– Милая барышня, правильно вы всё это говорите. И я с вами вполне согласен: лучше всего мирно. Только не получается так. Сколько веков терпел русский крестьянин и наёмный рабочий бед и унижений. Были, конечно, добрые господа, жалели народ. Вот и князь Кропоткин из таких. А что ему за это от царя досталось? Крепость Петропавловская.
– Хочу вам напомнить, – подал свой голос Александр с другой верхней полки, – что император Александр II освободил крестьян от крепостного права. И чем его за это наградили революционеры? Бомбой под ноги. Убили Царя-освободителя, который дал волю крепостным крестьянам.
– Эх, гражданин, волю не получают и не покупают. Кто такой царь, чтобы людям волю дать? Вот попы говорят, сотворил человека Бог. Сказка-то эта со смыслом. Значит, сначала человек был свободным. Только Бог и он. Не было над ним ни царя, ни буржуя, ни помещика. Кто они такие, чтобы свободными людьми помыкать, власть над ними иметь? Не по-божески получается. Попы твердят: смиряйтесь, трудитесь на нас да на господ. А разве Бог создал особо господ, а особо трудящихся? Нет, это государство сделало. Вот мы и порушим эту проклятую систему. Кто нам враг, будем беспощадно уничтожать.
– Христос предупредил: поднявши меч, от меча и погибнет, – сказал Александр. После того как он понял, что Илья не только анархист, но и атеист, стало ясно: таков и есть настоящий антихрист.
– Ну, это ещё бабушка надвое сказала, кто погибнет, народ или эксплуататоры.
Внезапно поезд затормозил. Пассажиры тревожно зашумели. Илья достал из-под полки свою корзину и положил себе на колени, как ребёнка. Шепнул Сергею:
– Предупреждаю: если какая заваруха, держись спокойно. Больной родственник, и точка. Иначе всем скучно будет. В корзинке кольт и две бомбы.
– Хорошо. Только зачем пугать?
– Прошу прощения, и в мыслях того нет.
Поезд вновь начал набирать ход. Обошлось!
Поезд двигался нервными порывами. То торопился, то делал недолгие остановки. Порой часами стоял на каком-нибудь полустанке или в поле.
На крупных станциях было небезопасно бегать за кипятком или искать где-нибудь втридорога буханку хлеба. В любой момент мог звякнуть колокол, и под свист паровоза поезд, дёрнувшись, отправлялся. Пассажиры и желающие уехать липли гроздьями к дверям, а то и норовили забраться в окна.
Прошли сутки, а оставалось ещё больше половины пути. После полудня при ясном небе вагон разогрелся. Из-за невыносимой духоты у Варвары Фёдоровны разболелась голова. Сергей хотел раскрыть окно, но Илья его остановил:
– Э-э, нет, лучше оставить, как есть.
– Это почему же?
– Поезд шибко идёт. Ветер сильный.
– Вот и хорошо! Продует.
– Да ещё обрызгает. И точка.
– Это как же?
– Запросто. В передних вагонах то и дело на ходу ссут.
– Как это?
– Да просто так. Высунет свой шланг в окошко и даёт струю. Хорошо ещё, что шрапнелью не дрищет.
Варваре Фёдоровне, услышавшей это, стало ещё хуже.
Пришлось томиться в духоте, настоянной на ароматах махорки, портянок, пота и нечистого сортира.
Во время остановок в поле пассажиры высыпали из вагонов, чаще всего по большой и малой нужде. А в открытые окна и двери струился запах пыльной земли, полыни, других неведомых трав.
Сергей время от времени открывал Новый Завет, прочитывал главу и обдумывал её, стараясь сопоставить давно прошедшие события или высказывания Иисуса с происходящим в России. Усмехнулся, вспомнив, что его мать любила гадать на Библии. Она уверяла, будто Священное Писание давало мудрые ответы на все её вопросы.
У Сергея так получалось нечасто. Но порой действительно вещал словно из вечности голос, который Сократ Платонович мог бы назвать гласом Разума Вселенной. Как будто существуют истины, неподвластные веяниям скоротечного времени.
В Евангелии от Матфея встретил он:
«И тогда соблазнятся многие; и друг друга будут предавать и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут и прельстят многих; и по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь…»
Прочтя эти строки вслух, Сергей спросил Биенко:
– Илья Яковлевич, разве не о нашей российской смуте сказано? Вещие слова. Почему вы отвергаете учение Иисуса Христа? Оно учит добру и любви.
– Учить-то оно учит, да что толку? А ещё смиряться велит. Он тебе – по морде, а ты ему: «Благодарим покорно, извольте ещё разок вдарить». А он это вам с большим удовольствием… Ну ладно, стерпеть можно, да вот вопрос: разве больше стало со времени Христа добра и любви?
– Пожалуй, не больше, – ответил Сергей. – Но появилась надежда. В конце концов, люди могут одуматься и начать жить по Христу, по совести.
– Вот и получается. Прошло без малого две тысячи лет, а христиане что, стали лучше? К ангелам ближе стали? Как бы не наоборот. Сколько всего придумали, чтоб убивать друг друга: пулемёты, броневики, пушки, самолёты, бомбы, броненосцы, мины, газы. Это как, по-христиански? И ведь всё христианские страны. Вот Лев Толстой стал учить жить по совести, по труду, по Христу. Так его за это прокляли попы. А что касается учения Иисуса Христа, то мы его полностью не отвергаем. Как можно? Он же был коммунистом, за бедных выступал, против господ. Опять же – из плотников. Можно сказать, наш человек, трудящийся, анархо-коммунист.
– Вы, гражданин, напрасно причисляете Иисуса Христа к своим сообщникам, – обиженным тоном произнёс Александр. – Это уже слишком. Какой Он анархист? Он же Сам сказал: кесарю – кесарево, а Богу – Божье. Тем самым определённо признал государство и власть царя. Уж если вы анархист и атеист, то, по крайней мере, могли бы оставить Христа в покое. Просто обидно слушать.
– Зря обижаетесь. Кто велел Его схватить? Церковники. Кто осудил на смерть? Опять же священники и государственный чин. За что Его казнили? За то, что выступил в защиту бедняков против богатых, за то, что изгонял торговцев из храма. Верно? Верно. Он был наш человек.
– Ну уж нет! – твёрдо отрезал Александр. – Это всё демагогия. Господь ясно сказал: кесарю – кесарево.
– Нет, уважаемый, не совсем так. Это ж Он поневоле сказал. Ему задали вопрос с подвохом, чтобы Он проговорился. Динарий кесаря показали. Хотели обвинить в анархизме и казнить. Он вынужден был так сказать. Вы Его господином называете, а был Он из бедных. И никаким не Богом, а самым настоящим добрым и мудрым человеком. А будь Он Бог, покарал бы жестоко всех мучителей: и Римскую империю мог бы одним Своим пальцем порушить…
Внезапно впереди послышалась стрельба. Поезд остановился на разъезде. Мимо вагонов промчались всадники в казацкой форме, стреляя в воздух.
Громкий голос у входа в вагон:
– Громодяне, документики, будьте ласковы.
Вскоре к ним в купе заглянула широкая обветренная усатая физиономия:
– А ну, побачим, хто тут?
В руке наган, за спиной два молчаливых усача. Принимая документы Александра, проверяющий перехватил лютый взгляд Биенко и, словно невзначай, повернул в его сторону дуло нагана.
Сергей усердно совал ему свой паспорт, но проверяющий уставился на Биенко. Тот вытащил из корзины документ. Казак больше поглядывал на Биенко, чем в бумагу. Рука Ильи Яковлевича медленно опустилась в корзину…
– Да что вы, в самом деле! – раздражённо выпалил Сергей. – Есть у вас порядок в стране или нет? Я французский подданный, журналист. Это мирная семья, родственники.
– А як же, буде порядочек. Тильки вперёд батьки в пекло не лезь. Сдаётся мне, туточки не всё чисто. Коли ты француз поддатый, то и заткнись.
– Как вы смеете мне грубить! – вскочил Сергей, изображая возмущение. – Мне осточертела эта страна! У этого типа два раза в день припадки. Типичный псих, ненормальный. Тут вот и в бумаге из лечебницы сказано: шизофреник.
– Ну а сам-то ты что за хреник?
– Прошу не оскорблять! Я французский журналист! Освещаю события в России. – Сергей сунул ему в руку свой французский паспорт.
С уважением взглянув на заграничный документ, а затем на руки Сергея, проверяющий перевёл взгляд на Биенко. Тот, держа одну руку в корзине, вдруг резко захохотал, глядя на него безумными застывшими глазами. Краснолицый усач отшатнулся:
– Ну-ну! Не балуй… Хрен с тобой.
После его ухода Илья продолжал сидеть с корзиной на коленях, прикрыв глаза и настороженно прислушиваясь к топоту и говору в вагоне. Только когда поезд тронулся и стал набирать ход, Илья поставил корзинку себе под ноги.
Сергей наугад открыл Новый Завет: Евангелие от Иоанна. Стал читать вслух: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Всё, что существует, было сотворено через Него, и без Него ничего из того, что есть, не начало существовать. В Нём заключена жизнь, и эта жизнь – свет человечеству. Свет светит во тьме, и тьме его не погасить…»
Он читал громко – и неспроста. Из соседнего купе сквозь общий вагонный гвалт женский и мужской голоса с лающими интонациями матерились и в архангелов, и в херувимов, и в бога душу мать, и на причудливые лады. Интернационально звучали украинские и русские ругательства, среди которых «щоб ему очи через сраку повылазили» было самым деликатным. Можно было понять, что у них конфисковали какие-то вещи и теперь они выясняли, кто виноват и что делать.
Варвара Фёдоровна и Полина сидели с отрешёнными окаменелыми лицами. Александр, делая вид, что весьма заинтересовался высказыванием апостола Иоанна, громко заговорил:
– Мысли совершенно замечательные, но и не менее загадочные. Я с юных лет задумывался над ними. Божественное слово – что это такое? В Ветхом Завете приведены слова Творца: «Да будет свет!» Но разве от этих слов свет появится? Значит, сказано было как-то иначе… Как в слове может заключаться жизнь? И что считать светом для человечества?..
– Да-да, – нарочито горячо подхватил Сергей, – сплошные вопросы, и самое главное, отвечать на них можно по-разному.
Александр подхватил:
– Лучше всего сказано моим люби