, все группировки равно остаются преданными традиционному порядку наследования от отца к сыну и не пытаются использовать династический вопрос в своих целях.
Теперь, прежде чем мы перейдем к событиям царствования Ивана IV, быть может, стоит хотя бы вкратце заявить нашу позицию. Будучи в смягченном виде согласны с государственно-юридической школой в оценке роли государства в русской истории, мы считаем, что сама такая оценка основана по большей части на недоразумении. В тех, в ком государственно-юридическая школа видела главных строителей государства, мы видим лишь его разрушителей. Ни одно царствование, ни одна личность не вызывала на Руси столько споров, сколько Иван Грозный, тем не менее некий общий взгляд на его эпоху есть. Состоит он в том, что (тут нам придется повторить цитату из В.О. Ключевского) «самодержавие, которое сам ход исторического развития вел к демократическому полновластию, должно было действовать посредством очень аристократической администрации», проще говоря, посредством потомков удельных и великих князей, для которых все лучшее было в прошлом (когда они были самостоятельны и независимы) и которые теперь отчаянно боролись с самодержавием, пытаясь повернуть ход истории назад.
На долю Ивана как раз и выпала неблагодарная задача разрешения этого коренного противоречия русской истории. Успех или неуспех Ивана IV в его борьбе, разумность или бессмысленность мер, которые он предпринимал, борясь против боярства (мнения тут, повторяю, были самые различные), суть дела не меняли, бороться все равно надо было. С этой точки зрения характер внутренних реформ 50-х годов XVI века, проведенных Избранной Радой, сомнений не вызывал: боярское правительство, большинство членов которого погибли до и во время опричнины (Курбский бежал), естественно, и политику должно было вести пробоярскую. Беда в одном – ничего пробоярского найти в этих реформах невозможно. Именно с реформами 50-х годов связано сначала ограничение, а потом и полная отмена кормлений (права воевод-кормленщиков собирать с населения управляемых ими территорий различные пошлины и оброки в свою пользу, кормленщиками всегда назначались представители верхов московской аристократии), которые были основой политической и экономической силы боярства.
Реформы 50-х годов – одна из немногих тем, на которую послереволюционная историография сумела взглянуть вернее, чем ее предшественники. Эти реформы были оценены ею как компромиссные или даже продворянские, тем не менее и после этого общий взгляд на правление Ивана Грозного остался тем же. В итоге получилось: боярское правительство Избранной Рады проводит антибоярскую и продворянскую политику, за что уничтожается Иваном Грозным, который тоже стремится проводить продворянскую политику. Однако реформы Избранной Рады нельзя назвать ни пробоярскими, ни продворянскими, центр их тяжести лежал совсем в иной плоскости. Их главная цель состояла не в регламентации деятельности того или иного сословия, а в ограничении верховной власти. Цель эта была прекрасно понята Иваном Грозным, но об этом ниже.
Деятельность Избранной Рады была лебединой песней боярства, построившего Московское государство. Эта «последнесть» Избранной Рады во всем: и в падении влияния боярства в предшествующие два царствования, и в узости ее, сходстве с теми ближними боярами, с которыми «сам третий» решал дела великий князь Василий III, и в роли, которую играли в ней временщики поп Сильвестр и Ал. Адашев, но, быть может, более всего – в нечастых личных качествах этих временщиков, чьи глубокая религиозность и честность оказали большое влияние на Ивана IV в первую половину его царствования.
Мы уже говорили о том, какое значение имел «чин» царского двора во времена Ивана III и Василия III. Новый этап в развитии «чина» начался при Иване IV. Он связан с деятельностью одного из виднейших членов Избранной Рады священника Благовещенского собора Сильвестра, воздействие которого на молодого Ивана IV было огромным. Отредактированный, а во многом, очевидно, и составленный Сильвестром «Домострой», посвященный формально его сыну Анфиму, на самом деле был предназначен Ивану IV. Начиная с «Домостроя», «чин» царского двора, ранее регламентирующий по большей части внешнюю сторону жизни монарха, проникает все глубже в личную жизнь царя и его семьи.
«Домострой» Сильвестра открывается разговором о том, как должно относиться к своему исповеднику: «Како чтити детем отца духовного и повиноваться ему во всем». Имея в виду Ивана, Сильвестр писал, что сын должен призывать отца духовного «к себе в дом часто», советоваться с ним и «о житии полезном», и о том, «како учити и любити мужу жену свою»; Сильвестр учил, что духовнику надо покоряться во всем, и, если духовник станет «печаловаться» (просить) о ком-нибудь, сын должен его послушаться.
«Домострой» предписывал Ивану не только как надо решать житейские дела, но и как каяться, как ходить в церковь, ездить на богомолье. Появившиеся много позже письма Грозного к Курбскому полны жалоб Ивана на Сильвестра, которому Иван, как учило Священное Писание, покорился без всяких рассуждений, но который был с ним так строг, что при нем Ивану ни в чем не давали воли: как обуваться, как спать – все было по «желанию наставников. Я же был как младенец». Курбский, правда, несколько по-иному пишет о том, что требовал Сильвестр от Ивана: «Блаженный Сильвестр, – говорит он, – порицал тебя и осуждал за непотребные дела и коварный нрав».
После удаления Сильвестра царский двор сразу же изменился. На смену прежнему благочестию пришло дикое пьянство и разврат.
Достигнутое личным влиянием митрополита Макария, Сильвестра, Алексея Адашева ограничение произвола верховной власти Избранная Рада сразу же попыталась закрепить и расширить с помощью широкой программы внутренних реформ. Впервые в России была предпринята попытка ограничить традиционный произвол на всех уровнях всеобъемлющей законодательной системой: был создан новый Судебник; проведены реформы податного обложения, составлено новое уложение о службе, по которому каждый помещик или вотчинник равно должен был выставлять одного конного воина с каждых 150 десятин земли; на протяжении 50-х годов постепенно происходит отмена кормлений, с которыми были связаны многочисленные злоупотребления в годы малолетства Ивана IV, причем в характере этой реформы ясно видно стремление Избранной Рады к разделению властей, к расширению слоя лиц, принимающих участие в управлении государством, и к введению впервые в русской истории выборного начала.