Герасим вынужден был служить лакеем. За гордый нрав по настоянию мачехи Петра его отдали в солдаты. «Прощание с ним стариков-родителей, – вспоминал Пётр Алексеевич, – было одною из самых тяжёлых сцен, которые я когда-либо видел».
На военной службе Герасим, начав с писаря, после смерти Николая I сделался в конце концов главным письмоводителем одного из департаментов Военного министерства.
Именно к нему пришлось обратиться мачехе Кропоткина с просьбой помочь старому князю получить должность генерала в отставке. И Герасим помог. Бывший крепостной оказался благородней именитого аристократа и его жены.
Отец рассказал сыновьям мистическую историю, которой он не находил объяснения. Однажды ночью его жена, их мать, после своей смерти явилась к нему – вся в белом, бледная, с горящими глазами. Глухим голосом она сказала:
– Алексис, ты обещал дать вольную моей горничной Маше. Неужели ты забыл?
Отец онемел от ужаса. Когда пришёл в себя, привидение исчезло. На другой день он отслужил панихиду на могиле жены и отпустил Машу на волю.
Когда старый князь умер, на похороны пришла Маша, жизнь которой сложилась прекрасно. Она призналась братьям, что некогда оделась в белое и, подражая голосу барыни, напомнила князю о его обещании. Так она добилась свободы.
Отношения Петра Кропоткина с отцом не назовешь сердечными. О своей рано умершей (в 35 лет) матери Елене Николаевне, урождённой Сулима, он сохранил самые нежные воспоминания…
Помнил ли это он или ему в память врезались образы, возникшие от рассказов слуг, нянек, сказать трудно. Ему тогда было три с половиной года, брату Саше – пять лет.
Наши самые ранние воспоминания обрывочны и ненадёжны. То, что было до трёх-четырёх лет, мы обычно забываем. По-видимому, это всё уходит в подсознание: слишком обильны, сильны и важны навыки, полученные в этот период. Они подавляли бы более поздние мысли и впечатления.
Нередко эпизоды далёкого прошлого мы представляем, как пережитые, хотя восстанавливаем их по рассказам, услышанным в детстве и воспринятым в ярких образах. Лишь редкие случаи, вызвавшие сильные эмоции, память удерживает прочно.
О матери Пётр помнил со слов главным образом слуг и кормилиц. На портрете предстаёт образ женщины незаурядной: красивой, умной, доброй. Она любила поэзию и музыку, превосходно рисовала, писала иконы. Добрую память о ней сохраняли дворовые и крестьяне, которые жалели барчат-сирот и старались приласкать их.
Первые уроки любви и первую горькую горечь утраты испытал малыш Пётр от матери. Если он их и не помнил, то сохранил в подсознании.
«Не знаю, что стало бы с нами, – писал Пётр о себе и брате, – если бы мы не нашли в нашем доме среди дворовых ту атмосферу любви, которой должны быть окружены дети. Мы были детьми нашей матери; мы были похожи на неё, и в силу этого крепостные осыпали нас заботами, подчас в крайне трогательной форме.
Мы не знали матери. Она рано покинула нас, но память о ней прошла через наше детство и согрела его. Её не было, но память о ней носилась в нашем доме, и, когда я теперь оглядываюсь на своё детство, я вижу, что я ей обязан теми лучшими искорками, которые запали в моё ребяческое сердце».
В памяти детства хранится то, что формировало наш характер, склад ума и склонности, определившие будущие поступки.
Пётр Кропоткин в своих воспоминаниях постоянно упоминает брата Александра и лишь мельком – старшую сестру Елену (родилась в 1836 году) и брата Николая, родившегося полутора годами раньше. Они дружили между собой и на своих младших братьев не оказали влияния.
Пожалуй, это было к лучшему. Николай Алексеевич Кропоткин, не закончив Московский кадетский корпус, в 20 лет добровольцем ушёл на Крымскую войну. С тех пор Пётр его не видел. Николай, не снискав бранной славы, стал крепко выпивать, был отчислен из армии. Отец отдал его в монастырь, откуда Николай сбежал и в 28 лет пропал без вести.
«Мне выпало на долю большое счастье иметь любящего, развитого старшего брата», – писал Пётр Кропоткин, имея в виду Александра.
Запомнился Петру переезд из Москвы в имение Никольское.
В середине мая начинались сборы. Мужикам пора к себе домой, покос на носу. Барин днём что-то пишет в кабинете, а вечером отправляется в клуб на карточную игру.
Наконец первой скрипке дворового оркестра вручается большой конверт с приказом: «Выступить с обозом из Москвы в 6 часов утра…» Далее – описание переезда с указанием маршрута, остановок, наказаний за пьянство и непослушание.
Обычно обоз выступал вверх по Пречистенке, через Крымский мост, к Калужским воротам. На телегах ехали дети да порой бабы. Мужикам полагалось все 230 верст до имения идти пешком – в грязь, дождь, зной. Через два дня им вдогонку отправлялась барская семья и прислуга в большой карете (шесть лошадей в упряжке), коляске и тарантасе.
Пётр писал: «За Калугою начинался тогда громадный сосновый бор. Целых семь вёрст приходилось ехать сыпучими песками; лошади и экипажи вязли в песке чуть ли не по ступицу, и эти семь вёрст до перевоза через Угру мы шли пешком. В моём детстве эти семь вёрст в сосновом бору, среди вековых сосен, соединены у меня с самыми счастливыми воспоминаниями.
Все идут врассыпную, а я любил уходить один – далеко вперёд. Громадные вековые сосны надвигаются со всех сторон. Где-нибудь в ложбине вытекает ключ холодной воды, кто-то оставил для прохожих берестяной ковшик, прикреплённый к расщеплённой палке. Напьёшься холодной воды и идёшь дальше… В этом лесу зародилась моя любовь к природе и смутное представление о бесконечной её жизни».
Тогда же он впервые ощутил счастье свободы.
Жизнь маленького князя Петра Кропоткина была контрастной. Суровый отец и нежная мать, бесправные крепостные и всевластные баре, город Москва и затерянное в российском приволье имение Никольское.
Тогда же он осознал, что благородство, талант, доброта не передаются по наследству, подобно громкому титулу или капиталу. Оказалось, что крепостные крестьяне могут быть безмерно щедрей и душевно богаче своего богатого помещика.
Однажды Петя с братом, играя в комнате, вдребезги разбили большую дорогую лампу. Тотчас дворовые устроили тайное совещание. Никто не упрекнул детей. Собрали из своих сбережений 15 рублей (сумма огромная по тем временам, тем более для крепостных) и купили точно такую же лампу.
Ещё один урок детства: полное отсутствие не только сословных, но и национальных предрассудков. С одинаковой любовью и уважением он относился к няне Ульяне и кормилицам, русским крестьянам, немке-бонне мадам Бурман, гувернеру-французу Пулэну, учителю-немцу Карлу Ивановичу.
По французской поговорке, непринужденно чувствуют себя в любом обществе короли и артисты. В этом отношении Пётр Кропоткин был настоящим принцем. Он одинаково просто, искренне держался и в присутствии царя, и среди крепостных дворовых людей.
Какие у него были склонности в детстве и юности? География и литература. Возможно, ему нравилась бы история. Но в Первой московской гимназии, куда он поступил осенью 1853 года, её преподавание было поставлено в расчёте на тупую зубрёжку.
Географию он изучал с удовольствием. Так тщательно вычерчивал карты, что учитель «за излишнее усердие» ставил ему низкие оценки. Пётр составил – не без юмора – географическое описание гимназии. Свой класс характеризовал так:
«С юга он омывается морем – “Пречистенкой”, на востоке граничит с государством второклассников, а с запада прилегает к обширному государству четвероклассников, говорящих на чужестранном языке, именуемом латынью».
Более всех предметов любил он литературу. Сказалось влияние домашнего учителя русского языка, студента Николая Павловича Смирнова. Он был из числа «вольнодумцев», разночинцев-демократов, особо подчёркивал идейность литературных произведений, их критическую направленность.
«Евгений Онегин» произвёл на Петра «лишь слабое впечатление», зато восхищали Гоголь и Некрасов. Первые литературные детские опыты Петра Кропоткина были подражанием гоголевским «Вечерам на хуторе близ Диканьки» и «Мёртвым душам».
Не без влияния старшего брата Саши Петр с двенадцати лет не раз затевал издавать рукописные журналы (обычно – в двух экземплярах).
В августе 1857 года Пётр с тяжёлым сердцем покидал родной дом в Москве, где оставлял друзей детства, любимого брата Александра, ученика кадетского корпуса. Пришлось ехать в Петербург, где открылась вакансия в Пажеском корпусе, куда определили его велением Николая I. Стать военным Пётр не хотел.
Ехал он, сопровождаемый мачехой – «не любимой, а проклятой». Так выразился Пётр в письме брату Александру. Письмо это мачеха ухитрилась прочесть и, по своему обыкновению, пожаловалась на пасынка мужу.
В родном доме в постоянном присутствии недоброй мачехи жить братьям Кропоткиным было несладко. И всё-таки в казарменный Пажеский корпус он поступал с большой неохотой.
…Для каждого человека внешняя среда во многом определяет его жизненный путь. В особенности если она не потворствует, а противодействует личным устремлениям. Сопротивлением среды определяется величина личности.
Для Петра Кропоткина окружающая среда часто была могучей слепой силой, преодоление которой требует напряжённой самоотдачи, отказа от многого из того, что в общественном мнении имеет высочайшую ценность: богатство, знатность, привилегированное положение, принадлежность к правящим кругам.
В плане Москва похожа на срез дерева – из концентрических колец. Так, наслаиваясь, растут многие природные создания – минералы, растения – стихийно, естественно.
Петербург – продуман. Выстроен природе наперекор. Пересечения проспектов образуют чёткую сеть. Строй домов – строй парадных полков.