Иногда кажется, что русская политика – это некая абстракция, школьник, повторяющий слова учителя, девочка, пеленающая куклу.
Русское дворянство – дворянство беженцев и ренегатов. Россия всегда охотно принимала знать соседних государств – татар, литву, немцев, – потерпевшую поражение в междуусобной войне и ушедшую из своей страны.
Формируя внешнюю политику России, беженцы вложили в нее свои старые устремления и цели. То, что было для них естественной попыткой рассчитаться за поражения, взять реванш, вернуться на родину, было для России завоеванием и присоединением их бывшей родины. Революция и Коминтерн с блеском повторили это. Сознание своей правоты внушили беженцы и России. Средство – Россия – и здесь подмяло под себя цель.
Имперское сознание, ориентированное только на центральную власть, на государя и безразличное ко всему прочему, создавалось в России намеренно. Путь складывания русского государства – это путь разрыва всех связей между местной властью и местным населением, путь абстрагирования власти от местных различий и стремлений, путь унификации.
Русское государство – некое искажение, подмена Божьей воли, которая может и должна сама защищать избранный народ.
Увеличение роли государства – уменьшение роли Бога.
Военные победы и территориальные завоевания – победы русской духовности, достигнутые посредством государства, становятся антидуховными.
Отношение русских к иностранцам – презрение чуда к ремеслу. Иностранцы и все, что с ними связано, – искус, соблазн, наваждение, страшный вопрос: тем ли путем идем?
В XV веке не было внутренней необходимости создания русского государства, из-за редкости и бедности населения не было и не могло быть нужного количества связей, в поддержании которых, собственно, и состоит роль государства. Поэтому государство было для народа чужим, злым началом (русский анархизм идет оттуда), в то же время необходимым для войн с татарами и Литвой (дилемма: государство – орудие дьявола, которое используется на благо России).
Иностранцы, ставшие русскими дворянами (среди столбового русского дворянства, записанного в Бархатной книге царевны Софьи, не более трети по происхождению великороссы) и созидавшие по канонам своих стран русское государство, презираемы как слуги дьявола, но терпимы как действующие в пользу России.
Царь – отец. Государство – посредующее звено между ним и народом – искажает его волю.
«Надклассовое государство» – синоним «чуждое всем».
Государство – палка, которая нужна всем, но которую, и сознавая это, трудно любить.
В народном сознании царь – главный и единственный посредник между Богом и людьми (царистская психология народных масс). Для русского народа, почитающего себя избранным, больше, чем для любого другого, характерно упование на промысел Божий.
Русская ответственность власти перед народом: если в государстве бедствия, голод, эпидемия, значит, виноват царь (поэтому плох Борис Годунов). Внутренним пониманием этого объясняется наше современное нежелание сообщать о землетрясениях, наводнениях и бурях.
Назначение царя – быть угодным Богу, молиться ему о своем народе. Народные представления об идеальном царе: не мудрый и сильный вождь, а добрый, мягкий, усердный в молитве – божий человек, даже дурак (царь Федор Иоаннович, Михаил Романов, Федор Алексеевич). Такой царь, как юродивый, угоден Богу, и государство при нем благоденствует (Бог – все, человек – ничто). Отсюда и благолепие, и весь царский быт, отсюда и двойственное отношение к Петру: вел себя вопреки всем представлениям – антихрист, быть беде, но – победитель и, значит, Бог за него.
В России до середины XIX века было мало религиозных мыслителей, их место занимали полководцы, которые утверждали достоинство веры в новых завоеваниях. В этом причина боязни самых мелких военных неудач, удивительная при таком населении и территории. Это не только военные поражения, но и поражения веры – Господь лишил Русь своего благоволения.
Метод исторического познания – взгляды одного диктатора на сущность и деятельность другого (Сталин и Грозный, опричнина и НКВД) – покоится на родстве душ, интуиции, на однотипности положения, целей, задач и средств для их осуществления.
Важнейшим достижением Сталина было расширение народного представления о нормальной жизни и смещение его центра. После мировой и гражданской войны, красного и белого террора, голода, эпидемий перманентные массовые чистки, расстрелы, ссылки, лагеря и, главное, коллективизация и ликвидация кулачества как класса сделали смерть частью нормальной, обыденной жизни и закрепили ее в ней; а так как все-таки загублено было меньшинство людей, оставшиеся на свободе справедливо чувствовали себя элитой и сознавали, что ни в одной стране мира такого количества избранных нет. Сталинский террор психологически идеально подготовил народ к войне с Германией. В уже созданное Сталиным представление об обычной жизни война вошла вполне органично и почти не потребовала от России перестройки. В том, что страна после страшных поражений первого года войны сумела оправиться и начать контрнаступление, главную роль сыграла именно эта психологическая готовность к смерти.
Война оправдала, закрепила и очистила созданное Сталиным понятие избранности. Каждый, кто остался в живых, был избран – чувствовал себя избранным и пользовался правами избранного. Избранность его была дополнена сознанием своей военной силы и обилием женщин. Убитые на войне смешались с теми, кто был убит в лагерях, и прикрыли их.
Истина равна всем высказанным о предмете мнениям. Люди правы или на данный момент, или в определенной временной и пространственной связи. Истина как бы посередине круга, по периметру которого стоим мы и видим разные ее части.
Христос не только в канонических Евангелиях, но и в учениях всех сект и бывших и существующих поныне, да и всех людей, которые хоть раз к нему обращались.
Мысли, высказанные людьми, стремятся не столько коррелировать с достоверностью, сколько заполнить весь спектр мнений. Только первый, поставивший на лошадь, в этих скачках выигрывает. В таких скачках выгодно ставить на любую лошадь, на самую последнюю клячу: а вдруг все сломают ноги, а она – нет и придет первая.
Наше нынешнее общество равно тоталитарно и демократично. Правящий привилегированный класс открыт, стать его членом может любой, кто обладает не выдающимися, наоборот вполне посредственными способностями и похож на нынешних его членов (отсюда и преемственность политики), а таких абсолютное большинство. Но и среди них, как в античных Афинах, торжествует высшая справедливость – лотерея: никому не известно, кто выплывет и почему.
Крестьяне, холопы бежали не на окраины государства, а оседали, только оставив между собой и государством пустыню («Дикое поле», Урал, а то и всю Сибирь), они бежали из государства (первые эмигранты).
В XIX веке немцы обрусели в том смысле, что стали говорить по-французски и приобрели крепостных.
В Сибирь, на другие окраины бежало не так уж много народа, но не в этом дело, главное, что есть возможность бежать, есть степень свободы – незаселенные территории. И правительство и народ знают, что если гнет перейдет определенный предел, люди побегут; так и было (наверное, здесь причина того, что, несмотря на тоталитарность всей государственной системы, на Руси не сложилась восточная деспотия).
Непоследовательность и необъяснимость всех русских реформ XVI – XVII вв. в узости правящего класса, в наличии у многих приватных отношений с царем, которые часто оказывали решающее влияние на ход событий.
Такая непоследовательность характерна и для русских реформ XVIII – XIX и начала XX веков. Петровские преобразования были забыты уже при ближайших его преемниках. Конституционные увлечения Екатерины свелись к «Жалованной грамоте дворянству», а такие же настроения Александра закончились Аракчеевым. Эпоха реформ 60-х годов сменилась эпохой контрреформ, а 1905 год – «столыпинскими галстуками». Эта непоследовательность, быть может, наиболее яркое свидетельство чуждости, оторванности государства от народа, непонимание им сложившейся обстановки, неумение оценить как силы, его поддерживающие, так и противные. Еще один удивительный факт: трудно найти свидетельства того, что контрреформы хоть в малой степени ослабляли Россию. Такое ощущение, что наша гигантская, лежащая на отшибе страна живет по каким-то своим внутренним законам (один из главных законов ее развития выделить нетрудно, это, как и для всякого огромного тела, сила инерции), а все реформы не более чем реформы государственного аппарата, не затрагивающие ни страны, ни народа.
В признании себя избранным много опасности отказа от общечеловеческой этики и нравственности, подмены ее частногосударственной. У нас к этому вел взгляд на Россию как на единственный оплот истинного православия (Москва – Третий Рим), который, в свою очередь, обосновывался благоволением Провидения к России. Эта идея, так ярко выраженная в расколе, это так буквально понятное воздаяние – раз Россия побеждает, значит, она все делает правильно – пронизывает всю нашу историю.
Боярская дума – не зародыш будущего разделения исполнительной и законодательной власти. Существование Думы, неразрывность ее связи с царем покоились на народном убеждении в том, что один человек без совета (без Думы) править не может: царь – глава своей вотчины, Московского княжества, Дума – представители присоединенных земель, единство царя и Думы – единство всех земель, единство всей страны.
Если власть современного парламента и его независимость – сумма властей и независимостей всех депутатов, то власть Думы основана на связи между ней и царем и на безвластии каждого ее члена. Вообще для любого государственного образования, возникающего среди раздробления и борьбы, изначально характерна только идея союза, а не разделения власти.
Большевики уже весной и летом 1917 года были уверены в том, что им удастся захватить власть. Все углубляющийся кризис, справиться с которым не мог никто, необходимо толкал народ к перебору всех мнений и всех партий. Рано или поздно такой перебор должен был привести народ к большевизму. Цель Октябрьской революции – не захватить власть, а удержать ее.