Черты лица, вроде, славянские, глаза либо серые, либо синие, в темноте видно плоховато даже с усиленным зрением, говорит по-русски чисто, без какого-либо акцента.
— Сержант, — в ответ на представление гостя представился и Сержант.
— Служил? — брови Истиглала сложились в вопросительный домик.
— В молодости, — пожал плечами Сержант.
— А воевал? — не унимался гость.
— Не довелось, — пошёл на прямой обман собеседника Сержант. Ему не нравилась назойливость и бесцеремонность гостя, — в гараже технику чинил всё время службы.
— Ага, — кивнул гость, но не успокоился, — а мне вот довелось. С тех пор и таскаюсь с ней.
И Истиглал снова бережно погладил лежащий рядом с ним свёрток.
— С ней? — Сержант не стал противиться, если собеседник хочет раскрыть душу, почему нет?
Полная тишина в ближайшей округе позволяла немного расслабиться и послушать ничего незначащий трёп ночного гостя. Рано или поздно он должен перейти к тому, зачем шёл за Сержантом.
— Моя прелесть! Моя Истиглал! — ещё раз бережно погладил свёрток, носящий такое же, как у него имя, гость, — служили вместе, на уродов всяких охотились. С тех пор и не расстаёмся.
— Снайпер, — утвердительно пробормотал Сержант.
— Да! — немного повысил голос гость, — я Истиглал и это моя Истиглал!
И гость пустился в пространные рассуждения о том, что было до «вдоха», о том, что уже тогда он был избран вершить суд и возвышен над другими, о грехах людей и о каре за эти грехи. Долго и муторно перечислял какие-то выдуманные заветы, которые позволят выжившим очиститься и предстать достойными перед взглядом Его.
Кажется, Истиглалу не требовался собеседник. Периодически его пламенная речь сбивалась на неразборчивые бормотания себе под нос и он никак не реагировал на то, что Сержант прикрыл глаза и вот уже десять минут дышал медленно, глубоко и ровно.
Время неспешно бежало вперёд, ночь понемногу растворялась в прошлом, утро становилось всё ближе и ближе. Сержант не сильно вслушивался в речи сидящего в нескольких метрах от него снайпера с конкретно так поехавшей крышей. Не нападает, не проявляет агрессию. Ну и ладно. А что несёт пургу? Пока это не приманивает тварей снаружи — пусть делает что хочет. С рассветом Сержант пойдёт дальше. Перед ним стоит ещё много задач и если ему удастся выполнить на одну задачу больше — всем будет только лучше. Не спешит гость переходить к делу, Сержант его торопить не будет.
Всё изменилось примерно за час до рассвета. Острые глаза Сержанта уже видели первые признаки рассвета. Уши улавливали изменение поведения тварей снаружи. Искажённые готовились к приходу нового дня. Истиглал ровно и спокойно спал, прислонившись спиной к бетонной стене, положив одну руку на свёрток с винтовкой. Спал совершенно безбоязненно, находясь в одном помещении с незнакомцем, никак не обезопасив свой сон.
Изменение, произошедшие в соседе, Сержант зафиксировал не сразу. Не ожидал, не был готов, не мог даже предположить, что такое возможно. Отвлёкся на секунду.
Спавший напротив снайпер проснулся, плавно открыл глаза и Сержант понял, что на него смотрит кто-то другой. Не Истиглал. Совершенно не тот человек, что спустился вечером в этот подвал, не тот человек, что половину дня преследовал Сержанта по развалинам, не тот человек, что несколько часов чесал языком не останавливаясь, рассказывая незнакомцу историю своей жизни.
Напротив Сержанта сидел кто-то совершенно другой, в теле Истиглала. Мимика, дыхание, сердцебиение, мелкая моторика. Запоздалая проверка даром показала, что сознание сидящего напротив человека кардинально изменилось. Другой спектр, другое эхо, другая частота взаимодействия со способностью Сержанта. Сознание, без сомнения, человеческое, но другое, ранее не виданное Сержантом. Хорошо, что это по-прежнему оставался человек, а не вновь рождённый искажённый. Странное сознание, подёрнутое дымкой, лёгким туманом, скрывающим и путающим наблюдателей, так похожим на плотную дымку, закрывающую разумы искажённых и белёсый туман, плотными клубами пронизывающий естество тварей уровнем повыше.
Изменившийся гость внимательно осмотрел Сержанта, пробежался взглядом по подвалу, по следам когтей на бетоне, рваной теплоизоляции, обломкам дерева и кускам труб.
— Расскажи мне, Сержант, что с тобой случилось, — снайпер качнул головой в том направлении, где располагалось убежище, и откуда Сержант пришёл, — как ты перестал быть человеком? Расскажи мне про того, кто это с тобой сделал?
— В каком смысле случилось? — после короткого ступора, вызванного преобразованием и вопросом гостя, сориентировался Сержант, — что значит «перестал быть человеком»? О чём ты вообще?
Снайпер чуть поджал сухие, потрескавшиеся губы, не отрывая взгляда от Сержанта немного наклонил голову вбок, на секунду став похож на диковинную птицу, задумчиво помолчал, потом вздохнул и пояснил:
— Ещё совсем недавно, когда твоя группа была жива, когда ты шёл за высоким и резким черноволосым человечком, которого все звали капитаном Коневым, когда вы промышляли частями мёртвых тел одурманенных клочков бордового тумана, ты, Сержант, был человеком. Боялся жить и жил лишь потому, что твой долг был сильнее твоего страха. Ты был полон ярости, тебя душили страсти, ты боялся и надеялся, мечтал и завидовал. Ты был ЧЕЛОВЕКОМ!
Прокричав последнее слово, Истиглал хрипло закашлялся, его дыхание сбилось, что-то мешало ему дышать. Долгий сухой кашель рвал грудь снайпера, Сержант же сидел и ждал, не двигаясь с места ни чтобы помочь, ни чтобы сбежать.
— Когда на вас напали, — гость с трудом совладал со рвущим его лёгкие кашлем и хрипло продолжил говорить, — вам кто-то помог. Не человек, хоть и выглядел он как человек! Но вы, приняв его помощь, ещё оставались людьми. Обычными, слабыми, уязвимыми людьми! Уйдя же за ним, в его укрытое зелёным туманом логово, ты вернулся оттуда другим. Не человеком! Вернулся один! Расскажи мне Сержант, что с тобой произошло там, за стеной зелёного тумана. Что он с тобой сделал? И КАК ОН ЭТО СДЕЛАЛ С ТОБОЙ?
Последние слова снайпер прохрипел сквозь снова рвущийся из его груди кашель. Прохрипел и замолчал, дыша с хрипом, медленно переходящим в низкочастотный рык.
Сержант напряжённо молчал, пытаясь осознать услышанное. Информации на него свалилось море и что с ней делать сейчас, Сержант не знал. Отвлекаться на сброс блока памяти Вождю он не мог, отвлекаться сейчас было нельзя, но оставался риск, что в случае атаки этого странного существа, так похожего на человека, и смерти Сержанта, воспоминания последних секунд жизни могут быть повреждены. О худшем исходе Сержант думать не хотел.
— Молчишь? — прохрипел совсем не своим голосом снайпер и начал медленно приподниматься, одновременно доставая из ножен нож, — тогда я спрошу по-другому!
Рывок Истиглала был довольно быстр. Прямо с пола, из положения сидя, лишь подобрав под себя одну ногу, он оттолкнулся в сторону Сержанта и уже в полёте выхватил нож, развернул его обратным хватом, пряча лезвие от настороженного взгляда Сержанта. Рывок снайпера был довольно быстр, для кого-то, обладающего обычными рефлексами и человеческим сознанием, а не для того, у кого в силу ограничений на физическое усиление, кратно усилены именно реакция и скорость мышления.
Рывок Истиглала Сержант прочитал и разобрал на составляющие ещё в первые мгновения атаки. Положение конечностей, движение центра тяжести тела, траектория движения лезвия ножа. Этот рывок всё равно мог быть опасен. Но рука Сержанта лежала на готовом к бою укороте, так и пролежавшим всю ночь снятым с предохранителя и с патроном в патроннике.
Короткая очередь прозвучала в подвале неожиданно. Тихий сухой треск выстрелов, оглушительно громких в полной тишине подвала оказался для снайпера полной неожиданностью. Две пули из трёх попали в цель, клюнув атакующего в ногу и живот. Пятна крови, стремительно расползающиеся в местах попадания, недвусмысленно намекали на большие проблемы.
Истиглал, отброшенный пулями обратно к стене, яростно, совсем не по-человечьи, зашипел, и Сержант почувствовал лютый холод, мгновенно охвативший вдруг ставшее таким тяжёлым тело.
Неподъёмный автомат с обречённым лязгом упал на бетонный пол. Никаких сил удержать оружие, потяжелевшее, кажется, на пару сотен килограмм, у Сержанта не было. Сержант боролся за то, чтобы удержать себя. Неподъёмная тяжесть пригибала Сержанта к полу. Руки, по ощущениям опухли до состояния мясных окороков весом в центнер, пальцы ощущались как что-то чуждое и практически не двигались. Тяжесть гнула спину, ломая хребет, холод жёг кожу, пытался пробраться глубже, пытался заморозить кровь в венах, помешать двигаться.
Шипение в противоположном углу подвала сменилось на членораздельные звуки. Сосед по подвалу яростно ругался, плевался и хрипел, но уже встал и, поигрывая ножом, приближался к придавленному и промороженному Сержанту. На Истиглала, похоже, ни тяжесть, ни холод, не оказывали никакого действия.
— Не стоило так реагировать на небольшую угрозу! Не стань ты стрелять, никто бы не пострадал, — по-прежнему не своим голосом прохрипел снайпер, — зря ты схватился за оружие! Теперь я буду вынужден тебя убить! От этого мне никакой пользы, но оставлять тебя живым нельзя! Ты ранил меня! А значит, я буду слушать твои ответы, и резать тебя! Медленно! Вопросов у меня много. Ты долго будешь говорить и замолчишь только тогда, когда я тебе разрешу! Никто не смеет указывать мне, что делать! Никто не смеет смотреть на меня без страха!
Хрипя свои угрозы Истиглал подошёл к Сержанту, бессильно завалившемуся набок. Грубо наступил на локоть руки, ещё сжимающей автомат, услышал хруст ломающихся костей, удовлетворённо рыкнул, выбил оружие из бессильно разжавшейся руки и, шипя от боли в простреленной ноге, отпихнул его подальше в сторону.
Сержант ждал. Стиснув зубы, не давал ни звуку вырваться наружу. Второй рукой, подвёрнутой под тело, до судорог сжимал в кулаке два металлических кольца, за секунду до этого на остатках сил разжав усики предохранительной чеки лишь одной из гранат. Сил на вторую не оставалось. Две оборонительные гранаты Ф-1 были закреплены на поясе и скрыты в подсумке, но спусковые скобы были расположены так, чтобы им ничего не мешало, в случае извлечения предохранительной чеки, быть вытолкнутыми пружиной бойка.