– Ну конечно. А как насчет того, что больше всего это затронет именно меня?
Тьфу. Я раздосадована и испугана, а тут еще этот комплекс мученика у Хадсона. Только этого мне не хватало.
– Комплекс мученика? – рычит он. – Ты это серьезно? Только благодаря мне ты сейчас не закована в цепи и тебя не везут в темницу моих родителей, и ты утверждаешь, что комплекс мученика у меня? Ты что, шутишь?
Я вздыхаю.
– Ты не должен был это слышать.
– Последние известия, экстренный выпуск – я нахожусь в твоей голове. – Он начинает ходить туда-сюда перед книжными шкафами Джексона. – Я слышу все. Я знаю каждую твою ехидную мысль. Вижу каждый твой страх. Мне известно, что сейчас ты боишься. И что ты не хочешь мне доверять из-за того, что тебе говорят обо мне все остальные.
Но хотя бы на минуту послушай, что тебе говорю я. Просто подумай над этим. Я клянусь, я пытаюсь тебе помочь. Клянусь, что только это я и делаю, Грейс. Только это я и делал с тех пор, как вернулся к жизни – всячески старался помочь тебе.
Я хочу ему верить, правда, хочу. Так хочу, что это удивляет меня. Но мне страшно. Я уже совершала ошибки, доверяла людям, которым не следовало доверять. Пример тому – Лия.
– Я не такой, как Лия, – говорит он. – Я бы никогда не пошел на такое. Никогда не заставил бы тебя пережить то, что с тобой сделала она. То, что произошло с ней – это одна из тех моих ошибок, о которых я сожалею больше всего, и, если бы я мог взять свои слова обратно, я бы…
– Какие слова? – спрашиваю я, пораженная мукой и раскаянием, написанными на его лице. Прежде я не видела его таким и думала, что он на это неспособен.
– Я допустил ошибку, – говорит он. – Незадолго до моей смерти я, подтрунивая над ней, сказал, что она будет любить меня вечно. Я просто шутил, дурачился, но… – Он качает головой. – Мне не следует этого делать, потому что благодаря моей силе такие вещи сбываются. Я это знал, но на секунду забыл об осторожности, и случилось то, что случилось. – Он беспомощно разводит руками.
Я напрягаюсь. Потому что, возможно, Лия не была таким воплощением зла, каким я ее считала. Возможно, она была просто еще одной жертвой силы, вышедшей из-под контроля. С этим нелегко согласиться после всего, что произошло, и я помещаю эту мысль в свою папку под названием «Дерьмо, которое необязательно разгребать сейчас» и обещаю себе вернуться к ней, когда я не буду так занята.
– Я стараюсь исправить то, что могу, – продолжает он. – Я клянусь тебе, Грейс, мне совсем не хочется причинять тебе вред – как и кому-либо еще. Ты просто должна мне довериться. Если ты попытаешься убить этого зверя до Испытания, ты погибнешь. Если тебя не убьет он, то тебя прикончат во время Испытания, потому что на арене ты будешь как выжатый лимон.
Я чувствую его отчаяние, его возбуждение и, несмотря ни на что, верю ему. Более того, я осознаю, что верю ему уже давно.
– Это не так, – говорю я остальным. – У нас есть четыре необходимых магических предмета. Мы могли бы выдворить Хадсона из моей головы прямо сейчас. Тогда у нас было бы два дня для того, чтобы восстановить силы и натренироваться, чтобы у нас появился шанс остаться в живых. – Я киваю. – Это наилучший вариант.
– Только через мой труп, – отвечает Джексон, и в каждом его слове звучит лед.
Глава 93. Предательство – это нецензурное слово
– Наилучший вариант для кого? – вопрошает Флинт, зубы его сжаты, глаза горят. – Только не для нас.
– Я согласна с Флинтом, – говорит Иден. – Мы не можем этого сделать. Не можем выпустить Хадсона с его даром убеждения на волю. Этого нельзя допустить.
– Я понимаю, что вы боитесь… – начинаю я.
– Мы не боимся, – вступает в разговор Мэйси. – Мы просто руководствуемся здравым смыслом. Нам уже приходилось жить рядом с Хадсоном, пока Джексон и остальные члены Ордена не нашли способ его повергнуть. Мы не можем рисковать, выпуская его на волю. Нельзя ставить под удар жизни стольких людей только потому, что нам это удобно.
– А как насчет того, чтобы поставить под удар наши собственные жизни? – спрашиваю я. – Сражаться с Неубиваемым Зверем будет очень нелегко. Кто-то из нас может погибнуть…
– Дело того стоит, – тихо перебивает меня Зевьер, при этом и голос его, и глаза серьезны, как никогда.
– По-твоему, ради этого стоит умереть? – сухо говорю я. – Серьезно?
– Да ты хоть представляешь, скольких он убил? – отвечает Мекай. – Сколько человековолков и обращенных вампиров погибло из-за Хадсона? Потому что он считал, что прирожденные вампиры – это самый главный вид на планете! Он обладает слишком могучим даром убеждения, чтобы можно было выпустить его в мир просто так.
– Дело обстояло иначе, – говорит мне Хадсон, и в его голосе звучит волнение. – Я уже говорил тебе об этом, Грейс.
Перед моим внутренним взором встает воспоминание о той сцене с участием его отца.
– Почему все только и делают, что толкуют о твоем даре убеждения, но никто не говорит, что ты можешь разрушать материю силой мысли? Как насчет того воспоминания с твоим отцом? Не в обиду тебе будет сказано, но твоя способность разбивать вещи вдребезги всего лишь силой мысли кажется мне куда более пугающей, чем умение убеждать.
– Потому что об этом никто не знает. – Он вздыхает. – Никто, кроме моих родителей. Но мой отец считает, что я не могу пользоваться этим даром. Что его попытки раскрепостить этот дар, усилить его лишили меня способности применять его.
– Почему он так решил?
Его непроницаемые голубые глаза смотрят в мои, и в них вспыхивает искра.
– Потому что он исчерпал запас того, что я любил и чему он мог угрожать.
Он говорит это так просто, так бесстрастно, и потому это звучит еще ужаснее. Каждое его слово врезается в мой мозг, словно пуля, и я вжимаюсь в диван.
Затем, связав все воедино, я шепчу:
– Значит, он думает, что, когда у него перестало получаться заставлять тебя использовать эту способность, она просто медленно отмерла?
Хадсон кивает.
– Иначе почему он, по-твоему, в конце концов, позволил мне покинуть Двор Вампиров и поступить в Кэтмир? Я стал для него бесполезен.
У меня разрывается сердце из-за мальчика в том давнем воспоминании и из-за парня, который сейчас стоит передо мной. Но времени анализировать свои чувства нет. Мне надо убедить остальных, что дьявола, которого они боятся, не существует.
Я не пытаюсь ответить Мекаю, вместо этого я обращаюсь ко всем:
– А вы уверены, что знаете все? Я знаю, что у вас на уме, но вы когда-нибудь задумывались, почему он делал то, что делал? Не было ли у него для этого веской причины?
– Для убийств? – Джексон смотрит на меня, прищурив глаза. – Ты начинаешь верить той лжи, которой он кормит тебя. Грейс, ты же знаешь, что ему нельзя доверять.
– Нет, не знаю, – отвечаю я, качая головой.
– Что, если мы выпустим его на волю и окажется, что все это время он планировал снова начать свой кровавый крестовый поход? – спрашивает Гвен. – Как нам тогда жить?
– Ну да, ведь я все эти месяцы только и думал, как уничтожить мир. – Хадсон качает головой. – За кого они меня принимают? За Доктора Зло?
Я не обращаю на него внимания, поскольку понимаю, что у меня есть только пара минут для того, чтобы их убедить, иначе они пойдут дальше, хочу я того или нет. Я перевожу взгляд с одного из них на другого и пытаюсь объяснить.
– Сайрус пытался организовать армию из обращенных вампиров и других, чтобы начать еще одну войну. Хадсон всего лишь пытался предотвратить еще большую катастрофу. Нет, я не говорю, что согласна с его методами, но я верю ему, когда он говорит, что делал то, что должен был сделать. Он просто натравил одних союзников Сайруса на других.
Флинт смотрит на меня так, будто я переехала его грузовиком.
– Ты что, винишь моего брата в том, что Хадсон его убил? – Я еще никогда не видела, чтобы Флинт выходил из себя, и, когда он вытягивается во весь свой огромный рост, мне становится неуютно. Нет, он не угрожает мне, но он взбешен. – Он что, утверждает, будто моя семья была заодно с этим гребаным чудовищем, одержимым жаждой власти?
– Твой брат точно был с ним заодно, – отвечает Хадсон, но я игнорирую его. – У него был мерзкий характер, и его очень бесило, что он зажат в угол обыкновенными людьми.
– Я имела в виду не это, Флинт. – Я пытаюсь успокоить его. – Я просто хотела сказать, что, возможно, это еще не вся история и вам известно не все. Я верю ему. Разве это не считается?
– Ты не понимаешь, о чем говоришь, – бросает Джексон.
– Что-что? – Я устремляю на него тяжелый взгляд. – Что ты хочешь этим сказать?
– Хадсон нашептывает тебе все, что ему вздумается, пытаясь обмануть…
– Ты правда думаешь, что я так глупа? И не знаю, чего хочу?
– Я думаю, что ты человек…
– Но я не только человек. Во всяком случае, не больше, чем вы. Так почему мое мнение должно иметь меньший вес, чем ваше?
– Потому что, когда он убивал, тебя тут не было, – говорит Джексон.
Он раздражен, впрочем, так же раздражена и я сама. Но ему, похоже, все равно. Либо потому, что он не понимает, что обижает меня, либо потому, что ему нет дела до моих обид – меня не устраивает ни то, ни другое.
– Ты не видела того, что видели мы.
– Может, и так, но и вы не видели того, что видела я. Хадсон обитает в моей голове уже полторы недели, притом двадцать четыре на семь. Думаешь, я не знаю, каков он? Думаешь, я не могу распознать психопата?
– Если даже ты считаешь, что он ни в чем не виноват, это неважно, – говорит Флинт. – Риск слишком велик, и мы не можем на него пойти. Не можем позволить ему вернуться, не лишив его силы. Кто знает, что он сделает с ней?
– Значит, по-твоему, мы имеем право взять на себя роль судьи и присяжных? – спрашиваю я. – А я считаю, что он заслуживает того, чтобы мы дали ему шанс.