Позвонила домой, трубку взял отец, говорил простуженным голосом, бодрился, что у них все нормально, в конце неожиданно спросил, все ли у нее в порядке? И почему она так долго не звонила? Катя вопроса «не услышала»:
– Как погода? Снега много? – Она пыталась быть веселой.
– Пушкинская. Мороз и солнце у нас. Минус двадцать.
– Дрова привезли?
– Неделю назад привезли, у тебя что с голосом, Катя?
Весь этот вечер Катя тихо проплакала. Единственной ее живой мыслью было вернуться. Собраться быстро и уехать домой. И там как-нибудь… Мысли обрывались, беззвучно текли слезы. Ей казалось, что ей нет места нигде.
На другой день утром в тяжелой пустоте квартиры раздался решительный звонок дверь. Катя вздрогнула, подошла, постояла у двери, будто соображала, открыть – не открыть. В глазке был какой-то знакомый человек, она не очень понимала:
– Вы кто? – спросила через дверь.
– Я – Андрей, Катя, Каменев Андрей! – человек говорил громко и уверенно.
Катя, не очень соображая, что делает, открыла. За порогом стоял человек из какого-то очень далекого прошлого. Лицо красно-коричневое от свежего загара, в модной черной куртке, темно-синем костюме и светлой рубашке без галстука. Голову виновато опустил на грудь, в руках длинная темно-красная роза.
– Узнал, что заболели, решил навестить. Пустите? – Он смотрел чуть дурашливо, но и пристально, вспоминал ее, видимо.
Катя от неожиданности отступила от двери. Поправила, проверяя, волосы. Андрей вошел, протянул розу, огляделся в полутемной прихожей. Он вел себя так, будто стеснялся смотреть на Катю, а может, с мыслями собирался, вдруг повернулся решительно и встал прямо перед ней. Он был выше и глядел чуть сверху:
– Слушайте, Катя, вы должны забыть то нескладное утро у ресторана. Это была… – он положил руку на грудь, – провокация. Да! Я не специально, так вышло. – Он говорил своим приятным сипловатым и уверенным баском, по-прежнему внимательно вглядываясь в ее лицо. – Я уже на дне рождения понял, что вы необычная. Просто не поверилось тогда. Свинство, конечно. Вы меня простите?!
С его приходом в квартире что-то поменялось. Катя спокойно на него смотрела. Она не очень слушала, но от него, даже от этой его вины, шла такая мужская уверенность и такое честное жизнелюбие, что она не отрывала от него глаз. Ей захотелось, чтобы он как что-то очень животворное побыл здесь.
– Опять вы так смотрите! Меня на море все время этот ваш взгляд преследовал, а я не люблю, когда чего-то не понимаю! Чаю дадите? Нет, сначала скажите, что простили! – Андрей взял ее за локоть. – Я пришел как друг, я могу быть вашим другом? – Он заглянул ей в глаза: – Может, конечно, я все придумал… Что-то я много говорю? Что с чаем?
– У меня нет чая, я не выходила из дома. – Катя не улыбалась, как она всегда это делала, но была спокойна.
Она ничего не слышала и не запомнила из того, что он сказал. Это был первый человек за всю ее болезнь, который не вызывал ничего плохого, никаких тяжелых чувств и воспоминаний.
– Чая нет – очень хорошо! Что еще нужно?
Катя пожала плечами и, вспоминая, растерянно повернула голову в сторону кухни.
– Я сам посмотрю? Окей? – Он решительно направился по коридорчику.
Катя шла следом. Андрей открыл дверцу, в пустом холодильнике стояла одинокая темная бутылка «Саперави» и засохшие остатки хачапури.
– Понял, – он достал телефон, – Саша, организуй завтрак… плотный, да, на двоих… Пива не хотите? Может, минеральная вода? – посмотрел на Катю. Та покачала головой. – Давай, безалкогольный, да. Квартира семьдесят один, седьмой этаж.
– Это мой водитель, – пояснил Андрей и опять пригляделся к Кате. – Вы сильно изменились. Бледная и похудели… У вас простуда?
Катя стояла в дверях кухни. Молча пожала плечом.
– Можно я переоденусь? – спросила.
– Конечно, простите, я как снег на голову…
Катя ушла в спальню, посмотрелась в зеркало. Поправила пряди, выбившиеся из косы на лоб, открыла шкаф, перебрала майки, потом снова глянула на себя в зеркало. Не стала ничего менять, закрыла шкаф и пошла обратно в кухню.
– Не обращайте на меня внимания, Катя, вообще не берите меня в голову. Я сейчас уеду, просто хотел попросить вас… – он чуть нахмурился, подбирая слова, – я почему-то много думал о вас, и мне очень хотелось поговорить, – он внимательно ее разглядывал. – Что-то такое… Но расскажите, что случилось? Что за простуда? Вы похудели, вам не идет!
– Андрей, вы зачем пришли? – Катя как будто начала вспоминать его: день рожденья, огромный дом, темная беседка.
– Странно, я столько слов сказал!
– Вы теперь видите, кто я… вот так я живу, работаю официанткой, у меня никакого образования, мои родители из райцентра, из Сибири… Простые люди.
– Из Белореченска, я помню…
– У меня дома проблемы, если бы не это, я бы вообще сюда не приехала… – она замялась. – Я хочу сказать, что…
– Я, кстати, тоже не москвич, и мои родители тоже простые люди – это все не важно. Извините.
– Я хочу сказать, – упрямо продолжила Катя, – что я вам не компания! Зачем вы опять… зачем пришли?
– Слушайте, что вы говорите? – Андрей нахмурился и подошел к ней совсем близко: – Вас смущают мои деньги?! Так?!
Катя молча на него смотрела, не зная, что ответить.
– Деньги – это не я, Катя! Не обижайте меня! Я – вот он! – Андрей раскрыл руки… – У меня и сердце есть… и даже, кажется, душа! – Андрей озабоченно похлопал себя по карманам. – Где-то была…
Катя улыбнулась, устало села за стол.
– Так что с вами случилось? – Андрей снова стал почти серьезным.
– Ничего, – ответила Катя и быстро взглянула на него. – Что вы имеете в виду?
– Что за болезнь?
– Простыла. – Катя отвернулась, закалывая пряди, упавшие на лицо.
Если бы Андрей мог читать по глазам, он бы прочел в них, когда-то карих и блестящих, теперь потускневших, просьбу не задавать ей вопросов о ее болезни. Она столько думала об этом, что все уже и выгорело до полной апатии, и перестало беспокоить. Осталась только слабость и пустота, и ей самой уже неинтересно было.
– Где вы отдыхали?
– На Маврикии. У вас врач был?
– Нет.
– Это неправильно. Давайте-ка, я врачу позвоню? Он приедет, это хороший врач!
– Нет-нет, не беспокойтесь, я просто сильно простыла, наверное, у меня была небольшая пневмония. Я на ногах перенесла, сейчас лучше.
– Точно не хотите доктора?
Катя покачала головой. Андрей глянул на часы, посмотрел в окно, взял книгу с подоконника:
– «Ashes and dust» – прочел Андрей медленно и с ошибками. – Это вы читаете по-английски?
– Я.
– Гм? – удивился и одобрил Андрей, и сел напротив нее.
– Это… – Катя взяла у Андрея книгу и положила рядом с собой на стол, – чтобы язык не терять. Мне Алексей оставил.
– Кто это, Алексей?
– Он живет в этой квартире, сейчас в Лондоне, мой приятель.
– Ваш бой-френд? Вы вместе живете?
– Нет, мы разных комнатах. Он уже снимал здесь, – пояснила Катя, чувствуя, что краснеет.
– Так бывает? Вы не всю квартиру занимаете? – удивился Андрей. – Не знал, что так можно. И вы свободно читаете?
– Более-менее…
– Без словаря?
– Ну да… ленюсь.
– А я и по-русски ленюсь, руки не доходят.
В домофон позвонили. Водитель поднялся с двумя пакетами еды.
– Садитесь, Катя и отдыхайте, я за вами ухаживаю, – Андрей разбирал пакеты, что-то клал в холодильник, что-то к раковине. – Яичницу? – Он встал в позу актера, начинающего бенефис. Сковородку откинул в сторону, как шляпу в приветствии.
Катя улыбнулась.
– Улыбаемся? Это хорошо! – Сковородка небрежно и негромко шмякнулась на плиту, Андрей и вправду был артистичен, и даже красив. Повязал на себя маленький передничек.
– Все мои знакомые мужчины специалисты по яичнице.
– Я – лучший! С ветчиной, сыром, помидорами, сухариками? С беконом? Или омлет? – Андрей перебирал продукты. – Я в своих гостиницах качество повара проверяю по омлету! Пробую именно тот, что подают утром на шведском столе…
– А я только один раз жила в гостинице… в хостеле. Там не было омлета.
Он накормил ее и уехал.
17
Катя проболела еще больше недели, было осложнение, температуру не удавалось сбить. Андрей ухаживал, вызвал своего доктора, заезжал сам или присылал водителя Сашу с продуктами, лекарствами, теплым пледом, с большим музыкальным центром. Он не знал, что с ней случилось, и относился к ее болезни бодро и даже весело, и в конце концов весь этот пестрый навал новой и необычной жизни сделал свое дело. К Кате возвращалась ее прежняя жизнерадостность и наивная и чистая вера в людей.
Настя окончательно съехала к Мураду. Явилась за вещами, увидела перемены и поджала губы. Собиралась почти молча, потом пришла к Кате на кухню. Стол и стулья были новые. Настя взялась за спинку гнутого стула, отодвинула его, села напротив. Закурила:
– Ладно, поеду, Мурад машину прислал, взяла деньги-то? – Настя с ухмылкой кивнула на новую мебель.
– Что? – удивилась и не поняла Катя.
– Приходили же с деньгами… – Настя снисходительно выпускала дым из уголка рта. – От Октая.
Кровь волной ударила в лицо Кате.
– Приходили, – ответила, – но я не хочу об этом говорить.
– Много дали? – продолжала Настя, не обращая на нее внимания.
Катя молчала.
– Надо было слупить с этих козлов… – Настя поискала глазами пепельницу.
– Я ничего ни у кого не брала.
Настя посмотрела с недоверием, откинула скатерть и погладила дорогую столешницу из ореха.
– А это откуда? А икра черная?
– Это Андрей. Я его не просила.
Настя замерла. Прищурилась.
– Вот так вот! Что, позвонила ему?
– Нет, он сам приехал.
Настя с удивлением рассматривала сестру, потом откинулась на спинку стула. Пепел упал на пол.
– И ты ему все рассказала?
– Ничего я не говорила, перестань! Я тебя просила! Этот разговор… Не хочу! – Катя встала и открыла окно, выпуская дым. – А если ты там всех знаешь, скажи этому адвокату, чтобы он больше ничего не присылал!