Фарли было недостаточно того, что Тьюринг показал себя никчемным сотрудником. И даже директива о недопущении гомофилов к службе в секретных ведомствах не убеждала его. Правда, теперь большинство коллег встали на сторону Пиппарда, но с оговоркой, что случай Алана Тьюринга все же особый. На память приходили разные романтические истории времен Блетчли-парка. Пока Пиппард наконец окончательно не вышел из себя:
– Или вы хотите, чтобы он к чертям развалил нашу контору?
Последнее их как будто убедило. Пиппарду, который никогда не брал на себя столь щекотливых заданий, поручили переговорить с Тьюрингом, но он настоял, чтобы это сделал Оскар Фарли. Бог знает, что тот ему наговорил, но действия это не возымело. Алан Тьюринг продолжал гоняться за мальчиками по всей Европе. Почему – во имя всего святого – они не запретили ему поездки за границу и не установили слежку за его бывшими любовниками? Они не сделали ничего, чтобы остановить его, а теперь еще удивляются тому, что случилось.
Кто такой, к примеру, этот чертов полицейский? Каким образом он вообще здесь оказался? Пиппард звонил в участок; там сказали, что парень получил кратковременный отпуск для прощания с умирающей тетей из Натсфорда. И вот он оказался в Кембридже. Неужели тетя выздоровела? С другой стороны, помощник инспектора из такой дыры, как Уилмслоу, чем он может быть опасен? Хотя… никогда не знаешь, с какой стороны ожидать удара. Пиппард уже говорил с Робертом Сомерсетом из Челтенхэма. Сомерсет встречался с этим Кореллом, и тот произвел на него странное впечатление – «скользкий какой-то, как будто что-то недоговаривает».
– Я припугну его, – пообещал Пиппард. – Пусть знает, что ступил на опасную дорожку.
Так он и поступит. Покажет этому выскочке, кто в доме хозяин, а заодно выяснит, что у того на уме. В конце концов, это интересно… Каким образом этот полицейский вообще на него вышел и откуда узнал, что Пиппард работал с Тьюрингом?.. Пиппард занервничал. До прихода парня оставалось двадцать минут. Можно было заняться письмом одной молодой особе с роскошными грудями, Пиппард познакомился с ней на конференции в Эрлингтоне. Он набросал несколько строк – и тут раздался звонок.
Леонарду Кореллу не приглянулись ни квартира, ни ее хозяин. Он на дух не переносил такой безличной, неуютной обстановки. Карандаши на столе из красного дерева были разложены ровными рядами. Мебель – бесстильная, как в какой-нибудь заштатной конторе, – стояла строго симметрично. Даже в положении окурков в пепельнице как будто прослеживался некий порядок. На противоположной от двери стене висело полотно с охотничьей сценой. Вполне ординарный сюжет: лес, загнанная лисица… Возможно, картина смотрелась бы лучше, будь она поменьше. Но, будучи верных два метра в длину, выглядела гротескно.
– Приятно принимать гостя из самого Уилмслоу. – Пиппард неожиданно расплылся в улыбке.
– Уилмслоу далеко не край света, – улыбнулся в ответ Леонард.
– Милый городок, не правда ли?
– Славен своими парикмахерскими салонами и пабами, – Корелл кивнул.
– Что ж, это разумно, – рассудил Пиппард. – Есть где напиться и привести себя в порядок после этого.
Незаметным движением он убрал с дивана незаконченное любовное послание. Ученый как будто совсем успокоился. Раздражительности, которая бросилась в глаза Кореллу в дверях, как не бывало. Но гость держался настороже. Пиппард производил впечатление человека, ничего не оставлявшего на волю случая. Осторожно, словно не будучи уверен, что это дозволено, Корелл присел на серо-коричневый деревянный стул. Пиппард вышел приготовить чай.
– Полагаю, вас прислало начальство? – спросил он, возвращаясь с подносом.
Корелл снова кивнул.
– Могу я спросить зачем?
– Мы хотим знать как можно больше.
– Разве дело не закрыто?
– Да… конечно… тем не менее осталось много неясностей.
– Не будете ли вы столь любезны пояснить? Я, видите ли, плохо знаком с работой полиции.
Удар был нанесен мягко, но с верным расчетом. Корелл сам не заметил, как инициатива в разговоре перешла в руки противника. Безупречная вежливость Пиппарда лишь подчеркивала и усугубляла его победу. Леонард уже не мог смотреть ему в глаза. Заговорив, он услышал, как пусто прозвучали его слова:
– Чтобы разобраться в причинах смерти Тьюринга, нужно больше знать о его жизни.
– Но почему вы явились ко мне?
– Нас интересуют все, кто с ним общался.
– Полагаете, я из их числа?
– Разве вы не работали с ним во время войны?
– Откуда у вас такие сведения?
Корелл почувствовал непреодолимое желание уйти.
– Это наша работа, – ответил он.
– Простите, не понял…
Леонард повторил еще раз. Это было невыносимо. Между тем Пиппард все наседал.
– Надо же! – воскликнул он. – Выходит, вам известно больше, чем мне… Может, скажете, над чем это мы с ним работали?
– Ну… выполняли секретные правительственные задания…
– Что за задания?
– Из области криптологии. Вы взламывали коды нацистских шифровок при помощи машины, которую изобрел Тьюринг.
Произнеся это, он почувствовал что-то вроде облегчения и посмотрел на свои руки. Подняв глаза на собеседника, встретил все тот же непроницаемо-торжествующий взгляд. Кое-что, правда, изменилось: теперь поза Пиппарда выражала напряжение. Глаза выражали ту степень сосредоточенности, какая возникает при виде большой опасности.
Что, черт возьми, происходит? Пиппард не верил своим глазам. Только что обыкновенный полицейский из самого что ни на есть заштатного участка открыл ему одну из наиболее охраняемых государственных тайн. При этом парень и не думал кичиться своей осведомленностью. Он смущался, и его искренность пугала профессора больше всего. Похоже, этот Корелл о многом умалчивал. Не исключено, что был осведомлен о работе в Блетчли, а может, даже знал о «Веноне»…
Неловкость гостя лишь добавляла нервозности. За ней мог таиться некий скрытый умысел. На мгновение Джулиус Пиппард почувствовал себя загнанным в ловушку зверем. А как же смертельно больная тетя? Этот тип даже не вспомнил о ней…
Леонард Корелл не догадывался о подозрениях собеседника. Но почувствовал его волнение, и это как будто придало ему уверенности. Если до сих пор его словоохотливость была чем-то вроде барахтания утопающего, теперь инициатива в разговоре перешла в его руки. Кроме того, Корелл был рад, что не затронул скользкую тему, которую развивал инспектор Росс в участке.
– Я вижу, вы разволновались, – осторожно начал он. – Поверьте, у вас нет для этого ни малейших оснований. Я прекрасно осознаю секретность интересующей меня темы и не намерен посвящать в нее тех, кто до сих пор не был посвящен. Но вы должны меня понять… или нет… Даже если я не вправе требовать от вас понимания… было бы профессиональной ошибкой с моей стороны не поговорить с вами о Тьюринге, поскольку ваша совместная работа тоже может иметь отношение к его смерти. Насколько я понимаю, он был исключительно ценный специалист…
– Вы ступили на скользкую дорожку, молодой человек, – перебил Корелла Пиппард. – Вот и все, что я могу вам сказать.
– Возможно. Но дело в том, что сегодня утром я сидел в архивном зале Королевского колледжа и читал его сочинения, и вот…
– Вот как? – удивился Пиппард.
– …мне запала в память одна его мысль, – продолжал Леонард. – О том, что социально и политически благонадежные люди крайне редко открывают в науке что-то новое.
– Что вы этим хотите сказать?
– Алан Тьюринг написал это в связи с рассуждениями о том, какие именно машины могут имитировать мыслительный процесс. Он полагал, что важнейшей предпосылкой творчества является выход за рамки, возможно, в форме ошибки или оплошности… Тот, кто всегда рассуждает последовательно и правильно, не придет ни к чему новому. Тот, кто идет проторенными путями, не обладает интеллектом в строгом смысле этого слова. Или тот, кто следует заведомо просчитанным алгоритмам, если мы говорим о машинах. Поэтому Тьюринг и закладывал в свои программы генератор случайных чисел. Они не были логическими на сто процентов, иногда очередное действие определял случай – своего рода механический аналог свободной воли. Даже если последнее сравнение чересчур смелое… Тьюринг изначально предусматривал в машинах источник иррациональности.
– Не понимаю, куда вы клоните, – отозвался Пиппард.
– Я только хочу сказать, что наш мозг – своего рода русская рулетка. Мы то и дело совершаем глупости. Но именно они – предпосылка к тому, чтобы мы шли дальше.
– Давайте ближе к делу!
– А дело в том, что я ни в коей мере не намекаю на то, что ваша боязнь оступиться или совершить ошибку парализует свободную волю, – продолжал Корелл. – Я просто хочу напомнить, что Алан Тьюринг был не совсем обычным человеком, точнее, находился за рамками общепринятых норм. Вы согласны? Сам способ его мышления отличался от обычного. Тем самым он рисковал – и, как следствие, совершал ошибки. Играл в русскую рулетку – и доигрался…
– Все еще не понимаю, на что вы намекаете.
– Ни на что. Кроме того, что нам очень важно как можно больше знать о его жизни. Случалось ли в ней нечто из ряда вон выходящее? Не совершал ли Алан Тьюринг каких-либо неожиданных и рискованных поступков? Или, может, их совершал кто-то другой и это стало причиной принятого им рокового решения? В одном из своих писем он писал…
– Писем? – перебил собеседника пораженный Пиппард.
– Ну… скорее это набросок письма, – поправился Леонард.
На какое-то время он снова смутился и потерял уверенность. Ну зачем ему понадобилось впутывать сюда еще и это письмо?
– И этот набросок при вас?
– Нет, конечно…
– Где же он?
– В участке.
– Вы встречались с Фарли и Сомерсетом, если я правильно понимаю?
– Да… – Вопрос застал Корелла врасплох. – А откуда вам это известно?
– Я тоже неплохо информирован, как видите.