– Вы полагаете, такова разгадка характера Кропоткина? Его осенила эта мысль, он не захотел находиться среди никчёмных людишек, проникся идеей справедливости…
– О нет. Человек живёт впечатлениями, эмоциями, личным опытом, рефлексами, как утверждает – и не без основания – профессор Иван Павлов… Не без гордости за былую русскую науку отмечу, что учение о сознательных и бессознательных рефлексах основал наш Сеченов. И он же как материалист полагал интеллект, сознание – явлением вторичным.
– Но вы же сами сказали, что революции возникают, когда народ осознаёт, то есть понимает, несправедливость существующего общественного строя. Или я что-то не понял?
– Уточняю: сознаёт интуитивно, лишь отчасти рассудком.
– Вы не верите в интеллект простых людей?
– Менее всего я верю в интеллект людей образованных, ибо он заёмный, искусственный, вычитанный, заученный, запомненный, но не выработанный своим умственным трудом…
Беседа затянулась. Для Сергея некоторые откровения Сократа Платоновича стали открытиями. Они помогли лучше понять характер и мировоззрение героя его книги. Для этого пришлось заново перечитать и продумать то, что относилось к его детству, отрочеству, юности.
Сергея заинтересовал старший брат Петра Кропоткина Александр. Они оба унаследовали качества своих предков. Можно сказать, выросли из двух одинаковых зёрен одного и того же сорта, одной и той же физической природы. Воспитание получили одинаковое. Но как различны они по жизни!
…В греческой трагедии всегда побеждает слепой и всесильный Рок. Горе человеку или даже богу, посмевшему бросить вызов Судьбе.
Но тут получается иначе. Покорность обстоятельствам превращает жизнь человека в прозябание. Для того, кто умён и честен, это путь к трагическому финалу.
Поступать вопреки обстоятельствам, отстаивать свои убеждения и личное достоинство, быть честным и справедливым, искать и защищать правду-истину – значит, идти на риск. Можно даже стать посмешищем для обывателей, подобно Дон Кихоту. Но разве не живёт в веках славный образ Рыцаря печального образа? Разве не получает герой в награду за мужество замечательную жизнь?
Как становятся революционерами?
Когда изгои, обделённые благами, униженные и оскорблённые, стремятся свергнуть несправедливый общественный уклад – это понятно. Но зачем аристократ, князь, наследник обширных имений избирает опасный путь революционера? Рискует потерять всё, что имеет, включая свободу, а то и жизнь. Ради чего? Вот в чём вопрос.
Возможны варианты: склонность к авантюрам, буйный нрав, непомерное честолюбие, романтические мечтания, жажда славы и власти…
Быть может, революционерами рождаются? По складу характера, обстоятельствам детства и юности.
Пётр Кропоткин, сын помещика-крепостника и отчасти самодура, имел все основания пойти по стопам отца. Мог выбиться к самым верхам социальной пирамиды. А он, наперекор судьбе, пошёл в низы, в народ. Что это – блажь, прихоть барчука?
Никакая добрая фея или злая колдунья не стояла у его изголовья в момент рождения, предопределив жизненный путь. Он сам сделал свой выбор. Когда? Почему?
Имеется немало любителей с подобострастием изучать генеалогические древа, высматривая на их ветвях знаменитых деятелей или хотя бы знатных вельмож. В этом отношении у Петра Кропоткина было, как говорится, всё в порядке и не так, как у простых людей.
По отцу он принадлежал к древнему княжескому роду Рюриковичей. Среди его предков были князья смоленские. Родовым был герб этого княжества. Смоленские князья были прямыми потомками Владимира Мономаха.
Пергамент, выданный Сенатом его деду Петру Николаевичу (он рано вышел в отставку, став рачительным и богатым помещиком), гласил:
«Потомки сего рода князья Кропоткины многие Российскому престолу служили стольниками и в иных знатных чинах и жалованы были от государей поместьями и другими почестями и знаками монарших милостей. Все сие доказывается сверх Российской истории Бархатной книгой и справкой Разрядного Архива».
Отец с гордостью говорил, что заплатил за пергамент 300 рублей. По документам выходило, что Пётр Кропоткин родился в тридцатом колене от первого русского князя Рюрика. «Но хотя род наш и ведётся издалека, – заметил Пётр Алексеевич, – однако ничем он не отличился в истории».
Из его близких предков незауряден был отец матери Николай Семёнович Сулима. Его предок – запорожский гетман Иван Сулима – сражался за независимость Украины, попал в плен к полякам и был четвертован в 1635 году.
Во время войны 1812 года Николай Сулима во главе кирасирского полка врубился в строй французов, ощетинившийся штыками. Был тяжело ранен (сначала его сочли убитым). Выслуживаться при Аракчееве он не пожелал и был отправлен в Сибирь генерал-губернатором. Начальствуя в местах, где добывается золото, он ухитрился не разбогатеть. (Когда Пётр Алексеевич служил в Сибири, старожилы с уважением вспоминали его деда.) Свою дочь Катю выдал за Алексея Кропоткина почти без приданого.
У Петра проявились лучшие качества, характерные для его предков по линии Сулимы. Сила врождённых признаков? Сомнительно. Больше всего сказалось влияние матери и добрых крепостных нянюшек и слуг, старшего брата Александра, художественной литературы.
Барская усадьба в центре Москвы с полусотней дворни. Крепостные подневольные люди. Их могли жестоко выпороть за малейшую провинность или отдать в солдатчину. Грозные раскаты отцовского гнева и затаённая злость мачехи. Добрейшие няньки из крепостных, жалевшие барчуков-сироток…
Запомнилась Петру героическая оборона Севастополя. Он горько переживал наши неудачи в войне.
Бюллетени о болезни Николая I; усердные молитвы в церквах о его выздоровлении. Царь уже был, как выяснилось позже, мёртв, но это скрывалось. Постыдный обман!
Тихая паника господ: «Что-то теперь будет?» Шептания слуг о близкой воле. Тяжёлое ожидание новой пугачёвщины.
В Петербурге интеллигентные люди при встрече поздравляли друг друга с окончанием правления «железного тирана», скорым прекращением войны и непременными демократическими реформами.
Москва скорбела об императоре с изрядной долей лицемерия. Известие о его кончине не вызвало особой печали. А вот падение Севастополя и большие потери русских войск вызвали у многих слёзы. В семье Кропоткиных, по крайней мере, было так.
Положение крепостных зависело от конкретных помещиков. В Сибири или на Русском Севере крепостного права вообще не знали.
О зверствах ретивых, а то и психически ненормальных крепостников писали в газетах и журналах. Некоторых из этих душегубов судили и сурово карали. Общественное мнение в России было на стороне угнетённых.
У крепостных крестьян имелись некоторые права и возможность их защищать. Они жили общиной, решая свои вопросы на общих сходках. На беззакония хозяев крепостные порой отвечали бунтами. В 1861–1862 годах произошло 1172 случая волнений, охвативших 2609 деревень.
Порой крестьяне устраивали над помещиками-злодеями самосуд. Такие убийства по царскому указу держались в тайне, дабы не будоражить народ. В официальных документах писали: апоплексический удар. Выявить убийц в таких случаях было почти невозможно из-за сплочённости сельской общины круговой порукой от мала до велика.
Подобные ячейки общества по внутреннему своему устройству были анархическими. Однако над ними тяготела власть крепостника и государственная система.
Отец Александра и Петра Кропоткиных, Алексей Петрович, был типичным николаевским офицером. Он не участвовал в боях, но имел крест за храбрость. История награды была оригинальна. Во время турецкой кампании он находился при штабе. В деревне, где они квартировали, вспыхнул пожар. Слуга Кропоткина Фрол бросился в пылающий дом и вынес оттуда малыша-турчонка.
Услышав этот рассказ отца, Пётр удивился:
– Папа, ведь это Фрол спас ребёнка!
– Разве он не мой крепостной?
Отец считался богатым барином. Ему принадлежало много земель в Калужской, Рязанской и Тамбовской губерниях, несколько деревень и более 1200 душ крепостных крестьян (женщины – не в счёт). В Москве, на Старом Конюшенном имел князь Алексей Петрович усадьбу с многочисленными дворовыми, двенадцатью лошадьми, конюхами, поварами, горничными.
Зимой барин писал приказы сельским старостам, повелевая прислать в московский дом столько-то крестьянских подвод с такой-то провизией. За нарушения приказов перечислялись соответствующие наказания.
Петру на всю жизнь запомнились гостинцы, которые привозили мужики ему и его брату Саше от кормилиц: несколько ржаных лепёшек, крутых яиц, яблок. Хотелось мальчику послать ответный подарок. Но у него не было ни карманных денег, ни даже игрушек.
По мнению Петра, отец его не был злым человеком. Однако огромная власть над крепостными и вспыльчивость сбивали его на отвратительные поступки. За пустячную провинность, вспылив, он приказал высечь дворецкого Макара – сто розог.
«Слёзы душат меня, – вспоминал Пётр Алексеевич. – После обеда я выбегаю, нагоняю Макара в тёмном коридоре и хочу поцеловать его руку; но он вырывает её и говорит не то с упрёком, не то вопросительно:
– Оставь меня: небось, когда вырастешь, и ты такой же будешь?
– Нет, нет, никогда!»
Слово Петра Кропоткина как настоящего князя было твёрдым.
Крепостничество вызывало у него отвращение. Он негодовал, когда видел, как отдавали юношей в солдаты (на 25 лет, словно на каторгу!), как насильно женили или выдавали замуж.
Одного из смышлёных дворовых юношей – Герасима Круглова – отец Петра определил в земледельческое училище. Герасим закончил его с золотой медалью. Директор училища уговаривал барина дать юноше вольную, открыв доступ в университет, куда крепостных не брали. Барин не согласился.