Паша был очень доволен собой, своим предложением и Катиным молчанием.
– Очень выгодно для вас получается, – добавил, надевая фуражку.
Прикрывая дверь, от избытка, видно, чувств, пошептал еще в щель:
– Ты думай, думай, ты мне нравишься! Прям вот, сам не знаю… – Паша цапнул себя за грудь, – я и подарки, я на все готов! Ха-га! – Он кивнул доверчиво головой и опять ощерился. Глазки от восторга совсем исчезли на лице.
Если бы не его комичный вид, Катя оскорбилась или испугалась бы и, наверное, ушла, но он был так жалок, а его предложение такое нелепое, что Катя посчитала все это несерьезным. Она закрыла дверь, постояла удивленная, потом улыбнулась решительно, сняла куртку и пошла в кухню. Вымыла руки, приложила их, мокрые, к все еще горящему лицу.
Квартира была на седьмом этаже, вершины тополей приходились на уровень окна, дальше были видны крыши домов. Высокая современная башня этажей в двадцать пять торчала среди них. Раздался звонок в дверь. Это был Максим, запыхавшийся почему-то:
– Катя, дайте скорее какое-нибудь полотенце!
– Что? – не поняла Катя.
– Паша выходил, поскользнулся и так язык прикусил, что в рот не помещается… Я хотел узнать, как вы, иду, а он сидит у подъезда, рот вот так открыл. – Максим сам был бледный. – Дайте полотенце, я его в травмпункт повезу!
Катя кинулась в кухню, полотенца нигде не видно было:
– А зачем полотенце? – вернулась.
– Он вот так сидит, – Максим опять разинул рот и закатил глаза, – и тут кровь!
– Приведите его сюда!
– Зачем? – не понял Максим.
– Я перевяжу, я санитаркой работала.
Максим ушел. Катя открыла сумку, покопалась и достала бинт. Паша умудрился удариться подбородком, на нем и на ладонях было сильно содрано, рот не закрывался. Паша был бледен и испуган. Катя помяла подбородок, повернула ртом к окну. Язык страшно распух. Катя поморщилась, задумалась на секунду, посмотрела на Максима:
– Я могу… Хотите, я вам рот подвяжу? – спросила у Паши, разрывая упаковку бинта.
– Ы-ы-ы, – гневно выдохнул Паша, прикрыл рукой свою челюсть и, отстраняясь от Катиной руки, стал вставать.
– Вам в травмпункт надо… Его обязательно надо проверить, Максим!
Макс пытался поддерживать Пашу сзади и сбоку. В коридоре было тесно, Паша шел осторожно, задрав голову вверх и высоко поднимая ноги. Они вышли на лестницу.
– Ты устроилась? – спросил Максим от дверей лифта. Как раз с того места, откуда Паша уверял, что все у них с Катей будет хорошо.
Не все человек может знать! Лифт удалялся неторопливо и увозил от Кати любвеобильного Пашу. На перевязку.
Набрала Настю, чтобы рассказать ей и посоветоваться, но телефон опять был отключен. Она выбрала комнату с балконом. Переоделась в легкое домашнее платьице и стала убираться. Сон прошел, квартира была хорошая, с высокими потолками и красивым старым паркетом. У Кати от привычной работы сделалось легко на душе, казалось, что убирается у себя дома, как всегда торопится к приходу матери. Чтобы полы успели высохнуть. Она заводила швабру под кровать и улыбалась нечаянно, вспоминала Андрюшку, здорового и веселого еще отца, Федора… Она любила своего старшего брата, ей казалось, что Федор сейчас придет и поможет ей домыть пол. Он всегда помогал.
– Вы новая квартирантка? – раздался над головой чуть дребезжащий со сна голос.
Катя обернулась, в дверях стоял сосед. В спортивных брюках, с голым худым торсом, с прыщами на груди и босой. Катя одернула платье, оставила тряпку и встала с мокрыми, красными руками, волосы, упавшие на лоб, откинула чистой частью ладони.
– Да, – улыбнулась.
– Я – Элекс. Можно просто – Эл.
– Меня Катя зовут, очень приятно.
Алексей качнул головой, это могло означать все, что угодно, возможно, то, что она у него сама качнулась, и пошел в кухню. Загремел посудой.
– Вы завтракали? – спросил громко.
– Нет, – честно ответила Катя, из-за бессонной ночи и волнений она здорово проголодалась.
– Могу сделать яичницу? Больше ничего нет! – Катя услышала, как на плиту шмякнулась сковородка.
– Хорошо…
Вскоре из кухни зашкворчало и запахло. Яичница была с гренками. Алексей положил в тарелки, подумал о чем-то и пошел в свою комнату. Вернулся в футболке.
– На мели сейчас… – Алексей кивнул на скромную еду и взялся за приборы.
У него была темная, бритая налысо и отросшая, голова, такая же темная, ровная и густая небритость охватывала подбородок и щеки. Черные брови, темно-карие глаза, крупный нос, крупные губы… Катя невольно им любовалась. Если бы не худоба да нарочитая небрежность в словах и движениях, он бы сошел за очень стильного парня.
– Я схожу потом за продуктами, магазин далеко? – спросила Катя.
– Возле метро. Он дорогой, я, когда деньги бывают, езжу в «Пятерочку». Ты одна или с чуваком?
Катя не поняла. Посмотрела на Алексея удивленно и весело.
– Жить одна будешь?
– С сестрой. Мы неделю назад приехали. Вкусная яичница.
– Откуда?
– Из Белореченска, это Иркутская область.
– Работать? – Алексей, продолжая изображать небрежность, не справился с ролью и уронил хлеб. Он быстро глянул на Катю и полез под стол.
Катя ему понравилась. Когда она мыла пол и повернулась. Вот тот взгляд с растрепанными волосами, она низко сидела на корточках, голые коленки смешно торчали… Он как будто увидел близкого человека, которого очень давно не видел и соскучился. И сейчас он чувствовал себя неловко, ему самым глупейшим образом хотелось вести себя с ней, как с тем близким, почти родным человеком, а временами даже хотелось прижаться к ней. Просто так… Алексей стискивал зубы от этих своих очень странных мыслей и украдкой вглядывался в Катю. Ему хотелось лучше ее рассмотреть, но он не смел и «небрежно» смотрел в сторону.
– У меня полно таких знакомых, в Москве с работой нормально.
– А ты где работаешь?
– В цирке.
– Да-а?! – удивилась Катя и посмотрела недоверчиво и не без восхищения.
– Я не на арене, за животными ухаживаю… – он наморщил лоб, будто размышлял, говорить ли дальше, – разные профессии хочу попробовать. А вообще мне люди надоели…
– Люди? – не поняла Катя.
– Ну… – Алексей нагнулся и стал чесать ногу, уже жалея остро, что брякнул глупость.
– Ты не учишься? – все так же участливо интересовалась Катя.
– Во втором меде учился, бросил после первого курса…
– Да-а?! Жалко! Я тоже готовилась в медицинский. А почему бросил?
– Да как-то подумал – жизнь не такая длинная и тратить семь лет на учебу. Мне бы года два-три хватило, нужное из институтской программы взял бы, остальное – практика. Я работал санитаром… – он хотел добавить – три недели, но не стал.
– Я тоже санитаркой работала!
– А в прошлом году на журфак МГУ поступил и тоже бросил…
Катя с удивлением его слушала и рассматривала.
– У меня отец журналист известный. Степанов… – Алексей посмотрел на Катю, знает ли. Катя не знала. – Мне вообще журналистика нравится, только у нас сейчас трудно… Отец говорит, даже при коммунистах намного свободнее было.
– А сейчас… нигде не учишься?
– Отец обещал стажировку оплатить в Лондоне. Я экзамены сдал, вот жду, если вызовут, поеду на три месяца… А вообще проектов много. Замутил интернет-журнал один… «Добро и зло» называется, название пока рабочее, туповатое, понятно, хочу писать о хороших делах, о помощи людям, о благотворительности, или просто кто-то что-то сделал хорошее – такого же много. Как тебе идея?
– Не знаю… А посмотреть уже можно?
– Нет, пока материал изучаю, скоро буду редакцию набирать. Денег нет – сейчас это не проблема, многие бесплатно готовы работать. Было бы дело стоящее. Мы на факультете пытались в интернете выпускать «Честную газету», зарегистрировались, макет, рубрикатор… много чего сделали, над первым номером начали работать, нас в деканат вызвали! Пригрозили исключением. Представь, за одно название хотели исключить! Если бы мы зарегистрировали «Нечестную газету», ничего бы не было! Они реально испугались! – Алексей рассмеялся. – Я и еще два чувака, мы сами написали заявления.
Катя слушала внимательно, за его словами были хорошие стремления, она их чувствовала и почему-то верила им.
– Бухаешь? – спросил Алексей.
– Я? Нет, – удивилась Катя, она еле удержалась, чтобы не рассмеяться.
– Я тоже. Завязал. Раньше бухал по-черному…
Катя с веселым недоверием на него смотрела, она видела лица тех, кто бухает по-черному. Подобрала хлебом остатки яичницы. Она не наелась.
– Мне как восемнадцать исполнилось, я от предков ушел… один стал жить.
– Почему?
– Батя у меня крутой, я тебе говорил. Он бизнесом сейчас занимается, ну и вообще… возле него свободы немного.
– Чего немного? – переспросила Катя.
– Да-а… – Он махнул рукой. – Еще будешь? Показал на свою тарелку. Я мало ем, – перегрузил яичницу в тарелку к Кате.
– Спасибо, а Алекс – это Алексей?
– Ну, – небрежно нахмурился Алексей, – мне не нравится… Ты чай будешь?
– Давай. А можно я тебя просто Леша буду звать? Леша тебе тоже не нравится?
– Ну… так, – Алексей поставил чайник. – Мне, в общем-то, без разницы, если тебе не в лом, зови Алекс. Меня все так зовут. – Алексей был серьезен. – У меня отец тоже Алексей Степанов…
Алексей оделся и, попрощавшись, ушел по делам, Катя вымыла квартиру, выгребла из-под Лешиного письменного стола и кровати кучу всякого разного в клубках пыли и села звонить домой.
Дома все было без изменений, она рассказала матери про работу, квартиру, про большие чаевые не стала ничего говорить. Она пока не понимала, за что их платят.
– Что с Федором? Ты ездила? – спросила в конце.
– Ездила. Переведут его, видно… – Мать замолчала, не досказав фразы.
Катя тоже молчала, она никогда не вмешивалась в отношения матери и Федора, да и чем она могла помочь.
– Мамин дом хочу продать. Если успею, как раз хватит…
– А бабушка?
– К нам заберу, в твоей комнате будет жить… Ты там с отцовым диагнозом походи по больницам, может, найдешь, где не очень дорого? Тебе за деньги спасибо, на них хирурга вызывала из Иркутска. Я отца на рентген возила, и анализы сдали… хирург говорит, если операцию делать, то надо торопиться, там костенеет у него что-то. А может, уже и поздно, говорит.