– Да. Очень. – Катя остановилась у освещенной афиши к спектаклю «Река Потудань». – Так грустно! Такая любовь удивительная! Мне плакать хочется…
– Но и светло все-таки… Как будто любовь в чистом виде, будто ее можно в стакан налить или дышать ею, как воздухом. – Алексей внимательно на нее смотрел.
– Светло? Да, – машинально согласилась Катя, думая о чем-то, – вопреки всем обстоятельствам, любовь. Отца жалко, он так ждал сына, такое одиночество… – Катя отвернулась.
– Ты и там плакала… смотрела, а слезы текли, ты их даже не вытирала!
– Да? – Катя быстро глянула на Алексея, – Ну да, я такая! Мне всех жалко.
– У тебя и сейчас следы от слез под глазами, и вот тут…
Катя дурашливо поморщилась и достала платок.
– Все? – поглядела на Алексея.
– Вот тут еще, – показал Алексей на едва заметные линии разводов на скулах. Ему хотелось дотронуться до ее лица, ему давно очень хотелось погладить ее веснушки под глазами, но он не решился.
– Я последний раз в театре была четыре года назад. В Иркутском драматическом. – Катя спрятала платок в сумочку.
– Ну да… мне вообще трудно представить, как это жить в городе, где нет театра.
– Сам театр очень интересный. Актеры билеты проверяют, и этот чай в алюминиевых кружках, картошка в мундире, надо было попробовать. Я дикая, да?
– А ты читала эту вещь раньше?
– Ты уже спрашивал, – засмеялась Катя.
– Да? – удивился Алексей.
– Конечно, читала! Отец очень любит Платонова, он почти все собрал, что выходило. А библиотека у нас в Белореченске о-о-очень хорошая. Я там работала!
– Ты тоже все время говоришь про отца… ты что, папенькина дочка? – Алексей невольно хихикнул по поводу собственной шутки.
– Да, – просто ответила Катя и весело посмотрела на Алексея, – а Федор – маменькин сынок. А когда Андрюшка родился, мы уже были большие – он у нас общий.
– Кто это – Федор?
– Старший брат…
– А-а-а… А я один в семье.
Дошли до Таганской площади. Алексей косил глаза, наблюдал за Катей, она шла тихая, думала о чем-то, иногда поднимала голову и улыбалась Алексею. В полумраке улицы лицо ее было таинственное и красивое взрослой, женской красотой.
– О чем думаешь? – спросил Алексей.
Катя махнула рукой, плечиком дернула:
– Дома полно всяких дел… там, в Белореченске.
Они обошли лужу с двух сторон, Алексей потянулся взять Катю под руку, но не осмелился и сказал, улыбаясь:
– На тебя все смотрят…
– Да? – удивилась, Катя и посмотрела вокруг.
– Да нет, – улыбался Алексей, – в театре один дядька весь спектакль глаз с тебя не сводил. Вроде на сцену смотрит, а глаза косит! И в антракте многие смотрели. Ты не заметила?
– Нет…
– И даже, когда ты идешь… – Алексей остановился, взял Катю за локти, стал внимательно, даже строго ее рассматривать, как будто для какого-то дела.
– А на тебя разве не смотрят? – Катя спокойно ему улыбалась.
– На тебя по-другому. Внимательно. Словно хотят потрогать.
Насти дома не было.
– А где она работает? – спросил Алексей, снимая куртку.
– Я не знаю, она не говорит.
– На нашем рынке она, сметаной торгует. Прямо красная стала, когда меня увидела. – Алексей наливал воды в чайник.
– Да? – Катя села за стол, – а азербайджанец, с которым она приходила, он худой и выше Насти? Узколицый такой.
– Худой, да, как я, примерно.
– У тебя плечи широкие, а он такой весь узкий, женственный.
– Похоже. Его Мурад зовут. Ты точно есть не хочешь?
– Откуда ты знаешь? – удивилась Катя.
– Он сам представился. Такой, на понтах весь.
Катя молча о чем-то думала.
– Тебе не нравится? – Алексей нарезал сыр.
– Что не нравится?
– Ну, что сестра на рынке торгует.
Катя посмотрела на Алексея, носик сморщила:
– Я тоже на рынке торговала!
– Ты?!! – удивился Алексей.
– Да, копченой рыбой. Лещи! Омули! Мы с мамой в Иркутске продавали.
Чайник кипел на плите, Алексей, застыв, смотрел на Катю, с удивлением дернул головой и выключил газ.
– Это тебе не нравится, когда торгуют на рынке?
– Не знаю, я ничего такого не подумал. – Алексей заваривал чайничек. – Просто странно, ты совсем не похожа… ну-у… – Алексей смотрел на Катю и искал слова, – не похоже, что ты из какой-то такой семьи… Я не знаю, конечно… – Он засмущался и быстро добавил: – Вы что, очень бедно жили?
– Не знаю. У нас там все так живут…
– Ну да, я понимаю. – Алексей замолчал, осторожно посмотрел на Катю, потом улыбнулся. – Ты литературу лучше меня в сто раз знаешь, музыку классическую слушаешь и вдруг какой-то рынок! Я тоже, кстати, мог бы торговать на рынке. Я барменом работал! А однажды чуть сетку морковки не стащил в «Пятерочке», уже засунул ее в рюкзак, такой голодный был! – Алексей засмеялся и затряс головой. – А почему вы сами не ели эту рыбу, если голодали?
– Мы никогда не голодали, у нас же свое хозяйство. Куры, кролики, два огорода. Когда дед был жив, овец держали.
Алексей стоял с горячим чайником в руках.
– Совсем ничего не понимаю, у тебя отец математик в школе, всего Платонова собрал и овец держит?
– Нет, это дед занимался. В таком маленьком городке трудно иначе.
– Ну… – Алексей пожал плечами. – Тогда зачем же торговали этой рыбой?
Катя мешала ложечкой в стакане. Подняла глаза на Алексея:
– Деньги нужны были… – помолчала и добавила, – это только последние год-полтора, у меня брат в тюрьме сидит. За наркотики.
– И ему нужны деньги, – продолжил Алексей и понимающе кивнул головой. – Я, кстати, курил и тоже чуть не спалился. Не курю больше. Он курит или на игле? – Алексею хотелось показать, что он знает эту тему и понимает ее брата.
– Не знаю, думаю, курит, – Катя подняла тревожные глаза на Алексея, – он теперь и картежник еще… Не понятно, как они там играют и наркотики курят? Я бывала у него – там сплошные решетки!
– Да охрана им и носит… Это там свободно! Были бы деньги! – Алексей смотрел на Катю с жалостью и тревожно. – И вы ему эти деньги посылаете?
– Да, мама… она не отступится. Не знаю, что с ней будет, если не сможет ему помогать. Как слепая. И с отцом из-за Федьки все вышло. – Катя замолчала, вспоминая. – Когда Федора арестовали во второй раз, отец с матерью всю ночь разговаривали в кухне, отец так переживал… а утром пошел помочь соседям, и ему бревно сорвалось на спину, ему кричали, а он не слышал.
Алексей смотрел хмуро. Чай отпил.
– А Настя твоя, она тоже… у них тоже большая семья?
– Нет, она с бабушкой живет, у нее мама есть.
– А чего же она в Москву поехала?
– Работы нет… – Катя неопределенно пожала плечами, подняла на Алексея спокойные грустные глаза. – Это не так все просто. У нас, ведь, и правда, жизнь тяжелее. Нет работы и все! Что ты сделаешь? – Она замолчала, потом спросила. – А ты чего с Настей цепляешься? Может, она тебе нравится?
– Да ладно! Она мне вообще не нравится. Честно!
– Не-ет, она красивая! Не можешь же ты этого не видеть? Неужели не нравится?
– Да при чем тут ее лицо?! Она сама мне не нравится. А она тебе, правда, сестра?
– Да, троюродная. Наши бабушки родные сестры.
– Мне кажется, она тебя не любит!
– Да? – удивилась Катя.
– Не знаю, завидует и…
– Мне? – еще больше удивилась Катя. – Ты что, Алекс?!
– Ты красивая, ты же красивее ее!
– Ну, перестань, это вообще неправда…
– Ты красивее, ты умная, а она никому не нужна, кроме этих с рынка. Она грубая внутри!
– Перестань, откуда ты все это взял?! Ты ее не знаешь!
– Вот увидишь! Она с азербайджанцем когда приходила, поддатая была. – Алексей задумался. – Хвасталась ему тобой… и плела всякое. Окей, – остановил сам себя Алексей, – не буду, но не хотел бы я такого брата.
Алексей допил чай, поставил чашку, глянул на часы:
– Ладно, мне домой пора, предкам обещал, они возвращаются сегодня.
Он оделся, в дверях уже хотел обнять и просто поцеловать ее в щеку, как он делал это с любыми другими знакомыми девчонками, и даже мысленно готовился к этому, но не осмелился. Погладил ее по плечу.
– Мне из Лондона приглашение на стажировку пришло. На три месяца уеду! Ты будешь скучать?
– Буду, – кивнула Катя.
– А учиться не хочешь? – спросил, думая про себя, что можно было бы придумать какие-нибудь курсы и поехать вместе.
– Учиться? – удивилась Катя. – Хочу, конечно, но мне работать надо.
10
Утром явился хозяин квартиры. Открыл дверь своим ключом, тихо прошел по коридору, осмотрел кухню, ванную, прислушался к пустой комнате Алексея, остановился возле комнаты девчонок.
Осторожно приоткрыл дверь к Кате. Она спала крепко, лежала спиной к двери под тонким одеялом, только пятки торчали. Паша, отступил в коридор, постоял, возбужденно прислушиваясь к Катиному дыханию. Попробовал, закрыта ли входная дверь, задвинул ее на задвижку. Пошел на кухню, выпил воды, замер в нерешительности, лицом к стене, не решаясь выйти из кухни, вздрогнул от звука поехавшего лифта. Сел на стул, на часы посмотрел нервно и снова встал. Было семь утра. Паша сосредоточенно погрыз ноготь, видно было, что он крепко трусит. Неожиданно сжал кулаки перед собой, потряс ими, придавая себе смелости, и пошел в спальню. По дороге снял куртку, пиджак, бросил на вешалку, цапнул себя по голове – он был в клетчатой фуражке, сдернул ее и не с первого раза попал на крючок. Осторожно открыл дверь.
Стараясь не дышать, обошел кровать, наклонился, не зная, как лучше приступить, встал коленом на край и взял Катю за плечи. Катя спокойно открыла глаза и увидела Пашу. Взгляд ее стал осмысленнее, она потянула на себя одеяло.
– Доброе утро, – просипел Паша, переступая другим коленом через Катю и сдергивая с нее одеяло, – это я… не бойся… – лицо его наливалось кровью.
– Что вы? – Катя попыталась выбраться, но Паша всей массой сидел на ее бедрах.
– Пустите меня! – твердо попросила Катя. – Пустите, я хочу вам сказать… – она уперлась ему рукой в грудь у подбородка.